– Отдали вам все-таки помещение, владыка? – дрожащим от волнения и подобострастия голоском спросила одна из женщин.
– Отдали, отдали, – отвлекаясь от собеседников, согласился епископ.
– Вы же говорили, что отдадут, вот и отдали, – напомнила она же.
– Говорил, что отдадут, и отдали, – еще раз согласился он.
Епископ Иоанн был высокий, статный, с большой аккуратно подстриженной седой бородой.
Его можно было бы назвать даже красивым, по-человечески красивым, если бы не глаза – быстрые, колючие, недобрые. И голос резкий, неприятный.
– Чужого нам не надо, но свое все вернем, правильно? – проговорил он, улыбаясь.
– Правильно, владыка, правильно! – обрадованно закивали тетки.
Сказав что-то своим собеседникам, епископ быстрым шагом направился к «бумеру», а остальные заторопились к «Волге».
– Какой день счастливый: и попарились, и у епископа Иоанна благословились! – делились радостью тетки, когда машины скрылись за углом.
Увиденное произвело на тебя противоречивое впечатление, хотя ты не совсем понимал, о чем идет речь, не знал, что отдали, но, взглянув на фасад особняка, где отсутствовала вывеска «Демократического наблюдателя», а остался лишь темный прямоугольник на выцветшей стене, начал догадываться.
Но все равно было непонятно, и ты спросил у проходивших мимо женщин:
– А что, редакции «Демократического наблюдателя» здесь теперь нет?
– Нет и не будет! – неожиданно резко, агрессивно даже ответила активная.
– А где же… – растерянно заговорил ты.
– Там же, где и все остальные! У Наума вашего в его конюшне! – подключилась вторая и засмеялась, презрительно на тебя поглядывая, подруга поддержала ее смехом, и, уходя, они продолжали смеяться.
Ты растерянно смотрел им вслед, все еще не понимая.
На двери особняка было написано черной деготной краской: «Кульман – иуда».
– Кульман – иуда! – сердито выкрикнул Земляничкин, возвращая тебя из переулков Божедомки в Чертаново.
– Ну зачем вы так, Фрол Кузьмич, – мягко осадил его Басс. – Юлий Юрьевич – милейший интеллигентнейший человек. И, что немаловажно, хорошо пишет. В наше время это уже роскошь.
– Хорошо? Может быть… Но что? Что он пишет? Он ведь в наших изданиях начинал, а чем кончил… Я не удивлюсь, если завтра увижу его в церкви со свечкой в руках. Сдался на милость врага, отдал мракобесам историческое здание, – не унимался Земляничкин.
– Ну, допустим, не он отдал, – напомнил Басс.
– Я знаю, кто отдал! – все больше заводился старик. – Это после его статьи тот, кого вы Дедом называете, подписал свой противоправный указ. А в этом особняке, между прочим, с девятнадцатого года находилась редакция «Московского безбожника», переименованного затем в «Советского атеиста»! – Земляничкин очень разнервничался, и было непонятно, что может его теперь успокоить.
– Мне ли этого не знать, многоуважаемый Фрол Кузьмич, – улыбаясь, продолжал оппонировать Басс. – Я был первым главным редактором этого замечательного издания. И мне ли этого не знать, если это здание до революции принадлежало моему родному дяде Давиду Давидовичу Бассу.
– А реквизировал его мой родной дядя Матвей Матвеевич Земляничкин! – обрадованно воскликнул Фрол Кузьмич, вмиг забыв свои обиды и почти развеселившись.
– В том доме, говорят, жил когда-то митрополит Филарет, которому Пушкин посвятил свои бессмертные строки… – Сделавшись мгновенно задумчивым и лиричным, словно явившись из далекого девятнадцатого века, Израиль Исаакович, кажется, хотел процитировать классика, но Фрол Кузьмич поморщился и замахал руками.
– Да хватит, хватит уже, читали, у вашего Кульмана читали!
– Плохо читали. – Басс нахмурился и продолжил: – Те, кто должен проповедовать Библию, тоже плохо ее читали. Не знают, что там написано. Или не помнят… Или не хотят помнить! «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровище на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше», – процитировав источник, Басс тут же его назвал: – Книга Товита, глава четвертая. Ищут эрпэцешники сокровищ на земле, на небеса не отвлекаются…
Мысленно перенесясь из пушкинской России в ветхозаветную Иудею, Израиль Исаакович превратился из лирика в пророка – волосы на его голове вздыбились, глаза яростно засверкали, и, оказавшись в новой уже России, пророком же остался, продолжая не говорить – вещать, не предсказывать даже – пророчествовать.
