— наличие инородных тел в роговице, непроникающие травмы глаза с временным расстройством зрения, ожоги глаза I ст.;
— закрытые повреждения костей таза (перелом гребешка или крыла подвздошной кости, одной лонной или седалищной кости) без нарушения целостности тазового кольца. б) Тяжелые:
— проникающие ранения черепа, грудной клетки, живота, таза;
— закрытые травмы груди, живота и таза с повреждением внутренних органов;
— закрытые травмы черепа с ушибом или сдавливанием головного мозга;
— повреждение лица со стойким обезображиванием;
— ранения шеи с повреждением трахеи или пищевода, кровеносных сосудов или нервов;
— повреждение органов слуха со стойкой глухотой на оба уха;
— проникающие ранения и травмы глаза с разрывом оболочек, ожоги глаза II–III–IV ст.;
— открытые и закрытые переломы позвоночника и повреждение спинного мозга;
— открытые и закрытые переломы костей (за исключением переломов костей, относящихся к легким);
— ранения и закрытые повреждения крупных суставов, крупных нервных стволов и магистральных кровеносных сосудов;
— ранения мягких тканей с нарушением функции органа и приведшие к изменению степени годности к военной службе;
— ожоги I ст. свыше 40 % и ожоги II–III ст. свыше 10 % поверхности тела, ожоги IV ст., рубцовые «контрактуры после ожога с нарушением функции органа;
— отморожения III–IV ст.».
28 декабря 1979 года. 0 часов 30 минут. Аэродром Баграм.
Звонок был резкий, долгий, и, наверное, оттого что звучал он после докладов Сухорукову, Огаркову и Устинову (каждый из них пожелал лично услышать о выполнении задачи в
Баграме), этот звонок был еще и неожиданным. В самом деле, кто это еще пожелал поинтересоваться отдельным парашютно десантным полком? После министра — только ЦК.
А звонок был из Москвы. Это почувствовал, кажется, не только командир полка, но и сидевший напротив него представитель КГБ полковник Костин, потому что впервые за вечер он приглушил настроенный на волну Кабула радиоприемничек. Впился взглядом в аппарат.
Сердюков, поднимая трубку, успел подумать: насколько все таки больше знают о происходящих здесь, в Афганистане, событиях кагэбэшники. Знают — и молчат.
— Подполковник Сердюков, — представился Николай Иванович.
Ожидал услышать голос телефонистки, которая обычно предупреждает, кто выходит на связь, однако на этот раз включение было прямое:
— Говорит Андропов. Товарищ Петров находится с вами?
Сердюков поднял глаза на Костина — ваш начальник. Полковник, словно он ни на минуту не сомневался в том, что звонить будет именно Андропов, утвердительно кивнул. Знают, все знают эти ребята…
— Петров у нас, но на данный момент рядом его нет, — торопливо заполнил паузу комполка.
— Пригласите его к телефону вместе с товарищем… — в этот момент кто то шумно вошел в бункер, и Сердюков не расслышал последнее слово. Впрочем, и так ясно, кто нужен председателю Комитета госбезопасности. Петров — или кто он там на самом деле: Иванов, Сидоров, Кукушкин — переводчик при афганце, которого укрывали и охраняли в последние дни особенно тщательно. Офицеры в полку поговаривали, что это новый афганский лидер, но в расспросы к ребятам из органов не лезли, и слухи, ничем не подкрепленные, утихли сами по себе.
Вошедшим оказался особист, и Костин — а может, тоже никакой не Костин — одним кивком головы послал его за переводчиком и афганцем. Те в свою очередь тоже словно стояли за дверью и ждали звонка: не успел Сердюков положить на стол трубку, дверь вновь распахнулась, и вошел вначале Петров — высокий, стройный, лет сорока пяти, в солдатской форме, а за ним афганец — тоже в солдатской шапке, бушлате, подпоясанном почему то брезентовым ремнем, в сапогах. Командир полка впервые видел его так близко, но какого то существенного впечатления новый лидер Афганистана, если это в самом деле так, не произвел: одутловатые щеки, нос с горбинкой. Вот только в глазах напряжение. Но у кого его сейчас нет, напряжения?
Уже было ясно, что полк участвует в каком то сверхважном событии, настолько важном, что даже вдуматься в него страшно. Воттолько знать бы, что сейчас творится в Кабуле, понять, ради чего…
Костин побарабанил по столу пальцами, привлекая к себе внимание командира полка, и взглядом указал на сидевших тут же в бункере офицеров — начальника связи, техника, замполита, начштаба.
