То, чего вы здесь никогда не увидите, это зеленый лес, его сначала нужно посадить. Но тогда вам пришлось бы долго разбираться, кому он принадлежит. Наш партнер и наш друг, Дик Чейни, знает, по крайней мере, кому принадлежит его фирма. Это больше, чем вы можете сказать о себе! Вы набитые дураки! Но у него больше денег, чем будет деревьев в лесу, который вы должны сажать в поте лица, чтобы был хотя бы один лес. Ради тени, которой нам так не хватает. Око дома – это присмотр его господина, но Дик Чейни не обязан лично присутствовать на фирме, его фирма сама делает деньги. Не может же Дик быть повсюду (и не все коту масленица). Ему достаточно быть там, где он есть. Для этого ему вовсе не нужно ни слова, ни дела там, где можно быть начальником. С мечтами, которые все время подстраиваются под образец, мы хорошо умеем обращаться, но с тем, что сильный человек – небезупречен, потому что порочен, и наши упреки раскрывают его пороки, с этим мы обращаться так и не научились.
Вы идете туда, рядовой Райан, которого нужно спасти, или кто вы, как вас называть, здесь становится жарко, вы увидите здесь песок песок песок. Богатые не отправляют сюда своих детей, это несомненно, они отправляют их в другое место, это же ясно. В национальную гвардию. В лучшем случае. В крайнем случае. В школу. В худшем случае. У нас здесь крайне тяжелый случай, но скажите, где эти дети? Где они, чтобы, например, мой сын отправился по призыву в войско в страну иракцев. А потом они заходят так далеко, что угрожают ему уничтожением! Разве это можно понять? Представитель фирмы, в которой мой сын сейчас, к сожалению, незаменим, он мечтал стать солдатом, но ведь он, в конце концов, мой собственный потомок и при этом незаменим, с самого начала. Все же, поклялся он только что, лучше бы он был солдатом, но они получают в этой фирме, откуда он не может уйти, иначе он сегодня же стал бы солдатом, они не получают в этой фирме прибыли от этой войны, так как вместе с армией уже давно получают прибыль от войн, и ни в коем случае не только от этой. До нее было уже много войн. Спасибо, мистер Чейни, что вы нам об этом сказали. За это ваша жена получит красивое новое платье, и она также получит одного или двух внуков, так я думаю, хотя я вас совсем не знаю. От многих других войн тоже прибыль. Но абсолютно точно от этой войны, где вы не должны попадаться нам на глаза. Не должны попадаться на глаза живые и мертвые и забивающие прибыль, топчущие прибыль, пожирающие прибыль. Нельзя же так набрасываться на прибыль. Вы должны ее тянуть на себя, а не выбивать. Ударить вы можете, полагаю, в лицо противника, а не эту прекрасную и чистую прибыль. Абсолютно несправедливо предполагать, что мы получали прибыль от этой войны, потому что мы, собственно, получаем прибыли от многих войн. Самое главное это все-таки строительство. Но прежде чем строить, нужно сделать горе обременительным и тяжелым для противника, пока он не будет разбит, пока все не будет разбито и унесено прочь, новое не может быть создано, это вам ясно, разве нет? К тому же, господин президент, мне представляется, вы с советниками будете окончательно решать то, о чем я сейчас приношу весть. Иракцы, вы древние верные души, все равно насколько древние, кто, иракцы или советники, все равно, древние или нет, вам предстоит серьезное размышление, поэтому посоветуйте мне! Ах так, все-таки имелись в виду однозначно советники, консультанты. Бедных парней из компании по ремонту я здесь совсем не беру в расчет. Речь не о них. Речь только и исключительно о старых мужчинах. Они прислали их сюда, юношей, но мы держимся за это, мы успокаиваем себя, будто мы жены или дети. Когда об этом узнал сын в своем бюро, он хотел сразу же ехать и записаться добровольцем, но я ему не разрешила. Здесь тоже нужны люди, здесь, у нас. Богатые могут отправлять своих детей, они делают это, и с удовольствием, но многие удерживают. Кто же не рад, когда ребенок наконец-то уедет в лагерь на каникулы и не мешается, они считают каждый почтовый сбор, родители богатых, они считают каждую пошлину, им это положено, но они посылают детей не туда! Они удерживают их. Они не отправляют их так далеко. Какое чудовище стало бы отправлять своих собственных детей? Вот именно! Они предпочитают отправлять их туда, где в каникулы проводится этот новый тренинг по менеджменту, очень хорошо. Итак, вам – серьезное размышление. Не нужно подробнее описывать занятия ваших детей. Дети ходят в тот или другой университет. И здесь я наталкиваюсь на деталь, которая сразу поддается подо мной. Войско, торопящееся, организующее войско не поддается. Никогда. Ужасна бойня, если вы животное, а вы всегда животное, и всегда будете животным, когда дело доходит до бойни. Вам этого никак не избежать.
