«Послушайте, — хотелось ему сказать с усмешкой, — послушайте, что с вами? Вам что, плохо? Вас парализовало? Или вы загипнотизированы?»
Эта ее отрешенность была ему оскорбительна: само ее безразличие, ее нейтральность словно бы защищали ее от него. Интересно, подумал он, кто-нибудь следит сейчас за ними? Возможно, он, Джек, с этой минуты стал предметом чьего-то пристального наблюдения. Если за миссис Хоу следят. Возможно, некая невидимая камера запечатлевает все, каждое невольное движение…
И тут Джеку пришло в голову, что с ней действительно что-то неладно.
Он увидел эту мертвенно-белую кожу, полураскрытый рот, большие, застывшие, ничего не выражающие глаза. Он впервые увидел ее такой и испугался. Увидел, что её словно сковало, что она застыла в неподвижности, как статуя. Теперь он имел право до нее дотронуться.
— Миссис Хоу?.. — окликнул он ее. И дотронулся до ее локтя.
Все чувства его заметались, заметались сразу. Где-то в голове, между глаз, возникла пульсация. Словно сердце забилось в глазах.
— Миссис Хоу?..
Она не слышала его.
Он коснулся ее руки. Его пальцы легли на ее локоть. Несмело, нерешительно обхватили ее руку… А она продолжала стоять, пристально глядя мимо него, в пустоту; она была словно под действием наркотика — опустошенная, мертвенно-бледная. Она была очень молоденькая. Выглядела молоденькой. Лицо ее выражало тихую, неизбывную грусть, нечто недоступное пониманию Джека. Сам он никогда ничего подобного не испытывал.
Он прочистил горло. Заговорил он обычно, обычным своим голосом.
— Миссис Хоу?..
1
Я поднесла кончик ножа к запястью — самый кончик… это был маленький ножик для чистки овощей, с деревянной ручкой, очень легкий. Ощущение было похоже и на то, и на это, еле уловимое, и было совсем не больно.
Я внимательно смотрела: мне хотелось знать, как можно поранить себя ножом. Я нажала, и моя кожа поддалась, образовав маленькую складочку, маленькую ложбинку, а потом вдруг прорвалась, и появилась капля крови. Потом другая. Кровь была очень яркая, красная, самая настоящая…
Капли падали в раковину, на то, чем я занималась, — а я чистила овощи, по-моему, картофель, от которого пахло сырым и свежим… Голова у меня сильно закружилась, но я была очень счастлива.
— Вот — ешьте теперь! Ешьте и оставьте меня в покое!
Мне было четырнадцать лет.
Через несколько минут я остановила кровь, перевязав руку тряпочкой, и вымыла картошку. Но я навсегда запомнила это ощущение укола, пронзившее меня, точно луч солнца, — ощущение свободы.
Кто-то трогал ее, говорил с ней.
Она смотрела в напряженное лицо мужчины — незнакомого человека, который обращался к ней, произносил это имя — миссис Хоу.
— Миссис Хоу?..
Большим и указательным пальцами очень твердо, решительно он держал ее за запястье и даже слегка тянул, словно хотел разбудить.
Мужчина был незнакомый — смуглое серьезное лицо, совсем для нее неожиданное. Он что-то настойчиво ей говорил. Элина уставилась на него, ничего не понимая. Потом она почувствовала, как медленно, медленно выбирается из чего-то плотного, словно из густого тумана, который мог задушить ее, но вот она пробудилась, и снова нормально дышит, и способна откликнуться:
— Что вам угодно? Что… в чем дело?
Голос у нее звучал вяло, будто она только что пробудилась от сна.
Но это был ее голос.
— Миссис Хоу? Вы в порядке?
А она не могла понять, что случилось, почему этот мужчина стоит так близко. Она отодвинулась от него.
— Да, я миссис Хоу, — медленно произнесла она все тем же пустым голосом сомнамбулы. Мужчина внимательно смотрел на нее — сдвинутые брови, озадаченное лицо. До нее начало доходить, что она, видимо, показалась ему странной, что в ее манерах или поведении было что-то не совсем обычное и это побудило его подойти к ней, привлекло внимание чужого человека. Она тотчас сконфузилась, и кровь бросилась ей в лицо, горяча его. Она попыталась рассмеяться. — Извините, — сказала она. — А что… что я делала?.. Я, что?.. Теперь я в полном порядке. Я чувствую себя в полном порядке.
Мужчина смотрел на нее с любопытством, в упор, словно не вполне верил ей или не слушал ее. Он не принадлежал к числу ее знакомых. Она никогда его прежде не видела.
