Но однажды утром меня разбудил яркий солнечный свет. Придя в школу, я обнаружила, что облака грусти развеялись. Все снова были поглощены будничными делами и заботами, а о трагедии старались забыть. Клодин из кожи вон лезла, пытаясь захватить место лидера, которое прежде занимала Жизель. Меня это не волновало. От друзей и подруг сестры я старалась держаться подальше, перемены проводила в обществе Бо.
Наконец настал день, когда Жизель вернулась домой. Врачи полагали, что она может продолжать курс лечения в домашних условиях. Отец нанял сиделку, миссис Уоррен, которая прежде работала в военном госпитале и имела опыт ухода за обездвиженными пациентами. То была женщина лет пятидесяти, высокая, широкоплечая, с крупными, почти мужскими чертами лица и коротко стриженными каштановыми волосами. Руки у нее были такие сильные, что Жизель она поднимала как перышко. Держалась миссис Уоррен по-военному сурово: слугам отдавала приказы непререкаемым тоном, а на Жизель покрикивала, словно та была новобранцем, а не инвалидом. Стоны и жалобы пациентки не вызвали у сиделки ни малейшего сочувствия.
– Жалеть себя – самое пустое занятие на свете, – заявила миссис Уоррен. – Сейчас тебе нужно совсем другое – работать над собой и делать все, чтобы стать самостоятельной. Ты же не хочешь превратиться в беспомощную развалину, верно? С моей помощью ты быстро научишься себя обслуживать. Но для этого придется приложить немало стараний. Ясно?
Жизель молча выслушала эту тираду и повернулась ко мне:
– Руби, подай зеркало! Нужно привести в порядок волосы. Наверняка мальчики, узнав, что я дома, захотят меня навестить.
– Ты сама можешь взять зеркало! – возмутилась миссис Уоррен. – Что тебе мешает прокатиться в кресле по комнате и протянуть руку?
– Зачем мне напрягаться, когда рядом есть Руби, – ухмыльнулась Жизель. – Я жду! – Она бросила взгляд в мою сторону.
Я подала зеркало.
– Так ты не поможешь сестре, а только навредишь ей, – укоризненно покачала головой миссис Уоррен.
– Знаю, – вздохнула я.
– Предупреждаю, это кончится тем, что она превратит всех домашних в своих рабов.
– Руби ничего не имеет против, – ухмыльнулась Жизель. – Скажи ей, Руби!
– Я ничего не имею против, – пробормотала я.
– Зато я имею! – рявкнула миссис Уоррен. – Если ты намерена мне мешать, уходи отсюда, – обернулась она ко мне.
– Только я могу отдавать Руби приказы, – заявила Жизель. – Останься, Руби!
– Но, Жизель, если я мешаю миссис Уоррен, мне и правда лучше уйти, – попыталась возразить я.
Скрестив руки на груди и прищурившись, Жизель буравила меня ледяным взглядом.
– Со мной капризы не пройдут! – пожала плечами миссис Уоррен.
– Хорошо, – сдалась Жизель. – Ты свободна, Руби. Только позвони Бо и скажи, чтобы приходил где-то через час.
– Через два! – поправила миссис Уоррен.
Я кивнула и вышла из комнаты. Пожалуй, Дафна была права, утверждая, что инвалид в доме – это до крайности хлопотно и неприятно. Удивительно, что авария, смерть Мартина, собственные тяжелые увечья ничуть не изменили характера Жизели. Напротив, она лишь укрепилась в убеждении, что мир должен вращаться вокруг нее. Похоже, я совершила серьезную ошибку, повинившись перед ней и дав ей возможность превратить меня в рабыню.
Прежде мне казалось, что Жизель, став калекой, утратит самоуверенность. Девочке, прикованной к инвалидному креслу, трудно считать себя неотразимой, думала я. Но, увидев, как она держится с Бо и двумя другими мальчиками из бейсбольной команды, поняла, что недооценила сестру. Она восседала в кресле с видом императрицы, считающей ниже своего достоинства ходить по земле. Бо покорно таскал ее на руках из комнаты в комнату, все остальные следовали за ними, подобно верной свите. Когда Бо опустил ее на диван в гостиной, мальчишки устроились на полу у ног своей повелительницы. Жизель заставила Тодда Ламберта массировать ей ступни. Разговор вертелся в основном вокруг свирепого нрава миссис Уоррен и мучений, которые приходилось претерпевать Жизели.
– Если вы не будете меня навещать, я сойду с ума, – заявила она. – Обещаете приходить каждый день?
Она обвела их требовательным взглядом. Разумеется, они закивали в знак согласия. При мальчишках Жизель продолжала обращаться со мной как с рабыней – требовала то стакан воды, то подушку под спину.