– Но что там, в небесах? Там – идеи! Не зря же говорят: «Идеи носятся в воздухе». Бога не было, нет и не будет, но идея бога будет всегда, и вот – не за бога, а за идею идет сегодня борьба. По Фрейду, религиозное чувство сродни сексуальному, причем в отличие от сексуального, с годами оно не исчезает, скорей наоборот. Чья будет идея бога, тот и победит! Раньше в этой борьбе нам мешала идеология коммунистической бюрократии, извини, Фрол, но это так, но сегодня мы, атеисты, по-настоящему свободны, и идея бога будет в конце концов нашей! РПЦ делает ошибку за ошибкой, мне их даже жаль. У этой неудобоваримой аббревиатуры будущее такое же незавидное, как у КПСС, снова извини, Фрол. Наша святая Клара стоит дюжины их засушенных архиереев, объявленных святыми. Я верю – имя ее будет известно всем. Я сделаю все, чтобы в Москве воздвигли памятник безбожной Кларе, и может быть, когда-нибудь осуществится мечта моей жизни – будет построен храм атеизма, в пантеоне святых которого соберутся великие просветители – гуманисты, ученые, писатели и среди них…
– Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин, – тихо вставил взволнованный Земляничкин, но Басс предупреждающе поднял руку:
– Только не Сталин, он с церковью заигрывал, патриаршество вернул. Слушай, Россия, это я говорю, Израиль! – Произнеся это то ли в шутку, то ли уже всерьез, Басс замолчал, и сделалось тихо.
Бабушка с голубыми волосами кашлянула, привлекая к себе внимание, и отстраненно-деловито обратилась к Бассу с вопросом:
– Это ваше слово прощания?
Тот усмехнулся, окончательно возвращаясь с небес на землю, и ответил с насмешливой интонацией:
– Считайте, что это репетиция.
Бабушка с голубыми волосами дернула плечом и обратилась с вопросом ко всем присутствующим:
– Кто еще хочет высказаться?
Присутствующие ответили смущенным молчанием.
Ты понял, наконец, что находишься на мероприятии, называемом гражданской панихидой. Обычно они проводятся по месту работы покойного, а так как у Клары Ивановны Шаумян такого места давным-давно не было, все, кто ее знал, собрались в ее квартире.
Бабушка с голубыми волосами глянула в блокнотик, подслеповато сощурилась и спросила:
– Цимерманн-Вольская здесь?
Ответом было молчание.
– Вольский-Горюнов!
И вновь никого.
– Я думаю, они просто не нашли это чёртово Чертаново. Кто же знал, что наша Клара в этот забытый богом угол переехала и живет в такой халупе. Даже я чудом нашел, – привычным хозяйским тоном вновь заговорил Басс и, глянув на тебя насмешливо и испытующе, неожиданно предложил:
– А может, молодой человек что-то скажет?
3
В первое мгновение ты даже не поверил, что это к тебе обращаются, но когда Басс прибавил, многозначительно усмехаясь: «Мне кажется, вам есть что сказать», поверить пришлось, отчего легче не стало, скорее наоборот – ты растерялся, очень растерялся, и я даже не представляю, как бы ты себя повел, что смог бы из себя выдавить, если бы не Антонина Алексеевна Перегудова, которую никогда не забудешь и которую в последний момент спасительно вспомнил…
Она бы не растерялась.
И, поднявшись, кашлянул в кулак, как Земляничкин.
Сидящие вокруг гроба человеческие полутени воззрились на тебя в требовательном ожидании.
Ты любил стариков, даже завидовал им, решившим все свои проблемы, а те, которые не смогли решить – за них решила жизнь, но, оказавшись в окружении стариков и старух, ощутил не только проявляемый к тебе какой-то неприятный интерес, но, страшно сказать, зависть. Зависть к твоей по отношению к ним молодости, здоровью и жизненным перспективам. (Не уверен, однако, что они согласились бы поменяться годами, узнав о твоих проблемах.) Быть может, это были не те старики, каких ты знал или представлял себе, «неправильные», чужие?
– Я оказался здесь почти случайно… Дело в том, что я общался с… покойной… – Последнее слово далось с неожиданным трудом, кажется, ты произносил его впервые в жизни. – Я общался с покойной всего лишь один раз и то совсем недолго…
– И тем не менее вы здесь? Значит, эта встреча произвела на вас большое впечатление? – предположил и одновременно подсказал Басс.
Ты бросил на него благодарный взгляд и кивнул.
– Большое, да, очень большое…
– Расскажите, это же очень интересно! – это опять был Басс. – Может быть, вы были одним из последних из присутствующих здесь, кто с ней общался. Ведь все мы забыли о ее существовании и о смерти чудом узнали. Ну, вспоминайте, молодой человек, вспоминайте!
