Учившаяся на одни пятерки дочь обладала железным характером и прекрасно знала, как добиться от родителей исполнения собственных заветных или мимолетных желаний. Хитрость, шантаж, слезы, болезни – все шло в ход, когда Клаве требовалась очередная обновка. Опушенные длинными ресницами глаза невинно смотрели на Ольгу. «Я тебя так люблю, мама! – говорила она. – Ты мое все! Мамусенька!» И та просто не могла устоять, теряя волю. Как-то забывалось о том, что Николеньке давно пора покупать новые брюки, да и муж уже седьмой год ходит в одном и том же пальто. Про себя Ольга вообще не вспоминала, зато Клава щеголяла нарядами, ходила в кино и театры и даже съездила со своим классом в Париж.
Внутренние монологи. Клавдия
Да, я всегда прекрасно знала, как надо жить. Мне это стало понятно буквально сразу. Если хочешь чего-то добиться, обращай на себя внимание и уже потом не отпускай от себя. Николай – хронический недотепа. Он совершенно не умел ластиться и ласкаться, смотрел исподлобья… Было забавно наблюдать за ним, совершенно не приспособленным к жизни. У человека должны быть мозги, я так считаю. Они даны ему затем, чтобы ими пользоваться и извлекать из этого выгоду. Когда Фортуна дает тебе шанс – бери его любой ценой, потому что следующего может и не быть. Я в этом уверена. Поэтому я и добиваюсь того, чего хочу. Это очень просто: главное – поставить цель. А потом вперед, мой паровоз, другого нет у нас пути. И все будет, как ты хочешь, тип-топ. Не зря существует естественный отбор: то, что выживает сильнейший и умнейший, – закон жизни. Это не я придумала, я это по-ня-ла. Пусть другие копошатся в грязи, работают грузчиками, дворниками, швеями или где-нибудь в собесе… Я поднимусь выше многих: я умею быть сильной, умной, дерзкой, обаятельной, настойчивой… Я совершенна. Я часто любуюсь собой в зеркале и понимаю, что жизнь дала мне все для того, чтобы быть счастливой. Я могла бы стать моделью, но это адский труд. Гораздо проще подыскать богатого мужа и жить припеваючи. Бедная мама этого не поняла. Она слаба по натуре, и я ей сочувствую. Николая и отца мне совершенно не жаль, потому что они просто пустой пшик… Я удивляюсь, как у этих вялых и ничтожных людей могла появиться я – такая отличная от них, иная… Спасибо тебе, Господи, что гены смешались именно в нужной пропорции и Ты сотворил меня такой, какая я есть.
– Мама, не уходи! Держи меня за руку, мама, я падаю! Слышишь, я падаю в шахту, пожалуйста, спаси, умоляю! – Вопли сына вонзались в мозг Ольги, выдирая ее из полубезумной дремы.
Она бросилась обнимать Колю и успокаивающе зашептала:
– Тише, тише, миленький, я с тобой. Ты лежишь на кровати, ты никуда не падаешь…
– Господи, лучше б я умер! Знаешь, когда я лежал там, в шахте, боли не было, был туннель, постепенно расширяющийся, который казался мне золотым саксофоном (не знаю почему, ведь это так странно), и потом, потом я увидел деда, прямо как на фотографии, дедушку Гену, он взял меня за плечи, повернул в обратную сторону и вытолкнул наружу, крикнув: «Тебе еще сюда рано, сосунок!» А потом перед глазами появились лица врачей – и сразу эта невыносимая боль. Я боюсь каждого наступающего дня, потому что все жду, когда она накатит. Я не выдержу, мама!
– Солнышко мое, Николенька, все будет хорошо, ты поправишься. Я просила за тебя святую Матрону, она поможет. Помолись ей – легче станет.
– Мам, я больше никогда не буду тебя обижать. Я вылечусь, встану и пойду на работу. Я буду дарить тебе цветы. У тебя такое старое платье, я куплю тебе новые… много… я обещаю.
Ольга заплакала. Обмывая израненное тело сына, она старалась не смотреть на иссиня-черный цвет кожи и не думать о том, что будет, если случится нагноение и начнется сепсис.
В комнату бодро заглянул врач:
– Ну и ну! Как, вы еще живы, молодой человек? Просто чудеса! – И вышел.
– Вы в своем уме? – ринулась за ним Ольга. – Как вы смеете так при мальчике?
– Не кипятитесь, голубушка. То, что он еще жив, это просто чудо.
– Вы давали клятву Гиппократа, есть же какой-то кодекс чести!
– Голубушка, кодекс чести прежде всего для тех, кто может заплатить за операции, а вам это, судя по всему, не по силам.
