– Мне обязательно это знать? – огрызнулся Оскар.
– Прости, – смутилась она. – Я думала, мы можем говорить обо всем.
– Было бы неплохо, если бы оценку анатомических достоинств Мэнни ты оставила при себе.
– Значит, мы не можем говорить обо всем?
Он даже не потрудился ответить.
С появлением Мэнни и его большого члена Оскар опять начал воображать ядерную войну: как благодаря некоему чудесному стечению обстоятельств он первым узнает о ядерной атаке и тут же без спроса сядет за руль дядиной машины, рванет в супермаркет (а может, и пристрелит парочку мародеров по пути), набьет багажник и салон доверху продуктами и двинет за Аной. Но как же Мэнни, завопит она. У нас нет времени, скажет, как отрежет, Оскар, нажмет на газ, пристрелит еще несколько мародеров (уже слегка мутировавших), а затем укроется в бункере-любовном гнездышке, где Ана не замедлит восхититься его гениальной прозорливостью и к тому времени исхудавшим телом. Когда настроение у него было получше, он позволял Ане заехать за Мэнни и найти его повесившимся на люстре – распухший фиолетовый язык, штаны, болтающиеся на лодыжках. По телевизору новости о неминуемом ядерном ударе, на груди пришпиленная булавкой безграмотная записка. Я этава ни вынису. И Оскар утешит Ану лапидарной мудростью: он был слишком слаб для этого жестокого нового мира.
– Что, у нее есть парень? – ни с того ни с сего спросила Лола.
– Да, – ответил он.
– Уйди в тень на некоторое время.
Он послушался? Конечно, нет. Всегда к услугам Аны, когда ей хотелось поплакаться. Ему даже подвернулся – о счастье! – случай познакомиться с пресловутым Мэнни, и это было так же прикольно, как услышать «пидор» в свой адрес на школьном вечере (что действительно имело место, дважды). Они встретились у дома Аны. Мэнни – худощавый малый с мускулатурой марафонца и алчными глазами, в любой момент готовый ко всему; когда они здоровались за руку, Оскар ждал, что этот урод его ударит, настолько враждебно он сверлил его взглядом. Мэнни был почти лыс и, чтобы скрыть это, брился наголо, в ухе у него торчала серьга, одевался он в кожу, физиономия обветренная, загорелая – старый потрепанный кот, что гонится за уходящей молодостью.
– Так это ты и есть дружок Аны, – сказал Мэнни.
– Да, это я, – ответил Оскар так любезно, приветливо, что ему захотелось убить себя.
– Оскар – талантливый писатель, – вмешалась Ана. Хотя она ни разу не попросила дать почитать что-нибудь из его творений.
Мэнни хмыкнул:
– Да о чем ты можешь написать?
– Я скорее склонен к умозрительным жанрам. – Он сам понимал, как дико это прозвучало.
Хотя с умозрительным жанром он попал в самую точку. Казалось, Мэнни сейчас сделает из него бифштекс. Парень, от тебя скулы сводит, ты в курсе?
Оскар улыбался, призывая землетрясение, которое уничтожит весь Патерсон.
– Надеюсь, ты не собираешься замутить с моей девушкой, а?
– Ха-ха, – отвечал Оскар.
Ана залилась краской и уставилась себе под ноги. Короче, было весело.
С появлением Мэнни Ана открылась Оскару с иной стороны. Теперь, при том что виделись крайне редко, они говорили только о Мэнни и о том, как он ужасно обращается с Аной. Мэнни бил ее, Мэнни пинал ее, обзывал жирной сучкой, изменял ей, не сомневалась Ана, с кубинской шалавой, ученицей средней школы. Так вот почему у меня не получается познакомиться с девушкой, Мэнни всех прибрал, шутил Оскар, но Ана не смеялась. Они и десяти минут не могли пробыть вместе, чтобы Мэнни не пробибикал ей на пейджер, и всякий раз ей приходилось звонить ему и уверять, что она одна, а не с кем-нибудь. А однажды она заявилась домой к Оскару с синяками на лице и в порванной блузке, и его мать сказала: я не хочу никаких неприятностей в моем доме!
Что мне делать, спрашивала Ана снова и снова, и Оскар неуклюже обнимал ее и говорил: если он так плохо к тебе относится, ты должна порвать с ним, но она качала головой: знаю, что должна, но не могу. Я люблю его.
