Молодец, сказала Медсестра. Тебе еще нужно много всего сделать, переделать кучу дел. Ты не должен позволить мне содержать тебя.
Наоборот, ответил Госпиталь. Это я содержу тебя.
В смысле, тем, что здесь я зарабатываю себе на жизнь? — спросила Медсестра.
Нет, сказал Госпиталь. Я имею в виду, что содержу тебя, твою красоту, твое постоянство, твои тесные брючки, твои округлости, всю тебя. Ты не его. Об этом не может идти и речи. Ты встречалась с Подземкой?
Я была в Подземке, сказала Медсестра.
Но не встречалась с ней, заключил Госпиталь. В этом и разница. Когда‑нибудь, возможно, ты встретишься с Подземкой. Позволь сейчас сказать тебе, из чистого легкомыслия, что я состою в некой связи с Подземкой. Потом я буду говорить тебе другие вещи, не сомневайся. А сейчас я говорю это. Если бы я сказал тебе, положим, чтобы ты вспомнила Эвридику, это была бы интересная аллюзия, но чересчур неестественная, ты не находишь?
Пожалуй, ответила Медсестра.
Госпиталь внезапно стал громаден, как‑то отдалился. Его потолок с викторианскими, похожими на коленки узорами взмыл вверх, как купол собора, и стал недосягаемым в сероватом освещении.
Подумай об Эвридике, произнес Госпиталь. Вспомни, произнес Госпиталь, Эвридику.
Весь мир — мой, пел Кляйнцайт. Медсестра любит меня, и весь мир — мой.
Что за чушь, встрял Госпиталь. Твоего ничего здесь нет, приятель. Даже ты сам. Менее всего ты сам принадлежишь себе. Слушай.
Тантара, сказал дальний рог. Все ближе и ближе, любовь. Бам! Из А в В с фейерверками и шутихами. Хо–хо, произнес черный мохнатый голос где‑то за сценой.
Видишь? — спросил Госпиталь.
Это был недолгий кайф, грустно заключил Кляйнцайт.
Во сне Кляйнцайт, оглянувшись, проследил весь путь до пункта А. Как тот был далеко! Так далеко, что возврата уже нет. Ему не хотелось прибывать в пункт В так рано. Вообще не хотелось никакого пункта В. Он зацепился за что‑то ногой и увидел, что это основание пункта В. Так скоро!
Он проснулся, как раз когда койка Легковоспламеняющегося и толстяка приняла нового постояльца. Это был старик, подсоединенный к настолько сложной системе трубочек, насосиков, фильтров и конденсоров, что казалось, что сам он не более чем некий вспомогательный соединительный узел, промежуточное звено в циркуляции того, что там бежало по трубочкам, нагнеталось насосиками, пропускалось сквозь фильтры и конденсировалось. Рядом монитор, опять. Сигналы на нем были очень медленные.
На этот раз я сделаю все правильно, сказал себе Кляйнцайт. Я не хочу терять еще одного. Он подождал, пока не убедился в том, что сложная аппаратура старика функционирует нормально, а затем представился.
— Как поживаете? — спросил он. — Меня зовут Кляйнцайт.
Старик чуть повернул голову.
— Поживаю, — вымолвил он. — Шварцганг.
— Ничего серьезного, надеюсь, — сказал Кляйнцайт.
— Онтогенез, — произнес Шварцганг. — Никогда не знаешь.
Он был, видимо, слишком слаб для законченных фраз. Кляйнцайт решил заполнять пробелы сам.
— И впрямь никогда не знаешь, — согласился он.
— Бок… слишком скоро, — выдавил Шварцганг.
— А с другого бока можно узнать все слишком скоро, — подхватил Кляйнцайт. — да, ха–ха. Тут вы абсолютно правы.
— Дело, — произнес Шварцганг.
— Конечно, это не шуточное дело, — договорил за него Кляйнцайт. — Вы должны понять меня правильно. Иной раз, знаете, необходимо рассмеяться, иначе сойдешь с ума.
— И, — сказал Шварцганг.
— Засмеяться и сойти с ума, — согласился Кляйнцайт. — Вы правы и на этот раз.
Он осушил стакан оранжаду, взял утреннюю газету, углубился в разглядывание фотографии Ванды Аддерс, 17–ти лет, победительницы конкурса «Мисс Гернси». В газете цитировались слова Ванды: «Неважно, клевая у тебя внешность или нет. Я стараюсь взять энергией. Я всегда знала, что впереди у меня кое‑что большое».
Какова, подумал Кляйнцайт. Прекрати обжиматься, приказал он койке.
Это мгновение — вот и все, что нам осталось, ответила койка. Все, в чем можно быть уверенным.
Не говори ерунды, сказал Кляйнцайт. Оставь меня наедине с самим собой.
Сегодня тот самый день, сказала койка. День оглашения результатов Баха–Евклида. Ожидание этого ужасно. Они не посмеют забрать тебя у меня, это не должно так кончиться.
