Ник отложил письмо и поднес к губам чашку кофе.
— Долго он болел? — спросил он.
— В прошлом ноябре подхватил воспаление легких и едва не умер, но выкарабкался. А нынешней весной все стало… ну, стало совсем плохо. В конце концов он попал в больницу. Десять дней там пролежал, а потом…
— Знаете, он ведь под конец ослеп, — проговорила Джемма как-то неловко, словно из чувства долга напоминая Розмари о том, с чем та так и не смогла свыкнуться.
— Бедный Лео, — пробормотал Ник, радуясь, что этого не видел, и жалея о том, что Лео не захотел повидаться с ним перед смертью.
— Ты принесла снимки? — спросила Джемма.
— Если вы хотите посмотреть… — помолчав, сказала Розмари.
— Не знаю, — смутившись, ответил Ник. Он не знал, стоит ли принимать этот вызов, и в то же время понимал, что отказаться не сможет.
Розмари достала из сумочки фотоальбом «Кодак». Ник взял его, взглянул на пару фотографий и отдал обратно.
— Если хотите, могу одну отдать вам, — сказала Розмари.
— Нет, — сказал Ник, — спасибо.
И, с окаменевшим лицом, снова потянулся к своему кофе.
Некоторое время все молчали. Потом Джемма сказала:
— Кофе у вас замечательный.
— Вам нравится? — торопливо подхватил Ник. — Да, отличный кофе, кенийский, средней прожарки… Это из магазина Майерса на Кенсингтон-Черч-стрит. У них собственный импорт. Дорого, конечно, но он того стоит.
— Отличный кофе, такой чудный вкус! — сказала Джемма.
— Думаю, не стоит мне сейчас смотреть остальные письма, — сказал Ник.
Розмари кивнула.
— Ладно, — сказала она, словно радуясь, что с этим делом покончено, и готовясь перейти к следующему пункту программы. — Если хотите, могу их вам оставить…
— Нет, пожалуйста, не надо, — ответил Ник. Ему казалось, что кто-то ставит жестокий эксперимент над его чувствами.
Джемма отправилась в туалет: не сразу его нашла, наконец пробормотала что-то радостное, словно встретилась со старым другом, и исчезла за дверью. Ник и Розмари молчали, не глядя друг на друга. Трагический повод извинял любую невежливость, однако Нику больно было сознавать, что Розмари, кажется, относится к нему неприязненно. Сам он смотрел на сестру своего возлюбленного как на близкого человека, почти как на родственницу, с симпатией и готовностью к дружбе — однако сама Розмари, по-видимому, это воспринимала иначе. И до чего же она похожа на Лео! Легко представить, что это на самого Лео Ник бросает украдкой робкие взгляды, молчаливо моля о примирении.
— Значит, вы с ним год или два не виделись? — спросила она наконец.
— Да, где-то так…
Она взглянула на него с некоторой опаской, словно готовясь пуститься в плавание по неизвестным водам.
— И вы по нему скучали?
— Да… да, конечно, очень скучал.
— Помните вашу последнюю встречу?
— Помню, — ответил Ник и уставился в пол. Его смущала сухая, почти деловая манера, с какой Розмари задавала эти сентиментальные вопросы. — Это было… очень тяжело.
— Знаете, — сказала Розмари, — он ведь не оставил завещания.
— Да… конечно, он ведь был так молод! — ответил Ник и нахмурился: при мысли о том, что Лео мог оставить ему что-нибудь на память, глаза его снова наполнились слезами.
— Мы его кремировали, — сказала Розмари. — Мне кажется, он именно этого хотел. Хотя мы никогда его не спрашивали. Понимаете, просто не могли.
— Понимаю, — сказал Ник и почувствовал, что все-таки плачет.
Вернулась Джемма с восклицанием:
— Сходи в туалет, посмотри, там такое!..
Розмари слабо улыбнулась в ответ.
— Или это фотомонтаж? — продолжала Джемма.
— А-а! — сказал Ник, обрадованный неожиданной сменой темы. — Нет… нет, все по-настоящему.
— Там, на фотографии, он танцует с Мэгги!
Снимок с Серебряной Свадьбы: Ник — потный, раскрасневшийся и совершенно счастливый, а госпожа премьер-министр смотрит на него с явной опаской, которой он «вживую» не замечал. Едва ли Джемма уловила само-иронию, заставившую его повесить этот снимок в туалете.
— Так вы с ней знакомы? — поинтересовалась она.
— Да нет, нет, просто тогда, на приеме, я много выпил… — пробормотал Ник, словно такое могло случиться с каждым.
— И, держу пари, вы сегодня за нее голосовали? — не унималась Джемма.
— Нет, — угрюмо ответил Ник. На Розмари это, кажется, не произвело никакого впечатления, и он добавил: — Помните, я обещал вашей маме, что, если познакомлюсь с леди, непременно потом расскажу; что она за человек?
— Не помню.
Он неуверенно улыбнулся.
— Как она… это пережила?