Пауза. Крайний юг, где мы теперь, но это только порт в глубоком море, правда, единственный, долой его, мы его захватим, мы должны захватить его, другого нет, мимо которого не проходим мимо, он у нас уже в кармане, потому что наша душа переполнена гордостью, и вот наконец-то один стреляет, нет, гордость гордого человека требует, чтобы он стрелял с одной стороны на другую и обратно. Но это лишь отдельные выстрелы. Они больше не связаны. Они стреляют только из высокомерия. Куда же мы дели наших ручных дельфинов, тогда как они нам пригодились бы, не купаться же они пошли? Ах, вот они. Это ведь только животные. Что мы любим, так это рабское ярмо техники, чьими господами мы являемся, но кто же тогда рабы? Этого мы еще не поняли. Система, которая была запущена другими и поднимает вокруг себя столько шума, создает столько существ и столько существ уничтожает и вообще, итак, эта система в состоянии анализировать заданные условия местности и направлять ракету по извилистому пути, который вы никогда не прошли бы пешком, потому что у вас закончилась бы карта местности, в то время как вы еще пытаетесь как можно точнее пройти вашу сексуальность в мыслях, потому что идти само по себе скучно, итак, этот путь выстрела, неважно, он не отмечен ни на какой карте, и не должен там быть, он в воздухе в воздухе в воздухе. Итак. Снаряд ловко проходит путь, я имею в виду, его ловко послали, даже если мы его послали, итак он идет с высокой точностью и дозвуковой скоростью, он делает это, чтобы за ним можно было следить, итак, он идет более чем через 1600 км в цель, куда его направили, не поддерживаемый рукой матери, к руке матери, у которой он вырывает ребенка из рук и белье из корзины и собаку с поводка и сад от гнома и плод от фруктов вниз и овощи из их грядки, и все в цель, верно направляемый, в цель. Стандартно вооруженные, вы можете провозить от 50 до 200 километров, я хотела сказать килограммов взрывчатки. И все это, все эти деньги, все эти затраты, чтобы попасть в вас, именно в вас! Никто бы не взял на себя столько, чтобы попасть на встречу с вами. Только мы только мы. Какие затраты, невероятно, в вас можно было попасть везде. На рыночной площади, но ее они тоже обстреляли. Неважно.
Марширующая по праву ракета стоимостью в 600 тысяч долларов с максимальной скоростьью 880 километров в час, что ж, это не много, но скажите мне, откуда появляется разница в цифрах? Если даже ко мне поступают различные данные, неудивительно, что и ракеты не попадают в цель, я сказала: дозвуковая скорость, потому что звук – быстрее, но свет – еще быстрее, быстрее, чем вы себе можете представить, кварки как-то быстрее, или нет? И все это подвергается обстрелу с кораблей и подводных лодок, которые прибыли, чтобы сделать это для вас. Вы не гордитесь? Вы не гордитесь тем, что вам уделяется такое внимание мира? Всего мира? Кому такое удается. Мне – нет. Даже если бы мои ножки были от рождения снабжены колесиками, я имею в виду, если бы колеса росли на мне и я была бы крылатым вестником несчастья вместо простого предъявителя плохих новостей при источнике бесперебойного питания, мне бы не удалось, и я была бы не столь быстрой, ведь скорость относительна, не правда ли, и эта скорость в любом случае достаточна, неважно для чего. Марширующие ракеты можно применять везде, я назову только Ирак, Боснию, Афганистан, Косово или что там еще. О деталях не хочу говорить в последний момент, но в пустыне ведь нет препятствий. Битва за Басру начинается сейчас, забыла посмотреть на часы. И как далеко завели меня эти подробные сообщения? Недалеко. Я скромна. Моя цель – свержение правительства и преобразование каждого, кто хочет быть преобразован. Ой! Сразу требует слова мой гардероб, который обычно молчит, – войдет ли ООН в этот новый порядок или нет? Я думаю, американцы скажут, что они этого не хотят. Почему они должны отказываться от всех привилегий, они ведь значительные личности, а именно каждый из них. В то время как у среднестатистической семьи за 4–6 недель выйдут припасы. Сами они не могут выйти. Я имею в виду, припасы выходят, пусть даже медленно, а семья остается. Припасы на исходе. Мы остаемся. С ними уже ничего больше не случится, с припасами.
