Симон остановился рядом, поставил корзину на берег, приподнял край перевязи и показал мне рукоять кинжала.
— Царство будет нашим, только если мы возьмем его мечом. Пролить римскую кровь — в чем проблема? Нет господина, кроме Господа.
Я протянул руку и мягко прикрыл кинжал тканью.
— Ты слыхал, как Джошуа говорит о том, чтобы не причинять никому вреда? Даже врагу?
— Да, — ответил Иуда. — Он же не может открыто говорить о штурме Царства, пока сам не готов к атаке. А потому всегда выражается притчами.
— Горшок тухлого ячьего масла! — донеслось с борта лодки. Джошуа приподнялся — с головы его драным талесом свисала рыбачья сеть. Он спал на баке, и мы совершенно о нем забыли. — Шмяк, собери всех прямо на берегу. Очевидно, я не вполне ясно выразился и кое-кто меня не понял.
Я бросил корзину и кинулся в город собирать народ. Часа не прошло, как все мы расселись по берегу. Джошуа расхаживал перед нами взад-вперед.
— Царство открыто для каждого, — говорил он. — Для каж-до-го. Понятно?
Все закивали.
— Даже для римлян. Все перестали кивать.
— Царство Божие грядет, однако римляне останутся в Израиле. Царство Бога не имеет ничего общего с израильской государственностью. Все уяснили?
— Но Мессия должен привести народ наш к свободе! — крикнул Иуда.
— Нет господина, кроме Господа, — прибавил Симон.
— Заткнитесь, — велел Джошуа. — Я прислан не гнев нести. К Царству нас приведет не завоевание, но прощение. Народ, мы же все это проходили. Неужели до сих пор не понятно?
— Но как нам вышвырнуть из Царства римлян? — выкрикнул Нафанаил.
— В твоем возрасте пора бы поумнеть, — ответствовал Джошуа. — Балбес белобрысый. Еще раз: мы не станем вышвыривать из Царства римлян, ибо Царство открыто для каждого.
На этот раз, наверное, до каждого и дошло — уж до зилотов точно, поскольку морды у обоих разочарованно вытянулись. Это ж надо: всю жизнь ждать Мессию, чтоб он установил Царство, сокрушив римлян, а теперь он сам своими богодухновенными словами утверждает, что такому не бывать. Но тут Джошуа пустился в загадки.
— Царство — это пшеничное поле с плевелами; их невозможно выдрать, не повредив злаков.
Пустые взгляды. У рыбаков — вдвойне пустые, поскольку они в сельском хозяйстве ни шиша не петрили.
— Плевелы — это такая травка, называется вика, — объяснил Джошуа. — Очень похожа на пшеницу, сплетается с нею и с ячменем корнями, и тогда ее невозможно выполоть, не выдернув доброе семя.
Никто ничего не понял.
— Хорошо, — продолжал Джошуа. — Доброе семя — это сыны Царствия, а плевелы — сыны лукавого. Жнем и тех, и других. А когда закончим, придут ангелы, соберут всех гадов и сожгут их к чертовой матери.
— Ничего не понял. — И Петр затряс пегой гривой, словно попутавший лев, которому примстилось стадо бегущих антилоп гну.
— Парни, ну как же вы это проповедуете, если сами не врубаетесь? Ладно, пробуем иной подход. Царство Небесное — это как… э-э… купец, что ищет хороший жемчуг.
— Как перед свиньями, — обрадовался Варфоломей.
— Да, Варф, да! Только на сей раз никаких свиней, хотя жемчуг — тот же самый.
Три часа спустя Джошуа еще не закончил, хотя метафоры Царства явно истощились. Его любимая — горчичное зерно — не проканала с трех разных попыток.
— Так, еще подобно Царство Небесное мартышке… — Джошуа охрип и временами пускал петуха.
— Как это?
— Еврейской мартышке, да?
— Оно — как мартышка, жующая горчичное зерно? Я встал, подошел к Джошу и обнял его за плечи:
— Джош, сделай перерыв.
И я повел его по берегу к деревне. Он сокрушенно качал головой.
— Тупее сукиных сынов я на земле еще не видел.
— Они стали как дети малые. Ты же им сам велел.
— Но я ведь не межеумками велел им становиться.
Я услышал шаги по песку — сзади подбежала Мэгги и обхватила нас обоих руками. Джоша она поцеловала в лоб, громко и влажно при этом чмокнув. Затем явно вознамерилась проделать то же со мной, и я заранее отпрянул.
— Межеумки тут на самом деле — вы двое. Орете на них и взываете к разуму, а разум тут как раз и ни при чем. Поэтому они здесь. Вы хоть слышали, как они проповедуют? Я слышала. Петр уже умеет недужных исцелять. Я видела. И видела, как Иаков заставляет хромых ходить. Вера — это же не разумное действие, это акт воображения. Всякий раз, когда ты подсовываешь им новую метафору Царства, они только эту метафору и видят — горчичное зерно, поле с плевелами, сад с плодами, виноградник. Это как кошке показывать — кошка на твой палец смотрит, а не туда, куда тычешь. Им вовсе не нужно это понимать, им нужно верить, и они верят. И Царство они себе воображают по мере надобности. Им совершенно не обязательно схватывать при этом суть — суть в них уже есть, и пусть она себе там будет. Воображение, а не разум.
