Ее глаза встретились с глазами Стивена. Мать и сын обменялись взглядом, понятным только им одним. Но ни это обстоятельство, ни атмосфера прошлого века, которой был пропитан весь этот чуждый ей быт, не мешали Джой чувствовать себя желанной в их доме.
Наедине с ними мать становилась иной женщиной, совсем не похожей на ту, которая так молчаливо и отчужденно сидела за обеденным столом и позже в гостиной за чашкой кофе.
В их обществе, окруженная заботой и вниманием, она расцветала. Даже голос ее звучал иначе, и слова лились с такой легкостью, словно она спешила расспросить их о многом, а времени не было. Ей не терпелось дождаться вечера, чтобы посмотреть кинофильмы, которые они привезли с собой. И Стивену пришлось доставать проекционный аппарат и затемнять комнату.
Там, на стене, возникал их мир, отдаленный отсюда десятью тысячами миль; комфортабельный современный дом с окнами, обращенными к морю, катившему свои длинные волны с белыми гребешками к побережью Кронулла.
– Мне кажется, что я уже бывала там, – прошептала мать. – Синее небо, золотой песок, эвкалиптовое дерево на лужайке, палящее солнце… И все так, как вы описывали.
– А вот и Патриция! – Как только на экране появилась младшая сестренка, Энн выступила в роли комментатора. На них глядело живое детское личико, и Джой почувствовала прилив нежности.
– А это я с Керли! – воскликнула Энн, увидев себя, бежавшую вприпрыжку со своей собачкой по лужайке среди голубых и розовых гортензий.
– А вот и дедушка с бабушкой!
Джой смотрела на них новыми глазами, как на людей не только другой части света, но и другого времени: непосредственных, жизнерадостных. Перед ней развернулась вся ее жизнь – жизнь простая, спокойная, не отягощенная условностями.
Ганс молча и сосредоточенно следил за происходящим. Позади них Шарлотта бросала восторженные реплики: «Schon!», «Wunderbar!», «Fabelhaft!»[5]
Мать всецело предавалась созерцанию незнакомой жизни, подобно исследователю, изучающему карту страны, перед тем как туда поехать. Время от времени она просила остановить показ фильма и дать объяснения. Вот Стивен марширует с командой Общества спасения на водах. Вот Джой несется с гребня волны на доске. Вот дети играют с молодым кенгуру. Она должна знать все об их жизни. Она переводила взгляд с экрана, где Стивен играл с Энн и Патрицией в волнах прибоя, на Стивена, освещенного проекционным аппаратом, словно желая убедиться в том, что это действительно ее сын. Она внимательно просмотрела заснятые в фильме комнаты их дома, хотела знать, из какого дерева сделана мебель, какого цвета обивка. Она долго рассматривала последние снимки Патриции. (И Стивен по ее просьбе остановил демонстрацию фильма.) С экрана она перевела взгляд на Энн, притянула девочку к себе, словно хотела обнять их обеих.
Исчезла напряженность Стивена, вызванная последними неделями путешествия из Коломбо. Он снова был самим собою, Стивеном, которого Джой знала дома и который наконец обрел самого себя. И Джой почувствовала, что ее сердце бьется в унисон с сердцем матери Стивена.
Киносеанс закончился показом художественных кадров, которые он сделал для собственного удовольствия.
– Для любителя Стивен и в самом деле хороший оператор, – с гордостью сказала Джой. – Он только злоупотребляет «эффектами», из-за них нас не видно на снимках!
– Да! – сказала мать. – Таким он был в детстве. Когда он поехал с дедушкой в Мюнхен для поправки после перенесенного ревматизма, я подарила ему фотоаппарат. Он просто-таки изощрялся в снимках, кажется, их называли «трюками», и мы были уверены, что в нашей семье подрастает будущий кинооператор.
– Ты никогда не рассказывал мне об этом, Стивен, – укоризненно сказала Джой, не желавшая упустить ни малейшего события из его детства.
– Я об этом совсем забыл, – вспыхнув, смущенно ответил он.
– Что в этом удивительного, – сказала мать. – В Австралии произошло столько замечательных событий, не мудрено, что он забыл свое прошлое.
И она, положив руку на его колено и слегка пожав его, улыбнулась сыну своими любящими глазами. Но румянец уже сбежал с лица Стивена. Он опустил глаза на ковер, и морщина снова прорезала его лоб.
Мать вопросительно взглянула на Ганса. Он встал.
– Хочешь посмотреть котят, Энн? – шепнула она. Энн с восторгом отнеслась к этому предложению и вышла с Гансом из комнаты.
– А теперь, – сказала мать, – я хочу передать вам нечто такое, чего я никогда не могла бы доверить почте.
