— Ты уверен, что там Джошуа будет в безопасности? — спросила Мэгги.
— Иосиф прислал со мной вот это письмо — гарантирует безопасность и Джошу, и всем, кто захочет его сопровождать.
Матфей вынул свиток. Мэгги взяла его и развернула.
— Здесь и мое имя стоит. И Шмяка.
— Иосиф знает, что ты придешь, и я сказал ему, что Шмяк присосался к Джошуа, как пиявка.
— Прошу прощения?
— Я имел в виду, ты сопровождаешь учителя, куда бы он ни пошел, — быстро исправился Матфей.
— Но почему я? — спросила Мэгги.
— Твой брат Симон, которого зовут Лазарем, — он очень болен. Он умирает. И он о тебе спрашивал. Иосиф просил передать, что путь твой будет безопасен.
Джош схватил котомку и зашагал.
— Пошли, — кинул он через плечо. — Петр, ты за главного, пока я не вернусь. Шмяк, Мэгги, до темноты нам следует добраться в Тивериаду. Может, займем там верблюдов. Матфей, идешь с нами — ты этого Иосифа знаешь. Ты, Фома, тоже — я хочу с тобой поговорить.
Так мы и отправились в путь. Я был уверен — прямиком в челюсти капкана.
В дороге Джош подозвал Фому. В нескольких шагах позади, чтобы слышать их беседу, шли мы с Мэгги. Фома то и дело тормозил, удостоверяясь, что Фома-два не отстает.
— Все они считают меня полоумным, — говорил Фома. — Хихикают у меня за спиной, пальцем у виска крутят. Мне Фома-два сказал.
— Фома, ты же знаешь: я могу возложить на тебя руки и ты станешь исцелен. Фома-два больше не будет с тобой разговаривать. Остальные не будут над тобой смеяться.
Фома долго ничего не отвечал, но, когда снова посмотрел на Джошуа, я заметил, что по щекам бедного олуха струятся слезы.
— Если Фома-два уйдет, я же совсем один останусь.
— Ты не останешься один. У тебя буду я.
— Ненадолго. Тебе ведь уже недолго с нами.
— Откуда ты знаешь?
— Мне Фома-два сказал.
— Только остальным мы пока не скажем, хорошо?
— Не скажем, если не хочешь. Но ты ведь не станешь меня исцелять, правда? Не прогонишь Фому-два?
— Нет, — ответил Джошуа. — Нам обоим скоро лишний друг не помешает. — Он похлопал Фому по плечу и прибавил шагу, догоняя Матфея.
— Только не наступи на него! — крикнул Фома.
— Извини, — откликнулся Джош. Я посмотрел на Мэгги:
— Ты слышала? Она кивнула.
— Ты не должен этого допустить, Шмяк. Ему на свою жизнь, похоже, наплевать, но нам-то с тобой его жизнь дорога. Если с ним что-нибудь случится, я тебя никогда не прощу.
— Но, Мэгги, — всех положено прощать.
— А тебя — нет. Если что-нибудь случится с Джошем.
— Так тому и быть. А потому… слушай, как только Джошуа исцелит твоего брата, может, займемся чем-нибудь? Ну там — померанцевого соку выпьем, фалафель съедим, поженимся или еще чего?
Она остановилась как вкопанная, я — тоже.
— Ты когда-нибудь слушаешь, что я говорю? Ты вообще соображаешь, что вокруг тебя творится?
— Извини, меня чего-то вера одолела. Что ты сказала?
Когда мы пришли в Вифанию, Марфа поджидала нас перед домом Симона, прямо на улице. Она сразу подскочила к Джошуа, тот раскрыл объятья, но она его оттолкнула.
— Мой брат умер, — сказала она. — Где ты был?
— Я пришел, как только услышал.
Мэгги бросилась к Марфе, они обнялись и зарыдали. Мы неловко топтались вокруг. Через дорогу к нам перешли два бывших слепца, Авель и Настыль.
— Умер, умер и четыре дня как во гробе, — сказал Настыль. — В конце он стал как бы таким лазоревым.
— Изумрудным — изумрудным он стал, а не лазоревым, — поправил его Авель.
— Значит, Симон, друг мой, уснул, — промолвил Джошуа.
Фома подошел и положил руку ему на плечо.
— Нет, учитель, он умер. Фома-два считает, он, наверное, комком шерсти подавился. Симон же проказливый кошак был, лазарь куда не следует…
Такого я вынести не мог.
— Он был ПРОКАЖЕННЫЙ, идиот! А не проказливый!
— И все равно умер! — рявкнул в ответ Фома. — А вовсе никак не спит.
— Джошуа выразился иносказательно. Он знает, что Лазарь умер.
— Парни, а чуть больше черствости вы бы не могли проявить? — осведомился Матфей, кивнув на рыдающих сестер.
— Слушай, мытарь, когда мне понадобятся твои два шекеля, я…
— Где он? — громыхнул Джошуа, перекрывая всхлипы и свару.
Марфа выпуталась из объятий сестры и посмотрела на Джоша:
— Он купил себе гробницу в Кедроне.
— Отведи меня туда, я должен разбудить своего Друга.
— Умер, — нудил Фома. — Умер, умер, умер. В слезах Марфы блеснула искорка надежды:
— Разбудить?