— Товарищи офицеры, прошу освободить помещение, — поднялся Сердюков. Понятно: армия выполняет задачи, КГБ распределяет результаты. Это просто еще раз подтверждало, что
Андропов стоит ближе к Брежневу, чем Устинов.
— Товарищ командир, а вы сами можете остаться, — остановил, однако, его Костин.
Петров, дождавшись, когда за офицерами закроется дверь, уверенно и привычно — а только ли переводчик он? — взял трубку:
— Слушаю, Петров.
Вопрос Андропова был короткий, что то вроде «Как дела?», и переводчик лаконично ответил:
— Здесь все по плану, развитие событий идет нормально. Мы сами готовимся убыть в Кабул.
Андропов расспрашивал о чем то еще уже более подробно. Задавал вопросы для афганца.
Переводчик переводил их своему спутнику, тот каждый раз согласно кивал головой. Кроме напряжения в его глазах уже поблескивали и искорки беспокойства, словно не выучившего урок студента без предупреждения и подготовки вызвали на экзамен. И раздражения — словно этот студент знал, что зачетная оценка все равно будет поставлена и дело только во времени. И недоверие уже сквозило в глазах афганца — неужели все это происходит не во сне и с ним, только с ним и никакого подвоха здесь нет?
— Товарищ Андропов поздравляет вас, товарищ Бабрак Кармаль, с победой второго этапа
Апрельской революции и избранием вас председателем Ревсовета республики и главой государства, — почему то по русски, может, чтобы Сердюков и Костин тоже поняли, кто стоит перед ними в солдатском бушлате, вполне торжественно и искренне произнес Петров и первым пожал руку афганцу.
Начал переводить это же на дари, но Бабрак Кармаль, видимо, понял все сам и без перевода. И хотя по прежнему радио Кабула передавало легкую музыку, хотя была положена на место телефонная трубка и никаких сообщений больше не поступало, в бункере все изменилось. Перед
Петровым, Костиным и Сердюковым стоял уже властный, чуточку снисходительный к окружающим человек. Нет, не студент, не выучивший предмета, не пешка в чужих руках. Нос его заострился, щеки разом впали, обозначив скулы, сам он вроде сделался выше ростом. И глаза, главное — глаза; в них появился хищный блеск, они сузились. В такие глаза не заглянешь, они сами кого угодно прожгут насквозь.
Усмехаясь, афганец принял поздравление, пожал руки Костину и Сердюкову, и сел первым на табурет, и распахнул бушлат: не потому, что было уж так жарко, а просто потому, что ему уже нравилось делать то, что он хотел сам. Власть. На человека свалилась власть и мгновенно сделала таким, какой он был на самом деле. Он ждал ее, жаждал и, получив, мог теперь забыть свои страхи, сомнения, ожидание. Он мог не стыдиться себя прежнего, потому что тогда он в самом деле был еще никто — снятый Амином посол, эмигрант, нелегально проникший на свою родину. Сейчас же он был всем! И стоявшие перед ним советские офицеры будут делать все для него, и Баграм — его, и Кабул, и страна — тоже его. Потому что он — председатель Ревсовета республики, глава правительства, Генеральный секретарь ЦК НДПА, премьер министр… Надо хотя бы чуть чуть знать Восток, чтобы понять, что такое там власть для человека. Да еще после всех унижений.
— В Кабул! — ударив ладонями по коленям, сказал он. Встал.
Однако Костин посмотрел на Петрова, деликатно намекая, что не перечень высших государственных должностей дает власть. Тем более в вопросах, связанных с безопасностью.
Здесь одна запятая в какой либо инструкции главнее пожеланий хоть самого Господа Бога.
— Мы готовы перелететь в Кабул, — подтвердил полномочия Бабрака Кармаля переводчик.
Вот теперь все на своих местах.
— Командир, помогите отправить. — Костин по привычке никак не назвал Бабрака, лишь указал взглядом в его сторону. — У нас готовы к вылету три вертолета.
Вертолеты — это, конечно, хорошо, это раз в десять быстрее, чем по земле. Однако для
Сердюкова важнее были другие обстоятельства: ночь, горы, все еще раздающиеся выстрелы, непонятная обстановка на кабульском аэродроме.
— Товарищ полковник, у меня в резерве есть рота, десять боевых машин. Надежнее.
Костин прищурил взгляд, что то просчитывая в уме. Кивнул:
— Согласен.
— Цыганов, — распахнув дверь, позвал командир полка. Из темноты надвинулся комбат 2, замер на расстоянии шепота. — Резервную роту — к маршу в Кабул. Ты — старший. Три машины освободить для гостей, — вспомнив, что с Бабраком еще человек пять из нового правительства республики, добавил комполка. — Начало движения — через тридцать минут.