— Вы же знаете, какая она, — ответила Розмари.
— Я ей напишу, — пообещал Ник. — Или съезжу ее навестить. — Ему представилась миссис Чарльз среди своих брошюрок, со шляпкой на спинке стула, вспомнилось, что в прошлый раз ему не удалось ее «очаровать» — и он почувствовал, что действительно хочет с ней увидеться. — Я ее помню, она замечательная.
Розмари бросила на него быстрый острый взгляд и молча поднялась со стула. Уже собирая вещи, она решилась сказать:
— Вы ведь и раньше так говорили, верно? После того, как у нас были.
— Что?
— Лео нам рассказывал, вы ему сказали, что мы «замечательные».
— Правда? — переспросил Ник, сразу остро и болезненно это вспомнивший. — Ну что ж, надеюсь, вы на меня не в обиде. — Он чувствовал, что Розмари пришла сюда с подсознательным желанием возложить на него вину за смерть брата, и теперь, когда он оказался ни в чем не повинен, невзлюбила его еще сильнее. — Она ведь не знала, что Лео гей, верно? Помню, она говорила, что хочет увидеть его у алтаря…
— Ну что ж, он почти пришел к алтарю, — с жесткой усмешкой ответила Розмари, словно найдя наконец, на кого свалить вину — на мать. — По крайней мере, создал семью. Только с мужчиной.
— Ужасно, должно быть, узнать таким образом…
— Она так и не может в это поверить.
— Что он умер?
— Что он был геем. Это же смертный грех. — Эти два слова она произнесла с резким, почти карикатурным ямайским акцентом. — А ее сын не мог быть грешником.
— Никогда не понимал, почему это грех, — тихо проговорил Ник.
— Смертные грехи — самые страшные, — пояснила Джемма.
— Что ж, по крайней мере она не считает, что СПИД — это кара Господня.
— Для грешников — кара, — уточнила Розмари.
А Лео просто сел на сиденье в туалете, на котором до этого посидел какой-нибудь безбожник-социалист.
— Или попил с безбожным социалистом из одного стакана, — добавила Джемма.
«Зачем они над ней насмехаются?» — подумал Ник. Он попытался представить себе опустевший дом, подавленный скорбью, чувством вины и невысказанными обвинениями… и не смог.
— Она принесла его обратно домой, — сказала Розмари.
— В каком смысле?
— Принесла урну домой и поставила на каминную полку.
— А-а… — Ник был так потрясен, что залепетал — Да, помню эту полку, над камином, у вас там стояли Иисус, и Мария, и кто-то еще…
— Иисус, Дева Мария и святой Антоний Падуанский… а теперь и Лео.
— Что ж, он оказался в хорошей компании, — выдавил Ник.
— Точно, — усмехнувшись, подтвердила Джемма. — Кошмар какой-то. Я там больше не бываю, не могу этого выносить.
— Говорит, ей нравится думать, что он все еще здесь.
Ник вздрогнул, но сказал:
— Мне кажется, стоит с пониманием отнестись к таким фантазиям, она все-таки потеряла сына.
— Эти фантазии ей не помогают, — отрезала Розмари.
— А нам не помогают тем более, верно, малыш? — добавила Джемма и погладила Розмари по спине.
Розмари на миг прикрыла глаза — совсем как мать, и с тем же упрямым материнским выражением. А потом сказала:
— Она не признает правды о нем и не признает правды о нас. — И вскинула сумочку на плечо, готовая уйти.
Ник покраснел, устыдившись собственной непонятливости, а в следующий миг едва не сгорел от стыда, сообразив, что румянец на его щеках две женщины могли принять на свой счет.
Когда женщины ушли, он поднялся наверх. В безжалостном свете дурной вести квартира, которую он делил с Уани, казалась еще безвкуснее и претенциознее, чем обычно, и Ник с трудом верил, что столько времени провел здесь в ничем не омраченном счастье. Зеркала, люстры, ламбрекены и жалюзи — все вокруг, казалось, смотрело на него с укором. Так всегда бывает, когда деньги есть, а вкуса нет: квартира становится похожей на номер в шикарном отеле, который, в свою очередь — лишь жалкая пародия на действительно аристократические дома. Год назад в этой квартире была, по крайней мере, прелесть новизны. Теперь же повсюду виднелись следы обитания богатого и распущенного мальчишки. Мягкие подушки дивана продавлены и протерты посредине — Уани валяется здесь целыми днями и смотрит видео. Алая парча пропиталась потом и спермой. Можно только надеяться, что Джемма в черных ботинках, сидевшая на диване, этого не заметила! Сейчас Ник готов был убить Уани за изгаженный диван. Георгианский стол покрыт круговыми разводами и царапинами — даже Дон Гест, вечный оптимист, едва ли взялся бы привести его в порядок. «Нет, старина, косметический ремонт здесь бессилен», — сказал бы Дон. Ник провел пальцем по грязному, изрытому вмятинами столу и снова ощутил, что содрогается от рыданий.
