Голдсмит в письме сообщил Великовскому, что сессия ограничена обсуждением только одного вопроса: природа движения планет, в частности. Юпитера и Венеры.
Но Голдсмит не сообщил, а потом лицемерно попытался увильнуть от честного рассказа о том, что стало известно ученому миру благодаря Фредерику Б. Юенеману. директору Исследований для Ассоциации новаторских идей. Оказалось, что Кинг, Саган, Голдсмит и другие запланировали сессию как современный суд инквизиции, дискуссия на сессии предназначалась для убеждения публики в том, что она должна игнорировать ученых, тратящих драгоценное время на анализ работ Великовского.
Кинг, по крайней мере, не лицемерил. Он скажет потом по поводу этой сессии: «Никто из нас в научном истеблишменте не верил, что о дебатах по поводу взглядов Великовского на Солнечную систему даже отдаленно будут судить как о серьезном научном собрании». А если это «не серьезное научное собрание», то докладчикам все дозволено, они могут говорить все, что им заблагорассудится, представляя явную ложь как истину. Это ведь — «не всерьез».
71. СЛЕДЫ СНОВА ВЕДУТ В ГАРВАРД
Великовский летел в Сан-Франциско на сессию Американской Ассоциации для Прогресса Науки в подавленном состоянии. Нет, он еще ничего не знал о готовящемся «современном суде инквизиции». Ровно неделю назад, 17 февраля 1974 года, умер Гораций Кален. Умер во время работы над книгой. Человек, увы, не бессмертен. Горацию шел 91-й год. Но от понимания этого не становится легче.
Пустеет мир. Ушли отец, Эйнштейн, Адамс. Пфейфер, Федерн, Гесс… А сейчас — Кален.
Летом Великовскому исполнится 79. Он еще полон сил, у него еще масса идей. Но время не обманешь. Жизнь — это не реактивный самолет, летящий из Нью-Йорка в Сан-Франциско. Пять часов полета. Разница во времени между Атлантическим и Тихоокеанским побережьями — три часа. Он прилетит через два часа после вылета.
Великовский грустно улыбнулся, вспомнив, что на обратном пути прибавятся эти три часа. Даже здесь работает своеобразный закон сохранения — природу не перехитришь!
Сессия началась утром в среду 25 февраля 1974 года. Как отмечали потом сторонники и противники Великовского, ни одна из сотен сессий ААПН не привлекала к себе такого внимания ученых и средств информации, как эта, февральская.
Первым выступил профессор-социолог Норман В. Сторер, который попытался объяснить яростную атаку ученых на «Миры в столкновениях». Две первых трети его доклада были попросту переливанием из пустого в порожнее. О докладе Сторера напишут: «Странные пути науки в „деле Великовского“ были скрыты в тумане социологических „объяснений“».
Сторер пытался оправдать неэтичное отношение многих ученых к Великовскому тем, что, мол, он, Великовский, писал о вещах, которые не были предметом его формального образования.
И, словно демонстрируя абсурдность этого оправдания, на кафедру поднялся второй докладчик, Ритер Хубер, профессор математической статистики Швейцарского Федерального технологического института, говоривший о ранней клинописи, не имевшей ни малейшего отношения к его специальности. Он пытался доказать, что уже во времена Исхода Венера была на нынешней орбите.
Слушая доклад Хубера, астроном профессор Мулхолланд нервно ёрзал в своем кресле, реагируя таким образом на абсолютно неправильные утверждения швейцарского ученого. Мулхолланд заметил, что именно на эти же положения реагирует Великовский, делая заметки в своих бумагах. Три года назад Мулхолланд обратил внимание на те же аспекты в древних астрономических наблюдениях, о которых абсолютно точно написал Великовский. Но ведь он здесь присутствует как эксперт ААПН, защищающий Ассоциацию от Великовского. Сейчас он представит соответствующий доклад. Конечно, как ученый, он должен был бы показать, где ошибается Хубер. Но это значит — выступить против «своего ученого» и поддержать этого «выскочку» Великовского. Нет, он не выступил. Он ограничился ёрзанием в своем кресле.
Через несколько лет Рансом напишет по поводу поведения Мулхолланда: «Его бездействие соответствовало представлению Кинга о том, что должно быть сделано, так как Кинг дал ясно понять, что собрание не намереваются считать научным».
Третьим докладчиком был Великовский. Аудитория уже имела возможность услышать его, когда своими вопросами он загнал в угол профессора Хубера. Цитируя наизусть переведенные на немецкий язык строфы древнеассирийского гимна, Великовский убедительно продемонстрировал, чего стоит доклад швейцарского профессора. Сейчас он был докладчиком.
