Я садился в электричку, наклеивал свои революционные самоклейки прямо на стекло входных дверей вагона и, оставаясь в тамбуре, наблюдал за производимым эффектом. Реакция граждан — в особенности, женского пола — меня удовлетворяла сполна. Ещё раз напоминаю, что всё это происходило за несколько месяцев до появления серьёзного запрета на подобного рода деятельность. Отсюда простой и ясный вывод: я всё делаю вовремя. И более того: если я что-то делаю — значит сейчас самое время делать именно это.
Поскольку на некоторых самоклейках были достаточно простые для запоминания адреса моих сайтов, а на самих сайтах были установлены счётчики посещаемости, то я мог вполне убедиться, что всё задуманное мною работает. И это бесспорно радовало меня. Говорю же, во первых, я был очень счастлив в это время в семейном плане, а во-вторых, я вполне свыкся со своим нахождением в глубокой андеграундной консервации и имел все основания полагать, что из меня, в общем, постепенно получается очень неплохой Штирлиц.
За год я создал о себе вполне благоприятное впечатление на работе; время от времени я продолжал осуществлять самостийные рассылки, и девичьи сердца по-прежнему откликались на «звуки» моих «манков»; у меня в планах было создание интернет-радио — естественно, провокативной окраски — и я точно знаю, что в конце концов у меня бы всё получилось.
Когда я, в среднем, часам к шести, добирался до своей «Покровской», как правило, на платформе меня встречали Да и Ксеня в коляске.
Примерно тогда же на первом релизе новоиспечённого лэйбла Андрюши Панина «Alley PM» (http://www.alleypm.com) вышла моя песня «Письмо», идущая там первым номером. Глеб Деев позвал Андрюшу и его компаньона Аллу Максимову — по совместительству завлита в театре «Школа современной пьесы» — к себе в программу «Неформат» на «Русское радио», и когда я, где-то в июне, впервые услышал свою песню в fm-радиоэфире, я понял, что с точки зрения формы в ней действительно нет недостатков, хоть я и сочинил её 1998-м году, когда уже, кажется, знал, что такое героин, но тогда у меня, помнится, была временная ремиссия:).
И вот как-то всё себе катилось-катилось, и я, конечно, с одной стороны, только и мечтал съебаться от Игоряши, но с другой — чувствовал себя совершенно спокойно и по-любому уверенно — пєвно, как это называется в украинском:).
Да, конечно мой образ жизни за этот год резко изменился. В моей жизни не было больше концертов, не было литературных вечеров и прочих подобных мероприятий. Когда я пару раз посетил что-то в этом роде, устроенное моими былыми «друзьями», я понял, что как ни крути, я безвозвратно перестал понимать, зачем они всё это делают, если не для того, чтоб просто незлобиво повыёбываться, исключительно же от нехуй делать. Впрочем, чтобы не обижать никого, да и самому на всякий случай напомнить о прежнем себе, я, конечно, принял участие в озвучании довольно сомнительной диссертации Данилы Давыдова, когда Ксене было всего недели две-три, для чего даже за свои же деньги пёр на тачке тяжеленные клавиши «Энсоник», но, в общем, конечно, всё это было уже для меня безвозвратным, опять-таки, «позади». Хотя и поиграли вроде вполне ничего себе: я на клавишках, да Вова Никритин на своих экзотических барабанчиках.
Короче говоря, во мне окончательно восторжествовали патриархальные и традиционные еврейские ценности, то есть зацикленность на своём потомстве и вообще на семье и браке. И к этому новому в себе, но на самом деле поселившемся во мне ещё до моего рождения, я относился с надлежащим трепетом.
Вообще же, если говорить о традиционных еврейских ценностях, то есть об Изначальных Ценностях всего человечества, и вспомнить один из краеугольных эпизодов Священной Истории всех авраамических религий (иудаизм, христианство, ислам), а именно об отмене в последний момент необходимости принесения Авраамом в жертву своего сына Исаака, то тут, вне всякого сомнения, важную роль играет то, что Авраам был евреем, а не кем-нибудь там ещё:), и от него, таким образом, действительно требовалось принести в жертву САМОЕ ДОРОГОЕ, что только есть у еврея, ибо, что греха таить, евреи — единственный народ, который генетически понимает Истинную Ценность Семьи и глубину ТАИНСТВА ДЕТОРОЖДЕНИЯ. Я отвечаю за свои слова. Да и ещё раз да!..
И мы с Да попеременно бродили по нашей скромной квартирке, укачивая Ксеню и напевая ей всякие песенки. Некоторые мы сочиняли спонтанно сами. В одной из самых замечательных спонтанных колыбельных, созданных Да в ходе параллельного просмотра документального фильма об африканских браконьерах, неожиданно для неё самой образовались такие строки:
…Но слоники не таковы!