Если все равны, то у каждого меньше поводов гордиться, но будет торжество, если люди будут торжественно тверды в своей гордости, в умении выключить переживания. Они должны быть. Они должны быть. По земле гонит некто свой народ, нет, идут два их народа, нет, идут три народа по стране, неважно, сколько, каждый гонит свой народ вперед, как злая девочка гусей. С жаждой крови в глазах, кровь в ботинках, кровь в глазах, кровь в штанах, тысячерукий, тысячетанковый, стремится каждый народ вперед, вслед за вождем, каждый за своим вождем, надеюсь, они их не перепутают, каждый за своим вождем, который испытывает глубочайшую симпатию к каждому из народа, особенно глубокую к тому, кто умирает и возвращается в мягком чехле, в наволочке; он никогда не был уверен в том, что делал, но его повелитель сказал: вы мне симпатичны, вы отвечаете передо мной за этот танк и этот самолет, ведь вы, в конце концов, механик, вы бедный парень, поэтому можете лично присутствовать на ваших похоронах. Ваш шлем одиноко висит на ветке, ваши товарищи робко плачут, и соленое море омывает вас как скорбный крик, когда вы так близко к берегу. Но обычно это – пустыня, песчаный океан. Песчаная буря теперь улеглась, видимость снова улучшилась. Они стреляют в нас! Они стреляют в нас! Посмотрите мне в глаза, чтобы вспомнить, к какому государству вы принадлежите, и каждым жестом показать себя американцами, англичанами или кем-нибудь еще, вам не остается ничего другого. Если вы не можете показать себя, как хотите, тогда лучше вовсе не показывайтесь! Мы растратили себя там, а вы не хотите показаться. Расслабьтесь! Будьте непринужденными! Доверьтесь нам! Только те страны будут признаны нашим сообществом государств, которые сами – сообщество, потому что двое – уже сообщество. А третий – лишний. Ладно. Мы возьмем еще Австралию. Но сначала сообществом признают США и британцев. Они держатся вместе. Потом долго ничего не происходит. Ведь вы знаете, что вместе с силой может вторгнуться беда, и ей мы должны противопоставить силу. Других детей мы запахиваем в песок. Но вы можете пойти на свои похороны, потому что следовали нашим устремлениям ворваться в страну. Поехали! Вы сказали, что сила бога войны – в его луке? Ну да, он силен, но другим. Нам не остается ничего другого, как война на суше и война в городе. Они различаются по месту действия. Где люди, как звуки флейты, которым их как раз учат, поднимаются над собой, как воющее дыхание. Как ветер в пустыне. Они звенят и поют в пустоте, они сами выпевают себя, они выдыхают себя, неважно. А отбросы городов, бедняки, которые не знают подвала, потому что сами уже в самом низу, а отбросы городов, говорю я, их подавляют, и все. Ну, возможно еще раз зашумят, как буря, бушующая над морем, море у нас здесь есть, но это не считается, только этот порт, потому что только он один, как же он называется, как он называется, я иду прямиком к телевизору, чтобы узнать, как называется тот порт, где люди сидят на корточках в пене смерти и смотрят, кто там идет, отроки, наполовину дети, но они знают, почему они здесь, все-таки знают это, к какому легкому строю народов их принесло. А теперь они разрушают его. И они снова должны вытащить это из ничего, из которого пришли, так что это они уже знают. Ничто, ничто. Ты, стамбульская роза, ты тоже уже опала, ты сволочь! И чего ты от нас отпала? Ты ведь не цвела, как свобода мнения, с которой мы должны мучиться! Как же взойти радости?