Ольга стояла, прислонившись к стене, и бессильно рыдала: дома пьяный обрюзгший муж и семнадцатилетняя дочь, на которую легло бремя заботы о семье, а тут неизбывный кошмар… Она забыла, когда последний раз нормально спала, задремывая урывками и в ужасе просыпаясь снова и снова каждые пять-десять минут. К тому же практически каждый день приходили из милиции с допросами о том, как произошло несчастье. Хорошо еще, что психолог запретил говорить на эти темы: у Коленьки сразу начинались приступы судорог и истерики, так что приходилось вкалывать ему снотворное.
Ольга вспоминала тот жуткий день с содроганием. Вечером они с сыном опять поругались: томительное и сосущее чувство тоски и чего-то неотвратимо страшного мешало ей отпустить Николая с друзьями на шашлыки, хотя лес находился рядом, через дорогу, она видела его из окна.
– Мама, мне уже двадцать лет, оставь меня в покое! Куда хочу, туда и хожу.
– А чем кончилась твоя поездка к Катюше, забыл? Ты потом долго еще лежал в больнице! Тебе даже пришлось уволиться с работы, ты же теперь практически ничего не можешь. Хоть бы пошел доучился, что ли, в училище…
– Перестань. Я иду в лес с ребятами, тут два шага. Что может случиться?
– Не ходи.
– Мам, там Ленка и Дрон меня ждут. Пошел я.
– Я спрятала ключ от входной двери. Ты отсюда не выйдешь.
– Знаешь что? Кончай себя так вести, я тебя ненавижу! Столько лет я тебе был безразличен – и вдруг такая забота, с чего бы это? Не с того ли, что мне дали отдельную квартиру, которую ты сдаешь и получаешь за нее деньги, которые тратишь на Клавку?! Открой дверь немедленно! Я отсюда вообще уйду, насовсем.
– Иди-иди, скатертью дорога! Вот твой ключ! Я только вздохну с облегчением, когда ты провалишь! Сидит на моей шее здоровый балбес, ни работать не хочет, ни матери помочь! А Клава, между прочим, отлично учится, в отличие от тебя, ничтожество!
– Ну и прекрасно, не жди меня!
Ольга услышала, как со всей силы хлопнула входная дверь. Ну вот, опять разговора не получилось. Все попытки найти общий язык кончались примерно одинаково. Но сегодня было как-то особенно тоскливо. «Наверное, магнитная буря, – подумала она и вздохнула. – Опять явится пьяный, и только к утру…»
Спозаранку, услышав звонок в дверь, Ольга нехотя пошла открывать. «Небось, ключи потерял, пьянь, весь в папашу», – мелькнуло в голове, но за дверью стояла подружка сына Ленка.
– А вы не в курсе, – быстро выпалила она, отводя глаза в сторону, – Коля находится в реанимации… в Склифе… умирает он. Я думала, вам позвонили. – И умчалась.
Ольга пошатнулась и машинально оперлась о дверной косяк. Потом, шаркая по полу разношенными тапками, пошла звонить в справочную, узнавать телефон института Склифосовского. Там подтвердили: да, ее сын у них, но по телефону они справок о состоянии больного не дают. «Приезжайте», – равнодушно сказали в трубку. Пошли гудки.
Держась за сердце, не попадая пальцами по разъезжающимся мокрым от слез кнопкам, Ольга с третьего или четвертого раза дозвонилась до соседки, упросив ту поехать с ней в больницу.
– Сама, Марин, я боюсь, не пойму, что врачи скажут, я как в тумане, – вывалила наружу трудную фразу. – А потом, ну, если что, как же я… там…
– Собирайся. Поехали, – просто сказала Марина. – Я буду готова через пять минут.
Несколько дней, разыскивая Ленку и разговаривая с милицией, Ольга пыталась понять, как могло случиться несчастье. Ситуация была странная. Как, каким образом вместо шашлыков в лесу трое ребят оказались в полуразрушенной больнице? Что они там делали? Вроде бы уже взрослые, чтобы играть в такие подростковые игры. Ответов на вопросы найти не удавалось. Ленка под нажимом милиции рассказала, что они «просто гуляли», а Николай «полез туда, в больницу, один». Они «просто стояли и ждали его во дворе», а потом услышали крик. Подбежав, они глянули в шахту, но там было темно. Они испугались и убежали, но потом им стало стыдно и они вернулись, долго звали Николая, но он не отвечал. Тогда они вызвали по мобильнику «скорую» и, спрятавшись, наблюдали, что будет дальше. Та долго не ехала, а потом, прибыв и осмотрев место происшествия, врач заявил, что тут нужна бригада МЧС, потому что спуститься в шахту собственными силами и вытащить парня невозможно. Когда Николая достали, он был в состоянии клинической смерти. Но врачи откачали его, как ни бедна порой наша медицина, но электрошоковый стимулятор есть в каждой машине «Скорой помощи».
Ольга потом сходила на то гиблое место, не удержалась, и даже нашла в окровавленной порыжелой траве обломки сотового телефона и разорванную серебряную цепочку с нательным крестиком, но забирать их не стала, только загребла ногой немного земли и присыпала страшные находки, стремясь похоронить эти воспоминания.
