— Нет-нет, прости меня, я ужасно занят.
— О, не стоит извиняться. Если тебе со мной скучно, считай, что этого разговора не было.
— Господи, какая ты обидчивая! Поверь, у меня тьма дел. Зайди, но немного попозже.
— Когда?
— Ну… часа через два.
Энрико бросил трубку, и ему показалось, что он потерял впустую уйму драгоценного времени. Письмо необходимо опустить не позже часа, иначе Орнелла получит его только на следующий день. Впрочем, можно отправить его по срочному тарифу.
«…няться, — продолжал он, — как представлю себе, что этот туман обволакивает твой дом, подступает к твоей комнатке, и, будь у него глаза (кто знает, может, они у него есть), он бы любовался тобой через окно. И неужели он не отыщет малюсенькой щели или трещины, чтобы проникнуть к тебе? Легкое дуновение ветерка, нежное, словно пух, ласково погладит тебя по лицу. Ведь туману нужно так мало, и моей люб…»
В дверях появился секретарь Эрмете.
— Простите.
— Я же сказал, у меня неотложная работа, и я никого не принимаю. Пусть придут вечером.
— Но…
— Ну что еще?
— Внизу вас ждет в машине коммендаторе Инверницци.
Проклятье, он должен съездить с этим Инверницци на склад, где недавно случился пожар, и встретиться с экспертами. Черт побери, он совсем позабыл об этом! Нет, судьба явно решила ему отомстить.
Он испытывал сейчас муки ада. А что, если притвориться больным? Нет, невозможно. Отправить письмо незаконченным? Но он еще так много должен ей сказать. Поколебавшись, он сунул письмо в ящик письменного стола, схватил пальто и бросился вниз. Единственное спасение — управиться как можно быстрее. Через полчаса он с божьей помощью сумеет вернуться.
Возвратился он без двадцати час и еще издали увидел в приемной четырех посетителей. Он заперся, тяжело дыша, открыл ящик — письмо исчезло. Сердце забилось так сильно, что он едва не задохнулся. Неужели кто-то рылся в его столе? Может, он ошибся?
Слава богу, просто спутал ящик. Но отправить письмо до часу уже не удастся. Ничего, если послать его срочным (даже по такому пустяковому вопросу он беспрестанно менял решение, переходя от надежды к отчаянию), Орнелла получит письмо поздно вечером. Хотя нет, лучше он отдаст письмо Эрмете. Нет-нет, не стоит посвящать секретаря в столь деликатное дело, он отнесет письмо сам, лично.
«…ви ничего не стоит одолеть огромные расстояния и переле…»
Дзинь-дзинь! Опять телефон.
Не выпуская ручки, он схватил левой рукой трубку.
— Алло?
— С вами говорит секретарь Его Превосходительства Такки.
— Слушаю.
— Я относительно троса.
Влюбленного Рокко точно пригвоздило к стулу. Речь шла о крупной сделке, от которой многое зависело. Разговор о поставках тросов отнял двадцать минут.
«…теть через Китайскую стену. О…»
На пороге снова появился секретарь. Энрико с яростью накинулся на него:
— Я никого не принимаю, понятно тебе?!
— Но фина…
— Никого, понял, никогооо! — завопил он, выйдя из себя.
— Но финансовый инспектор говорит, что вы назначили ему встречу.
Бедняга Рокко почувствовал, что силы покидают его. Отослать финансового инспектора было бы безумием, крахом всей карьеры, настоящим самоубийством. И он принял инспектора.
Сейчас тридцать пять второго. В приемной уже около часу ждет кузина Франка. Да еще инженер Штольц, специально приехавший из Женевы. Да еще адвокат Мессумечи насчет продажи электрических разрядников. И, наконец, медицинская сестра, которая приходит каждый день делать ему укол.
«…дорогая Орнелла!» — пишет он с отчаянием утопающего, которого все больше захлестывают грозные валы.
Зазвонил телефон.
— С вами говорит коммендаторе Стаци из министерства торговли…
Снова задребезжал телефон.
— Говорит секретарь конфедерации консорциумов…
«…Моя несравненная Орнелла! Я хотел бы, чтобы ты зна…»
Секретарь Эрмете с порога сообщает о приходе вице-префекта доктора Би…
«…ла, как силь…»
Загремел телефон.
— Говорит начальник генерального штаба…
Телефон.
— Говорит личный секретарь Его Преосвященства архиепископа…
«…но я тебя лю…» — в изнеможении, из последних сил пишет Энрико.
Дзинь-дзинь…
— Говорит глава кассационного суда.
— Алло, алло!
— Говорит член Высшего совета сенатор Корморано.
— Слушаю!
— С вами говорит адъютант Его Величества императора…
Морские волны подхватили его и несут прочь.
— Слушаю, слушаю. Да, спасибо, Ваше Превосходительство, весьма вам признателен!.. Конечно, господин генерал, сию минуту приму меры.