СВЯЩЕННИК–НУДИСТ ОБЛАЧИЛСЯ В РЯСУ, прочел Кляйнцайт и стал читать дальше, стремясь заглушить койкины признания. Я ничуть не лучше того малого с тачкой, полной клади, подумал он. Я его написал, и он возник. Позади ничего, а впереди только кладь. У Ванды Аддерс впереди кое‑что большое, а ей всего семнадцать. А сколько осталось мне? Может, доктор Налив сегодня заболеет и не придет. Я мог бы сбежать. Работы нет. Есть глокеншпиль. Мне надо быть отважным, без этого не может быть ее. У меня еще остается время бежать.
— Ну–с, мистер Кляйнцайт, — произнес доктор Налив. — Как мы сегодня?
Он улыбался сверху вниз. Плешка, Наскреб, Кришна, две сиделки и дневная сестра, — все они тоже улыбались.
— Спасибо, очень хорошо, — ответил Кляйнцайт. Ну ладно, подумал он, будь что будет. Что‑то определенное, по крайней мере. Если он задернет занавеску, это будет дурной знак.
Доктор Налив кивнул одной из сиделок, и она задернула занавеску над его койкой.
— Разденьтесь, пожалуйста, — сказал доктор Налив. — Брюки можно оставить. Лягте на живот.
Он осторожно прощупал Кляйнцайтов диапазон. Тот под его руками ярко загорелся, сделавшись наглядным, будто его показывали в каком‑нибудь научно–популярном фильме. От него во все направления разбежалась боль.
— Чувствуется немножко, да? — спросил доктор Налив. Плешка, Наскреб и Кришна пометили это для себя. Сиделки и дневная сестра бесстрастно улыбнулись.
— Сядьте, пожалуйста, — сказал доктор Налив. Он нащупал гипотенузу. Кляйнцайт от боли чуть не лишился чувств.
— Чувствительна, — произнес доктор Налив. Плешка, Наскреб и Кришна пометили это для себя.
— Раньше были неприятности с асимптотами? — спросил доктор Налив.
— С асимптотами, — повторил Кляйнцайт. — А при чем здесь они? Я думал, все дело в гипотенузе и диапазоне. Что там с Бахом–Евклидом?
— Я потому и спрашиваю, — ответил доктор Налив. — Ваш диапазон меня не беспокоит. Такой вид диссонанса встречается довольно часто, и с ним мы в любом случае справимся. Гипотенуза определенно искривлена, но не настолько, чтобы влиять на 12–процентную полярность. — Плешка и Наскреб кивнули, Кришна качнул головой. — С другой стороны, — продолжал доктор Налив, — рентген показывает, что ваши асимптоты гиперболичны. — Он осторожно потрогал Кляйнцайта в разных местах, словно определяя на ощупь размеры затаившегося в нем противника. — Мне не особенно нравится ваша тональность.
— Мои асимптоты, — повторил Кляйнцайт. — Гиперболичны.
— Мы чертовски мало знаем об асимптотах, — произнес доктор Налив. — Они определенно заслуживают наблюдения. Было бы неплохо, я думаю, провести анализы Шеклтона–Планка. — Плешка, Наскреб и Кришна подняли брови. — Сейчас мы назначим вам «лихолет», сбить немного диапазон. Больше мы узнаем только через несколько дней.
— Я, кажется, завязаю все глубже и глубже, — произнес Кляйнцайт. — Сначала это были только гипотенуза и диапазон. А теперь вот еще и асимптоты.
— Мой милый мальчик, — сказал доктор Налив, — такие вещи от вас не зависят. На то и мы здесь, чтобы по мере наших сил справляться с вашими проблемами. У вас, по крайней мере, не наблюдается сейчас никаких квантов, и могу вам сказать, это уже удача. Время покажет, понадобится ли асимптоктомия, однако даже если она и понадобится, то ничего страшного в том нет. Мы можем избавится от асимптот практически мгновенно, и вы окажетесь на ногах уже через четыре или пять дней.
— Но я и так был на ногах, пока вы не начали всю эту канитель, — произнес Кляйнцайт. — Вы сказали тогда, что всего лишь хотите провести несколько анализов. — Произнеся это, он обнаружил, что остался один. Вся компания как‑то незаметно покинула его. Занавески были раздвинуты.
— Дела, — донесся из‑под всех его трубочек, насосиков, фильтров и конденсоров голос Шварцганга.
— Да, — согласился Кляйнцайт. — Вот такие дела.
Неожиданно его обеспокоило состояние Шварцганга. От него как‑то ускользнуло, останавливался ли доктор Налив у койки старика, бросил ли ему хоть словечко.
— Как вы? — спросил он.
— Остается надеяться, — отозвался Шварцганг. Его сигналы выглядели ничуть не медленнее и уж совсем не реже. Вся его сложная аппаратура работала более чем слаженно.
— Хорошо, — сказал Кляйнцайт. Он проверил все соединения, удостоверился в том, что монитор надежно подключен к сети.