Великовский коротко изложил содержания своих работ и рассказал о некоторых реакциях на них представителей ученого мира. Только чуть более заметный русский акцент в этой части его доклада мог выдать тщательно подавляемые эмоции. Но, то ли потому, что каждая фраза казалась обвинительным заключением, то ли аудитории передалось его скрытое волнение, то ли облик старого пророка, большого, с копною белых мягких волос, с глубоко посаженными черными глазами, гипнотизирующими, когда он снимал очки или сдвигал их на лоб, так магически влиял на аудиторию, какой-то ток, какое-то силовое поле держало огромный зал в напряжении, необычном для научного собрания.
Он снова подчеркнул, что никогда не считал себя непогрешимым, что никогда не допускал даже мысли об отсутствии ошибок в его работах. «Те. кто предпочитают аргументам навешивание ярлыков, неторопливому обдумыванию — остроты, те, кто триумфальным пальцем тыкают в намеренно извращенные ими детали и на этом основании заявляют, что все мои работы должны рухнуть, те, кто хвастается исключительностью касты специалистов, а сейчас утверждает, будто бы я говорю о своей исключительности и непогрешимости, о безошибочности моих якобы святых книг, — они не первые в своем искусстве. Истории науки уже известно подобное».
Великовский поднял очки на лоб и процитировал наизусть строки Джордано Бруно: «Они участвуют в диспуте не для того, чтобы найти, или даже искать Истину, а ради победы, чтобы предстать наиболее образованной и нерушимой опорой противоположного мнения». Он сделал паузу, словно снова обдумывая слова цитаты, и продолжал: «Не важна роль Великовского в научной революции, совершающейся в различных областях знаний. Распространяют слухи, будто бы Великовский выступает против всего научного мира. Эго неправда. Великовский — всего лишь инструмент для формулировки определенных положений. Его работа сделана на основании труда многих сотен ученых. Поиски ошибок в моих книгах и статьях для утверждения, что вся моя концепция ошибочна, не отличаются от поисков ничтожной ошибки в какой-нибудь статье по поводу статистики Бозе-Эйнштейна для утверждения, что можно пренебречь всем в теории относительности. Я очень надеюсь на то, что это собрание явится поворотным пунктом в поведении научного истеблишмента. Мне хочется надеяться на то, что собрание явится запоздалым признанием того, что наклеиванием ярлыков вместо проверки, жестами вместо чтения и размышления ничего нельзя достигнуть.
Естественно, у меня могут быть ошибки, и я буду глубоко признателен ученым, которые укажут мне, где я ошибся. Но, когда извращают то, что я написал, а потом атакуют извращенное, это — нечестный прием для доказательства того, что я ошибаюсь. Никто не может изменить свидетельств, подтверждающих мою теорию. Никто не может изменить ни одной фразы в моих книгах. Критиковать можно только то, что написано».
Великовский ошибался. Критиковать можно и то, что не написано и не сказано.
Профессор Карл Саган убедил своих дружков-репортеров написать, будто бы Великовский заявил, что в его книгах нельзя изменить ни одной фразы, потому что его книги непогрешимы.
Умышленно или случайно Великовский закончил свой доклад на очень спокойной ноте, просто поблагодарив аудиторию. И, тем не менее, какая-то непонятная сила, какой-то импульс поднял одновременно 1400 человек, наградивших докладчика неслыханной овацией. Даже его противники, даже враги поддались общему порыву. Люди долго стоя аплодировали старому ученому, убежденные в том. что — прав он или ошибается — мир нечасто одаряется личностями подобной величины.
Вслед за Великовским с докладом о небесной механике выступил профессор Мулхолланд, астроном из Техасского университета в Остине. «Является ли объяснение Великовского правдоподобным?» — спросил Мулхолланд. — «…да, безусловно. Если объект величиной в планету прошел бы вблизи Земли, поднялись бы гигантские волны, были бы глобальные землетрясения, изменилось бы местоположение Северного полюса, изменились бы день, месяц, сезоны, год. Вера не примешана к этому: это неизбежные последствия законов движения, известных нам ныне. Мы должны отметить, что динамические аспекты видения Великовским ада на Земле вполне приемлемы… Сегодня небесная механика сэра Исаака Ньютона и Симона Ньюкомба больше не является предельной мерой. Сегодня небесная механика — развивающаяся живая наука, признающая негравитационные эффекты, электромагнитные взаимодействия… Несмотря на наше новое знание, однако, могут оставаться некоторые неопознанные влияния».