Они начинают роптать!
Они ловят браконьеров
И показывают им… кузькину мать!..
Так вот трогательно и прошли первые полтора месяца жизни Ксени.
Однажды в июле мне позвонила Яна Аксёнова, с которой мы столько играли когда-то в «e69», и спросила не хочу ли я с ней поиграть на одном корпоративе и заработать по сотне грин.
— А чего надо играть? — спросил я.
— Ну так, электронную имровизацию с терменвоксом минут на 30–40. — сказала Яна.
Ну конечно я согласился. Почему бы не заработать молодому отцу треть тогдашней своей зарплаты за месяц. Хули вспоминать о том, что на закате своей карьеры поэта-песенника я получал месячную зарплату у Игоряши за один текст (смайлик задумчиво чешет жопку:)).
Да, я совсем забыл этот мир. Довольно-т-ки основательно.
Не помню точно числа. Помню, что это был вторник. Я отпросился у Игоряши на полчаса раньше, заехал за Яной; мы погрузили в тачку её терменвокс, клавиши для меня, что-то ещё и поехали куда-то на улицу Льва Толстого. Вот там-то, да ещё и на контрасте, я совсем охуел.
Нет, я, конечно, много видел в жизни всякого помпезного дерьма, призванного скрашивать досуг абсолютных ничтожеств. Да, конечно. Было время, работал я на телевидении сам, брали у меня интервью в «Песне года» прямо перед Валерием Леонтьевым, да и бывал я на всяких крутых презентациях гламурных попсовых певичек. Но тут я, конечно, от всей этой хуйни поотвык.
Не иначе, это была сходка каких-то ёбаных мафиози, они же — в подавляющем большинстве члены нашего ёбаного правительства, то есть малокомпетентный и малообразованный сброд всяко-разных пафосных «жертв аборта». Все «мальчики» были в дорогих с иголочки костюмчиках и при толком не скрываемом оружии, а все бляди (иных существ, которых можно было бы назвать женщинами, кроме Яны и прочих артисток:) там не было:)) были в эксклюзивных вечерних нарядах от главных модельеров мира, то есть опять же ёбаного вертепа. Красная икра была тупо свалена в здоровенные салатницы, и в каждую такую салатницу была воткнута пластиковая столовая ложка. Сатанинский, ёпть, фуршет, нах:).
На нас с Яной нацепили какие-то ебучие серебристые балахоны, мы поиграли немного на саундчеке, не понравились кому-то из «главных», то есть из наиболее последних ничтожеств Москвы, нам заплатили вместо двухсот по полтиннику грин «неустойки» за то, чтоб мы НЕ играли, покормили своей страной красной икрой с шампанским, и мы двинулись по домам.
На этом празднике жизни мы очень мило поболтали с моей знакомой Викторией Пьер-Мари (она тоже подвязалась там петь какой-то очередной ёбаный «Саммертайм»), а в общей артистической всегда прекрасная Наташа Глюко’zа по приколу гримировала каких-то молодых шлюх.
Мы вышли с Яной из какой-то неприметной с внешней стороны калитки и оказались на самой обыкновенной улице Тимура Фрунзе. Яна только-только забеременела своим сыном Ярославом, но, по-моему, сама ещё не знала об этом. Мы сидели на троллейбусной остановке и переводили дух, то есть пили пиво. И тут мне позвонила Да. «Ты ещё долго? Приезжай как можно скорей! У меня с утра дико болит живот!» — сказала она.
Да, конечно, как и всякая настоящая женщина, первоклассная беспринципная врушка, но меня-то, царевича-лягушку, выросшего в Женском Царстве (оно же — Материнский Склеп) хуй проведёшь! Стоит любой женщине встретиться со мной взглядом, как я вижу её насквозь со всеми её «неприличными» потрохами и «тараканами», но, поскольку в Материнском Склепе мне с юных лет внушали, что настоящий мужчина должен быть ещё, блядь, и галантным, то я, как правило, не выдаю своих знаний:) (хуй смайлика погружается во тьму ротовой полости Матери Мира:)). Короче, я понял, что всё, что сказала Да — правда. Яна немного засомневалась, но я сказал, что я точно знаю, когда правда, а когда нет. Я поймал тачку и довольно быстро приехал.
Было всего около 11-ти вечера. Ксеня недавно в очередной раз попила молока своей матери Да и мирно-мирно уснула.
За этот день я заебался так, как давно уже не заёбывался, несмотря даже на недавнюю ежедневную погрузку мешков с историями болезней. Я наскоро что-то сжевал, принял душ и лёг рядом с Да. Её живот продолжал болеть.