Голова снова закружилась, она чуть не потеряла сознание.
— Помогите мне, а то я…
А когда ты отключилась?..
Ничего.
Ты не чувствовала страха?
Нет.
Нет? Ну, а время, ты чувствовала, как течет время?
Время остановилось.
Время остановилось?
Мне было так покойно, а потом я очнулась, уже позже, прошло какое-то время, мимо шагали люди. Я застыла, как статуя, перед которой я стояла, — мне было так покойно.
Тебе не было страшно?
О нет.
А когда ты очнулась?..
Тогда я пришла в себя, я испугалась… мне… мне ведь снова предстояло стать самой собой. Там был такой покой, а теперь мне надо было снова жить, возвратиться в этот мир, стать самой собой и жить…
Элина повернулась к мужчине спиной, словно намереваясь уйти, унося с собой свое головокружение. Ей не хотелось, чтобы мужчина заметил это. Но он сказал: «Миссис Хоу, стойте…» И пошел с нею. Она старалась дышать медленно и глубоко — старый способ, помогающий успокоиться, но голова еще больше закружилась — от притока воздуха. А воздух был холодный и, однако, несвежий, многократно использованный воздух, воздух большого города. Мужчина что-то говорил ей. Она не слышала его слов, но уловила что-то в его голосе, что-то очень знакомое — он чуть ли не распекал ее, чуть ли не высмеивал. Но ведь с ней так уже не разговаривали — больше так не разговаривали. Значит, она ошиблась. Ее мать говорила с ней вот так, но теперь уже никто не разговаривал.
— Стойте, — сказал он, — у вас такой вид, точно вы сейчас упадете в обморок. Вам, наверно, нехорошо? Что с вами?
— Нет, я в полном порядке, — неопределенно, вежливо ответила она. И попыталась улыбнуться, не глядя на него.
— Я вам не верю, — тотчас напрямик заявил он.
Элина заметила у него в руках чемоданчик. Взгляд ее медленно, неохотно прошелся по его фигуре — обычная фигура незнакомого мужчины — и словно бы растекся, достигнув его лица: ей не хотелось снова видеть его, не хотелось видеть этот знакомый, откровенно оценивающий взгляд. Она попыталась рассмеяться.
— Мне не кажется, что вы в порядке, — очень вы бледная, — сказал он. — Честно говоря, вы выглядите чертовски плохо.
Губы Элины застыли в полуулыбке, и она промолчала.
— Я отвезу вас домой, — сказал мужчина.
— Нет, я…
— Так будет лучше. Пошли.
— Нет, я… я могу… я могу дойти до конторы моего мужа и…
— Вы его там не застанете — во всяком случае, в такое время, — сказал мужчина. — Пошли же, я тоже спешу. Пошли.
— Я сама могу добраться до дома, — слабым голосом произнесла Элина. — Такси…
Да нет же, пошли, — сказал он. Он нетерпеливо взглянул на свои часы, потом на нее. У Элины возникла странная пугающая мысль, что она, видимо, хорошо знает этого человека, что между ними существует некая тесная связь, как бы соглашение, но она не могла понять, что это за связь. Бывают такие хитрые зеркала: с одной стороны — зеркало, с другой — прозрачное стекло. И этот человек смотрел на нее в зеркало, зная что-то, чего не знала она. Он снова схватил ее за запястье, потянул за собой. Почему он до нее дотрагивается? Ей снова захотелось рассмеяться — смехом заставить его уйти.
— Я ведь сказал, что сам спешу: через двадцать минут мне надо быть в другом месте, — сказал он. — Пошли же. Здесь много народу, люди спешат, станут вас толкать. А мне вы все же кажетесь больной. Я окажу услугу вашему мужу и завезу вас домой… Пошли.
— А вы знаете моего мужа? — недоверчиво спросила Элина.
Он схватил ее за локоть и повел куда-то.
Я смотрела на нож и думала — интересно, что он может мне сделать. Меня ждал сюрприз.
Но ты не пыталась вскрыть вены?
Нет. Нож не наткнулся на вену.
А теперь и рубца не осталось. Никакой отметины.
Нет, ведь это была лишь царапина. Я смыла кровь, и обмотала чем-то руку, и подержала картошку под краном, чтобы она была чистая, а потом приготовила ужин, и мы поели, как всегда вечером.
Тебе было четырнадцать?
В первый раз — четырнадцать. А во второй — двадцать пять… может, двадцать шесть… Тогда это была не картошка, а по-моему, грибы и баклажаны, нарезанные ломтиками. Мы их потом съели. Как обычно — вечером.