Одна ее рука покоилась на плече Джой, другой она держала Стивена под руку.
Они вошли в ее просторную спальню с балконом, выходящим в сад.
– Открою вам тайну, но прошу вас, никому об этом ни слова. – Она отодвинула в сторону висевшую на стене картину, за которой скрывалась дверка небольшого сейфа.
Джой с интересом наблюдала.
– Мне кажется, – сказала она, – будто я участвую в киносъемке какого-то исторического фильма!
– Мне и самой от этого не по себе, – заметила мать. – Этот сейф установил отец моего мужа еще задолго до того, как я поселилась в этом доме. Но сейф современной конструкции. Меня пугает мысль, что может настать время, когда мне понадобится срочно вынуть что-нибудь отсюда, а я забуду шифр.
Она открыла дверцу сейфа и, вынув серебряный ларец для драгоценностей, поставила его на стол. Ларец был с резьбой тончайшей работы и усыпан бирюзой. Джой пришла в восхищение от подлинного произведения искусства.
– Старинная вещь, – сказала мать. – Ларец вывезен прадедом, Стивена из Запретного Города при разгроме Пекина во время боксерского восстания, но мне приятнее вспоминать о его подлинном происхождении.
Открыв ларец, она вынула массивное кольцо с печаткой и протянула его Стивену. – Перед смертью твой дед завещал тебе это кольцо. Носи его и помни о своем дедушке. Он был достойный человек.
Стивен взял кольцо и надел его на палец.
– Достойный человек! Всем хорошим, что есть во мне, я обязан ему и тебе.
– А это вам! – И она надела на руку Джой браслет тонкой работы, усыпанный изумрудами. – Это браслет моей матери. А вот и серьги к нему. Не зная, любите ли вы зеленый цвет, я сомневалась, понравится ли вам браслет. Когда я еще девочкой училась в Англии, существовало поверье, что зеленый цвет приносит несчастье. Я была обрадована, увидев вас в зеленом костюме.
– А вот здесь кое-что для моей маленькой Анны. Я сама ей это подарю. А другой возьмите для Патриции. – И она положила на стол два растягивающихся золотых браслета.
Джой хотела поблагодарить, но, к своему удивлению, не могла сказать ни слова. Какой-то клубок застрял в горле. Она молча коснулась губами щеки старой женщины.
Мать крепко прижала ее к себе и, глядя ей в лицо, сказала:
– Не вам благодарить меня, это я должна благодарить вас: вернув моего сына к жизни, вы продлили мою жизнь.
На ее глазах блеснули слезы. Поставив ларец в сейф, она закрыла дверцу, повернула ручку и водворила картину на прежнее место.
– А теперь я, пожалуй, немного отдохну до ужина. Я нынче много волновалась.
У двери Джой обернулась: Стивен крепко обнял мать, как и при их встрече.
И когда он вошел вслед за Джой в комнату, глаза у него были подозрительно красными, и, прежде чем заговорить, он громко высморкался, но Джой и виду не подала, что она это заметила.
Когда в первые дни Джой, ступая по толстым, с нелепым узором коврам, заглушавшим все звуки, проходила по просторным коридорам и широким лестницам, мимо портретов, с которых глядели предки фон Мюллеров, среди картин в позолоченных рамах, изображавших охоту на оленей и кабанов, и натюрмортов, на которых окровавленные фазаны и зайцы соседствовали с розами, она чувствовала себя маленькой девочкой, впервые пришедшей в школу. Но Берта настолько вошла в роль «старого друга» и так основательно ознакомила ее с обычаями и распорядком жизни их семьи, что особняк фон Мюллеров постепенно раскрыл Джой свои объятия и признал ее членом своей семьи.
– Этот дом выстроен моим прадедом, – объясняла Берта, указывая с гордостью на портрет родоначальника фон Мюллеров, занимавший почти всю стену в холле. – Большой был человек! После его смерти особняк перешел к деду. А когда умер дед, особняк унаследовал мой отец. Теперь у нас электрическое освещение, центральное отопление, а ванные комнаты и кухни уже после войны перестроены по последнему слову техники. И все же наш дом в основном все тот же, каким он был при жизни прадеда.
Обстановка, кроме гостиной моей матери и ваших апартаментов, сохранилась в неприкосновенности. Ковры в холле, коридоре и на лестницах при реставрации особняка года три тому назад пришлось выткать новые.
Они переходили от одного портрета фон Мюллеров к другому. На своих потомков, священнодействующих за трапезой, взирал их дед. Рядом с ним Карл, который должен был воссесть на престол фон Мюллеров, в военной форме, красивый и высокомерный. Он смотрел на противоположную стену гостиной, где висел портрет другого фон Мюллера, столь же высокомерного, в островерхой каске времен первой мировой войны.
