Так и вышло — совсем скоро мистер Рассел, еще раз извинившись, вынес мой паспорт и новенькую страховую карту.
— Надеюсь, из-за этого эпизода у вас не сложится мнения, что все наши чиновники ведут себя столь же неподобающе, — произнес он, после чего попрощался.
Неподобающе? Манеру с фальшиво дружеским видом говорить гадости я назвала бы истинным канадским стилем, и присуща она была отнюдь не только государственным служащим. Народ здесь был как будто вежлив. Этакий политес, часть социального этикета, — не то, что от вас ожидают. Но вежливость носила оттенок брюзгливости, раздражительности — любезность сквозь плотно стиснутые зубы. Здесь, с Милдред, был как раз тот случай. Она ведь ни разу не повысила голос, настаивая на получении ответа. Но тем не менее давила на меня, как давят порой мерзкие училки, ясно давая понять: Сейчас ты в моей власти и, если хочешь получить то, что только я могу тебе дать, изволь подчиняться. Видимо, до моего, чисто американского взрыва возмущения эта стратегия не давала сбоев.
В результате я даже почувствовала странную благодарность к этой Милдред. Доведя меня до белого каления, она вынудила меня совершить то, что я категорически отказывалась сделать даже во время своих бесед с доктором Айрленд… в сущности, я чуть ли не впервые произнесла вслух эту страшную, но неоспоримую правду: моя дочь умерла.
Я повторила ее через несколько дней, придя на прием к врачу. Моим доктором — ее звали Салли Гудчайлд — оказалась женщина лет сорока с хвостиком, спокойная, искренняя и, как я быстро поняла, отличный диагност. Войдя в кабинет, я почувствовала на себе ее внимательный взгляд.
— Итак, Джейн, — заговорила она, изучив заполненный мной бланк анкеты, — вы у нас новенькая. Как я понимаю, вы вообще в Калгари недавно. И у вас проблемы со сном, даже несмотря на ежедневный прием тридцати миллиграммов миртазапина. Что ж, не будем ходить вокруг да около депрессия сильно запущена?
— Я просто не могу уснуть.
— Если вы не можете уснуть, приняв миртазапин, это говорит о серьезной депрессии. А врач, который в первый раз выписал вам снотворное, он наблюдал вас в Штатах, да?
Я кивнула.
— Скажите, есть ли какое-то причинное объяснение, как мы, медики, любим выражаться, другими словами, было что-то, что вызвало у вас депрессию?
И я снова выговорила это:
— Моя дочь Эмили…
Я закончила фразу, после чего надолго замолчала, внимательно изучая свои руки. Доктор Гудчайлд была явно взволнована услышанным и, к чести ее будь сказано, даже не старалась этого скрыть.
— Какой ужас, — сказала она. — Теперь меня не удивляет, что эта доза миртазапина не оказывает действия.
— Мне необходимо наладить сон, доктор.
Миссис Гудчайлд спросила, не хочу ли я записаться на прием психотерапевту.
— Это я уже проходила. И не так уж помогали мне эти разговоры.
— Вы сейчас работаете?
Я мотнула головой. С минуту доктор обдумывала это, потом сказала:
— Вот что, я увеличу вам дозу снотворного еще на пятнадцать миллиграммов, но хочу попросить вас всерьез подумать о том, чтобы начать работать. Это поможет вам собраться и придать смысл каждому дню.
— Мне вовсе не хочется собираться и придавать смысл.
— А чего вам хочется, Джейн? Что могло бы вам помочь в этой ситуации?
— Что могло бы мне помочь? Моя дочь. Живая.
— Но это невозможно.
— И поскольку я не сумела себя убить… хотя мечтаю об этом каждый час, каждый день…
— Вы считаете, что струсили, обвиняете себя в малодушии?
— Как ни странно, да.
— А вот мне кажется, что выбрать жизнь, понимая, что чуда не произойдет… ведь это почти героизм.
— Нет, ничего героического в этом нет.
— Думайте как хотите. Однако вы сделали выбор, решили жить. А вместе с выбором пришло и осознание: чуда не произойдет. В такой ситуации есть только одно средство, одно противоядие, которое хоть и не может вывести из организма весь яд, но способно принести временное облегчение.
— И что же это за противоядие?
— Найдите себе работу.
В Калгари было множество предложений работы. Что ни неделя, в «Геральд» публиковали статьи о нехватке рабочей силы — о том, что в Бумтауне некому трудиться на раздаче в закусочных и драить полы шваброй… и даже учить детей.