Мэгги отпустила наши загривки и встала перед нами, ухмыляясь, как безумица. Джошуа посмотрел на нее, потом — на меня.
Я пожал плечами:
— Я тебе говорил: она всегда права, она умнее нас с тобой.
— Я знаю, — сказал Джош. — Только не уверен, смогу ли вынести эту вашу правоту в один день. Мне нужно время — подумать и помолиться.
— Ну так иди, — сказала Мэгги и напутственно взмахнула рукой.
Я смотрел, как мой друг уходит в деревню, и понятия не имел, что делать. Потом повернулся к Мэгги:
— Ты слышала его прогноз на Песах? Она кивнула:
— Я так понимаю, ты ему и слова поперек не сказал?
— Я просто не знаю, что сказать.
— Мы должны его отговорить. Если он знает, что его ждет в Иерусалиме, зачем туда переться? Почему б нам не пойти в Финикию или Сирию? Благую весть он даже в Грецию понести может — и будет в полной безопасности. Там, куда ни плюнь, пророки бегают и чего-то проповедуют. Взять того же Варфа с его киниками.
— В Индии мы с ним попали на фестиваль Кали. Это такая богиня разрушения, Мэгги. Кровавее я в жизни ничего не видал. Там резали тысячи животных, рубили головы сотням людей. Весь мир омылся липкой кровью. Мы с Джошем спасли там несколько детишек, чтобы с них заживо кожу не содрали. Но когда все закончилось, Джош сказал: хватит жертв. Хватит.
Мэгги смотрела на меня так, будто ждала продолжения.
— И? Это ведь ужас. Каких еще слов ты от него ждал?
— Он не мне говорил, Мэгги. Он с Господом разговаривал. И мне кажется, это была не просьба.
— Ты хочешь сказать, он считает, что отец желает убить его за то, что он хочет что-то изменить, а избежать этого нельзя, ибо такова Божья воля?
— Нет, я хочу сказать, что он позволит себя убить, только чтобы доказать отцу, что все нужно менять. Не собирается он ничего избегать.
Три месяца мы просили, умоляли, увещевали, взывали к разуму, рыдали, но не могли отговорить Джоша от похода в Иерусалим на Песах. Иосиф Аримафейский прислал известие, что фарисеи и саддукеи по-прежнему плетут козни, а Иаакан выступил против сторонников Джоша во Дворе язычников за стенами Храма. Но угрозы лишь укрепляли Джошеву решимость. Нам с Мэгги пару раз удавалось даже связать его морскими узлами и принайтовить тросами к лодке — мы научились у братьев-рыбаков Петра и Андрея, — но оба раза через несколько минут Джош появлялся с тросами в руках и говорил, например:
— Узлы хорошие, да узы гниловаты, правда? Перед самым выходом в Иерусалим мы с Мэгги распсиховались.
— Насчет казни он мог и ошибаться, — говорил я.
— Мог, — соглашалась Мэгги.
— А на самом деле? То есть ты как считаешь — ошибся?
— Я считаю, меня сейчас вырвет.
— Сомневаюсь, что это его остановит.
И не остановило. Назавтра мы вышли в Иерусалим. По пути решили передохнуть в городке Вефсамис на берегу реки Иордан. Мы сидели — мрачные и беспомощные — и смотрели на поток паломников, что тянулся по берегу, и тут из колонны выскочила какая-то старуха и принялась клюкой молотить расположившихся на отдых апостолов.
— А ну пошли прочь с дороги, дайте-ка мне вон с тем парнем поговорить. Подвинься, дурында, тебе помыться бы сперва не мешало. — И она двинула Варфоломея по голове, а его четвероногие друзья вились вокруг, стараясь цапнуть ее за пятки. — Слушай сюда, я старая женщина, я должна увидеть этого Джошуа с Назарета.
— Только не это, мамуля, — взвыл Иоанн.
Иаков попытался было остановить ее, но она замахнулась на него.
— Чем я могу помочь тебе, матушка? — спросил Джошуа.
— Я жена Зеведеева, мать вот этих оболтусов. — Она ткнула клюкой в сторону Иоанна с Иаковом. — И я слыхала, ты вскоре идешь в какое-то царство.
— Коль суждено, так и будет, — ответил Джош.
— Так вот, супруг мой покойный, Зеведей, упокой Господи его душу, оставил этим охламонам очень хорошее дело, прибыльное, а они за тобой вприскочку носятся и дело свое совсем на мель посадили. — Она оборотилась к сыновьям: — На мель!
Джошуа коснулся ее руки, но спокойствие, что обычно снисходило на людей, когда он их трогал, тут никуда не снизошло. Госпожа Зеведей отпрянула и едва не заехала Мессии клюкой по голове.