— Дохлый, как доска. Мертвый, как Моисей. Ммммф… — Матфей зажал Фоме рот, что избавило меня от необходимости посредством кирпича перевести близнеца в бессознательное состояние.
— Ты веруешь, что Симон восстанет из мертвых, не так ли? — спросил Джошуа.
— В конце концов, когда настанет Царство и восстанут из мертвых все, — да, верую.
— Веришь ли ты, что я — тот, за кого себя выдаю?
— Конечно.
— Тогда покажи, где спит мой друг.
Марфа двинулась вперед, как лунатичка: загнанные вглубь изнеможение и скорбь оставили ей сил ровно столько, чтобы провести нас по дороге через Масличную гору в долину Кедрон. Мэгги известие о смерти Лазаря тоже так потрясло, что Фоме и Матфею пришлось ее поддерживать, а я шел сзади с Джошем.
— Четыре дня, как во гробе, Джош. Четыре дня. Есть там Божественная Искра или нет, но плоть пуста.
— Симон пойдет снова, если даже от него одни кости останутся, — ответил Джошуа.
— Вот и ладненько. Но тебе это чудо никогда особо не удавалось.
Когда мы добрались наконец до гробницы, у заваленного входа в нее сидел высокий худой человек аристократической наружности и жевал инжир. Лицо у него было чисто выбрито, а седые волосы подстрижены коротко, на римский манер. Не будь на нем еврейской туники о двух полосах, я бы решил, что он — гражданин Рима.
— Я так и думал, что ты сюда придешь, — сказал человек и опустился перед Джошем на колени. — Ребе, я Иосиф Аримафейский. Через твоего ученика Матфея я послал тебе весточку. Мне хотелось с тобой встретиться. Чем я могу служить тебе?
— Встань, Иосиф. И помоги нам откатить этот камень.
Как и у многих гробниц побогаче, вытесанных в горном склоне, вход закрывал большой плоский камень. Джошуа приобнял Мэгги и Марфу, пока все мы с этим камнем корячились. Как только печати были сорваны, меня ударил такой вал вони, что я чуть не захлебнулся, а Фома и вовсе расплескал свой ужин по земле.
— Смердит, Господи, — вымолвил Матфей.
— А я думал, кошками будет пахнуть, — сказал Фома.
— Не заставляй меня подходить к тебе, Фома, — посоветовал я.
Мы откатили камень как можно дальше, а потом со всех ног кинулись глотнуть свежего воздуха.
Джошуа вытянул руки, будто хотел обнять друга.
— Выходи, Симон Лазарь, покажись на свет Божий. Кроме вони, из гробницы ничего не вышло.
— Выходи, Симон. Выходи из гробницы, — опять скомандовал Джошуа.
И вновь абсолютно ничего не произошло. Иосиф Аримафейский смущенно переминался с ноги на ноги.
— Джошуа, мне хотелось бы с тобой договориться насчет ужина, пока ты туда не вошел.
Но Джош воздел руку: тихо, мол.
— Симон, черт бы тебя драл, вылазь оттуда.
И слабо, почти неразличимо из гробницы донеслось: — Нет.
— Что значит «нет»? Ты же восстал из мертвых, так теперь выходи. Покажи этим маловерным, что ты воскрес.
— Я, например, уже верую, — сказал я.
— Меня убедили, — сказал Матфей.
— Что до меня, то «нет» засчитывается как личное присутствие, — сказал Иосиф Аримафейский.
Я не уверен, что нам всем, нюхнувшим гнилой плоти, хотелось лицезреть источник запаха. Даже Мэгги с Марфой, похоже, сомневались, стоит ли братцу показываться на люди.
— Симон, а ну выволакивай свою прокаженную задницу! Иди вон! — заорал Джошуа.
— Но я… весь такой бяка.
— Мы и не таких бяк видали, — ответил Джошуа. — Вылезай на свет.
— У меня вся кожа зеленая, как незрелая оливка.
— Оливково-зеленый! — объявил Настыль, увязавшийся за нами в Кедрон. — Говорил тебе, что не лазоревый.
— Да что он, к чертовой матери, понимает? Он же умер, — не сдавался Авель.
В конце концов Джошуа опустил руки и влетел в гробницу сам.
— Поверить не могу — воскрешаешь парня из мертвых, а он такой хам, что даже навстречу не выйдет… В-ВО-ООО! СВЯТИ-ЯТИ! — Джош вывалился из гробницы на негнущихся ногах. Затем, повернувшись к нам, очень тихо и спокойно произнес: — Нам нужна чистая одежда, вода, чтоб умыться, и бинты. Бинтов — побольше. Я могу его исцелить, но сначала придется как бы слепить ему тело из деталей. Держись, Симон! — крикнул Джош во тьму гробницы. — Нам уже подвозят припасы, а потом я приду и исцелю твой недуг.
— Какой недуг? — спросил Симон.
Когда все свершилось, Симон выглядел здорово — гораздо лучше, чем при жизни. Джошуа не только поднял его из мертвых, но и вылечил проказу. Мэгги и Марфа пришли в полный восторг. Обновленный Симон пригласил нас к себе — отпраздновать. К несчастью, увязавшиеся за нами Авель и Настыль также видели воскрешение с исцелением и, несмотря на все наши увещевания, понесли эту весть по всей Вифании и в Иерусалим.