Я внимательно просматривала страницы газет с объявлениями о работе. Посетила несколько агентств по трудоустройству. И вправду учителя требовались. Я быстро поняла, что с моей квалификацией найти место смогу без труда. Но поняла и то, что в этом случае придется каждый день стоять лицом к лицу с учениками, разговаривать с ними. Придется общаться с детьми. Пусть даже это будут подростки из старших классов, без пяти минут студенты, все равно они дети. Это пока что было для меня слишком тяжким испытанием.
Но потом, по чистой случайности, я узнала о существовании Центральной публичной библиотеки. Я на велосипеде направлялась в О-Клер, чтобы попасть на дневной сеанс в тамошнем многозальном кинотеатре, а по дороге решила заскочить в китайский квартал и перекусить порцией димсам95. Для этого пришлось изменить маршрут — я свернула налево по Маклеод Трейл (Трейл, или тропа, — типичное название многих оживленных улиц в Калгари) и поехала по неприглядному кварталу, состоявшему из каких-то учреждений. Прежде я не раз уже проезжала здесь, но не обращала особого внимания на то, что за организации находятся в этих казенных домах. На этот раз я почему-то задрала голову и прочла надпись на табличке, гласившую: «Центральная публичная библиотека». Я притормозила и спешилась. Здание библиотеки было сплошь бетонным, с узкими, почти тюремными окошками. О чем только думали муниципальные власти, когда принимали такой чудовищный проект? Тем не менее я защелкнула замок на велосипедной цепи и вошла в здание. Там в вестибюле на доске объявлений висел листок:
Центральной публичной библиотеке Калгари требуются младшие библиотекари.
При сорокачасовой рабочей неделе платить обещали по двенадцать долларов за час. Предпочтение отдавалось кандидатам с «библиографическим образованием и опытом работы по специальности», однако это не было обязательным условием. В настоящий момент имелось три вакансии, резюме нужно было представить…
Ниже значилось имя — миссис Джеральдина Вудс, заведующая библиотекой.
Я вошла в библиотеку и спросила, есть ли у них компьютерный зал.
— Спуститесь на нижний этаж, поверните налево. Но за доступ в Интернет мы берем два доллара в час.
Я не собиралась выходить в Сеть. Просто хотела воспользоваться текстовым редактором и принтером. За час я составила свое резюме и написала заявление на имя миссис Вудс. Закончив, я уже готова была распечатать его, и тут мне пришла в голову простая мысль: как же она со мной свяжется, если у меня нет телефона? Хотя мне по-прежнему категорически не хотелось обзаводиться этим средством коммуникации (впрочем, бесспорно удобным), было очевидно, что заявление, в котором не указан номер телефона, вызовет вопросы и, возможно, навлечет на меня подозрения в том, что я веду странную жизнь, как Унибомбер96. Лучше уж покориться неизбежному и приобрести мобильник.
Итак, я распечатала на принтере резюме и заявление, оставив пропуск для номера телефона. Потом вышла на улицу, на велосипеде доехала до китайского квартала, где сразу увидела восемь разных лавок, торгующих мобильными телефонами. Из них я выбрала одну, где всем заправлял нервозный тип лет тридцати, который дымил как паровоз и постоянно переругивался с кем-то по телефону, настолько миниатюрному, что парень держал его большим и указательным пальцами. Меня он ухитрялся игнорировать минут пять — непростой трюк для лавчонки площадью восемь на восемь футов97. Как только я устала ждать и повернулась, чтобы выйти из магазина, он немедленно закончил свой разговор.
— Стойте, стойте, — закричал он. — Я вам подберу классный телефон по классной цене.
Через полчаса, облегчив кошелек на семьдесят пять долларов, я покинула магазин с телефоном и с двадцатью баксами на счету. Важнее было то, что я стала обладательницей своего номера, который и вписала от руки в заявление. Я вернулась в библиотеку и передала свои бумаги дежурной на входе, подумав про себя: Наверное, прочтут мое резюме и решат, что я свихнулась…
На другой же день в половине десятого раздался телефонный звонок. По голосу миссис Вудс — это была она — показалась мне симпатичной и энергичной.
— Не могли бы вы сегодня же заглянуть в библиотеку на собеседование?
Я явилась, как мы и договорились, к трем часам. Оделась я скромно: черная вельветовая юбка, черные колготки, практичные туфли, джемпер с треугольным вырезом, под ним белая футболка. На миссис Вудс были бежевый брючный костюм и блузка с цветочным рисунком. Это была крупная женщина, которая, как практически все библиотекари, каких я только видела в жизни, явно испытывала определенные сложности в общении с окружающими. Тем не менее она занимала высокую должность, следовательно, проблем с коммуникабельностью у нее было меньше, чем у ее коллег. (Это я знала еще по годам, проведенным в университетской среде: на должность главного библиотекаря, как правило, назначают не просто людей с большим опытом работы. Огромную роль при выборе кандидата играет умение выдерживать взгляд собеседника.)