Люблю. Оскар понимал, ему надо было освободить территорию уже тогда. Но он предпочитал дурачить себя: мол, он продолжает видеться с ней исключительно из бесстрастного антропологического интереса, желая понаблюдать, как и чем все это закончится, – когда на самом деле он просто не мог оторваться от нее. Он был окончательно и бесповоротно влюблен в Ану. То, что он прежде испытывал к девушкам, которых толком и не знал, не шло ни в какое сравнение с амор, переполнявшей сейчас его сердце. У этой любви была плотность карликовой, мать ее, звезды, и порою он был на сто процентов уверен, что она сведет его с ума. Похожее чувство он испытывал только к своим книгам; только любовь к тому, что он прочел, и тому, что надеялся написать, по мощи приближалась к его любви к Ане.
В любой доминиканской семье имеются истории о безумной любви, о беднягах, что восприняли любовь чересчур всерьез, и семья Оскара не была исключением.
Его покойный абуэло, дедушка, уперся рогом (во что именно, никто не уточнял) и окончил свои дни в тюрьме, где сперва рехнулся, а потом умер; его абуэла Крошка Инка потеряла мужа спустя полгода после свадьбы. Он утонул на Святой неделе, и больше она замуж не вышла, не прикоснулась ни к одному мужчине. Оскар не раз слышал, как она говорила: погоди чуток, и мы опять будем вместе.
Твоя мать, шепнула ему однажды тиа Рубелка, умом тронулась, когда влюбилась. Она едва не погибла.
И теперь, похоже, настал черед Оскара. Добро пожаловать в семью. Ему приснилось, будто сестра встретила его такими словами. В твою настоящую семью.
Ясно же, с ним происходит то же самое, но что он мог поделать? Куда денешься от чувств? Началась ли у него бессонница? Да. Утратил ли он способность сосредотачиваться на важных для него вещах? Да. Прекратил ли он читать Андре Нортон[23] и даже потерял ли интерес в заключительным выпускам «Хранителей»,[24] где события развивались самым скандальным образом? Да. Начал ли он брать дядину машину для долгих поездок на побережье в Сэнди-Хук, куда мать возила его, пока не заболела и пока Оскар еще не был слишком толстым, чтобы в конце концов вовсе покончить с пляжами? Да. Похудел ли он от своей юной неразделенной любви? Увы, этот признак высоких чувств, и лишь он один, как раз и отсутствовал, и Оскар, хоть убейте, не мог понять почему. Когда Лола порвала со своим боксером, «золотыми перчатками», она сбросила почти десять кило. Что за генетическая дискриминация, выпавшая на долю Оскара не иначе по причине Господней халатности?
С ним стали происходить странные вещи. Однажды он вырубился, переходя улицу на перекрестке, и очнулся в окружении команды регбистов. В другой раз Мигз решил посмеяться над ним и давай язвить насчет его притязания сочинять сценарии для ролевых игр, имевшего печальную историю: «Фэнтези Игры», компания с неограниченной ответственностью, для которой Оскар собирался писать и куда отправил одно из своих воспроизведений «иного мира», недавно закрылась, развеяв упования Оскара стать новым Гэри Гайгэксом.[25] Так, сказал Мигз, похоже, с этим у тебя облом, и впервые за все время их знакомства Оскар вышел из себя: не говоря ни слова, он набросился на Мигза, и вдобавок с такой злостью, что друган плевался кровью.
– Блин! – воскликнул Эл. – Расслабьтесь!
– Я не хотел, – неубедительно оправдывался Оскар. – Это просто несчастный случай.
– Мудиво, – прошепелявил Мигз. – Мудиво!
Оскар дошел до такого отчаяния, что однажды вечером, после того как Ана долго плакала по телефону из-за очередной мерзкой выходки Мэнни, он сказал, что идет в церковь, положил трубку, пошел в комнату дяди (Рудольфо был в стриптиз-баре) и стащил его антикварный «вирджинский драгун», весь из себя овеянный легендами кольт 44-го калибра, которым еще индейцев пропалывали, тяжелый, как беда, и такой же уродливый. Сунув впечатляющий ствол револьвера за пояс, он направился к многоквартирному дому, где жил Мэнни, и простоял там всю ночь. Алюминиевая обшивка на стенах стала ему как родная. Ну где же ты, сволочь, шептал Оскар. У меня для тебя симпатичная девчушка одиннадцати лет. Он не думал ни о том, что его посадят на веки вечные, ни о том, что в тюрьме таких лохов, как он, имеют в зад и в рот, ни о том, что если копы заметят его и найдут у него оружие, то дядю снова упрячут за решетку за нарушение условий досрочного освобождения. Он ни о чем не думал вообще. В голове у него было пусто, совершенный вакуум. Перед глазами промелькнуло его писательское будущее: до сих пор он написал только один фиговый роман о голодном призраке, что охотится на компанию друзей в маленьком австралийском городке; шанс создать что-нибудь получше ему больше не светит – конец карьере. К счастью для американской литературы, Мэнни в ту ночь не пришел домой.