— Алло, алло! Непременно, господин адъютант. И заверьте Его Величество в моей безграничной преданности.
Отложенная владельцем ручка потихоньку скатилась на самый край стола и, мгновение повисев, упала на пол, где и осталась лежать со сломанным пером…
— Прошу вас, садитесь. Входите, входите же. Нет, лучше садитесь в кресло, так вам будет удобнее. Какая приятная неожиданность!.. Я не нахожу слов… О, спасибо, кофе, сигарету?
Сколько времени продолжался этот ураган? Часы, дни, месяцы, тысячелетия?!
Поздно вечером Энрико остался наконец один. Прежде чем уйти, он попытался привести в порядок протоколы. Под необъятной грудой всяких документов он нашел листочек почтовой бумаги, исписанный от руки, без даты. Он узнал свой почерк. Заинтересовавшись, прочитал письмо до конца.
«Какая ерунда, какое идиотство! Когда это я писал? — спросил он себя, тщетно роясь в памяти. Испытывая неведомое доселе чувство смущения и досады, он провел рукой по редеющим волосам. — Как это я мог написать подобную чепуху? И что это за Орнелла?..»
ПРОБЛЕМА СТОЯНОК
Перевод Ф. Двин
Иметь свой автомобиль — большое удобство, конечно. И все-таки жизнь у владельца машины нелегкая.
В городе, где я живу, когда-то, говорят, пользоваться автомашинами было просто. Пешеходы сами уступали дорогу, велосипедисты катили по обочинам, проезжая часть оставалась почти свободной, лишь кое-где виднелись оставленные лошадьми зеленоватые холмики. И парковаться можно было где угодно, хоть посреди площади, — выбирай любое место. Так рассказывают старики, с грустной улыбкой предаваясь приятным воспоминаниям.
Неужели так оно и было? Или это все сказки, безумные фантазии, в которые уходит человек, когда на него сваливается беда, и остается лишь вспоминать, что жизнь не всегда была к нему такой немилостивой и на его долю тоже выпадали свои радости и тихие ясные вечера? (Облокотишься, бывало, о подоконник и со спокойной душой любуешься миром, засыпающим там, внизу, после трудового дня, и прекрасные песни затихают где-то вдали — правда, хорошо? И она, вся во власти этого чарующего вечера, нежно прижимается милой головкой к твоему плечу, и губы ее чуть приоткрыты, а над вами звезды. Звезды!) Ведь так хочется верить, что хоть что-нибудь из тех давних времен может еще вернуться и лучи утреннего солнца, как и тогда, разбудят вас, упав на ажурный отворот простыни!
Теперь же, друзья мои, у нас не жизнь, а сплошная борьба. Город, весь из железа и бетона, ощетинился острыми углами, как бы предупреждая: только не здесь, только не здесь! И если мы хотим в нем жить, нам тоже нужно быть из железа, внутри у нас вместо теплых мягких внутренностей должны быть бетонные блоки, а вместо нелепого и старомодного приспособления, именуемого сердцем, — шершавый камень весом 1,2 килограмма.
Раньше, когда мне приходилось добираться до работы пешком или на трамвае, я отделывался сравнительно легко. Но теперь у меня автомобиль, и все изменилось: ведь машину надо где-то поставить, а свободное местечко у тротуара в восемь часов утра — это почти утопия.
И потому я встаю в половине седьмого, самое позднее — в семь, умываюсь, бреюсь, принимаю душ, наспех выпиваю чашку чая — и скорее в путь, моля бога о том, чтобы светофоры дали мне зеленую улицу.
И вот я еду. С достойной презрения рабской покорностью ближние мои — мужчины и женщины — уже кишат на улицах центральной части города, горя желанием как можно скорее добраться до места своего каждодневного заключения. Стоит посмотреть, как спустя немного времени они уже будут сидеть, слегка ссутулившись, за своими столами и пишущими машинками. Тысячи и тысячи тусклых, уныло однообразных жизней, предназначенных для романтики, риска приключений, смелых мечтаний… (Помните, о чем бредили мы мальчишками, сидя на парапетах набережных над рекой, несущей свои воды в океан?) Между тем по обеим сторонам прямых и бесконечно длинных улиц уже выстроились теряющиеся вдали вереницы опустевших машин.
Где найти местечко, чтобы втиснуть туда и мою? Машину я купил по случаю всего несколько месяцев назад, у меня еще нет достаточного опыта в этом деле, стоянки же бывают по меньшей мере шестисот тридцати четырех различных категорий — в таком лабиринте может запутаться даже водитель-ветеран. Да, конечно, на каждой стене имеются свои знаки и указатели, но их делают маленькими, чтобы не нарушать, как говорится, монументальности наших древних улиц. Да и кто в состоянии разобраться во всех этих едва приметных нюансах цвета и формы?