Наконец Бо отнес Жизель наверх, в ее комнату. Его приятели, поцеловав Жизель на прощание, ушли. Когда я вышла проводить Бо, мы с ним на несколько минут остались наедине.
– Вижу, тебе приходится тяжело, – заметил он.
– Ничего, выдержу.
– Она не заслуживает, чтобы с ней так возились, – прошептал Бо, и губы его коснулись моей щеки.
В это мгновение в коридоре раздались шаги Дафны. В полумраке глаза ее сверкнули грозным огнем. Остановившись в нескольких шагах от нас, она скрестила руки на груди.
– Руби, мне нужно с тобой поговорить, – произнесла она. – Бо, тебе лучше уйти.
– Но почему?
– Уходи немедленно!
Слова ее звучали резко, как удар хлыста. Бо пожал плечами:
– В чем дело?
– Это я объясню твоим родителям, – заявила Дафна.
Бо бросил на меня сочувственный взгляд и вышел в сад, где ждали его друзья.
– В чем я провинилась? – спросила я у Дафны.
– Иди за мной!
Она двинулась по коридору, я понуро брела следом. Сердце мое сжималось от дурных предчувствий. У дверей студии Дафна остановилась и повернулась ко мне.
– Если бы Бо не оставил Жизель ради тебя, она не оказалась бы в машине с Мартином, – процедила она. – Я долго ломала себе голову, по какой причине молодой человек из хорошей семьи предпочел неотесанную каджунку изящной и грациозной креольской девушке. Прошлой ночью на меня снизошло озарение. Я все поняла. Мои подозрения оказались справедливыми.
Она распахнула дверь студии:
– Заходи.
– Зачем? – спросила я, однако повиновалась.
Дафна, в очередной раз попытавшись уничтожить меня взглядом, подошла к столу, открыла папку и протянула мне рисунок с изображением обнаженного Бо. Я растерялась.
– Вряд ли на этот шедевр тебя вдохновило лишь собственное похотливое воображение! – изрекла она. – Он позировал тебе голым? Говори! И не вздумай лгать!
– Я никогда не лгала вам, Дафна. И сейчас не собираюсь.
– Он позировал тебе голым?
– Да. Но…
– Убирайся отсюда. И больше не смей переступать порог этой студии. Впрочем, тебе это и не удастся – дверь будет заперта. Вон! – приказала она и величественно указала мне на дверь.
Понурившись, я выскочила прочь. Интересно, кто все-таки пострадал сильнее – я или Жизель?
20. Птичка в золотой клетке
После злополучной аварии отец, судя по всему, совершенно утратил волю к жизни. Плечи его поникли, взгляд потух, на лице застыло выражение печали. Он почти ничего не ел, с каждым днем худел и бледнел. Даже за своей внешностью он уже не следил с прежним тщанием. Не проходило ни одного вечера, чтобы из комнаты дяди Жана не доносились приглушенные рыдания.
Дафна взирала на все это с откровенным неодобрением. Разговаривала она с ним неизменно резким и недовольным тоном. Вместо того чтобы утешить и поддержать мужа, она осыпала его упреками и жалобами. Чужие страдания Дафну ничуть не трогали; ее волновали лишь собственные проблемы, которые, как она утверждала, ей приходилось решать в одиночестве.
Разумеется, она незамедлительно сообщила отцу о непристойном рисунке, обнаруженном в моей студии. Я ужасно переживала, сознавая, что это известие может стать последней каплей, которая переполнит чашу его уныния. Измученный мыслью о том, что все бедствия, свалившиеся на семью, являются возмездием за прошлые грехи, отец выслушал Дафну с видом преступника, которому огласили смертный приговор. Он не стал возражать против ее решения запереть студию на ключ и прекратить мои занятия живописью. Когда она заявила, что отныне мне предстоит находиться под домашним арестом, он не проронил ни слова в мою защиту.
Разумеется, мне было запрещено общаться с Бо. Более того, меня лишили права пользоваться телефоном. После школы мне следовало незамедлительно возвращаться домой, делать домашние задания или же помогать миссис Уоррен ухаживать за Жизелью. Чтобы убедить отца в необходимости столь суровых мер, Дафна устроила мне допрос в его присутствии. После этого у него не должно было остаться ни малейших сомнений в моих дурных наклонностях.
– Ты просто маленькая распутница! – заявила она. – Даже свой художественный дар ты поставила на службу собственной похоти. Страшно подумать, чем ты занималась в моем доме! И что самое неприятное, ты выбрала в жертвы мальчика из уважаемой креольской семьи. Родители Бо пришли в ужас, узнав, что наглая каджунская девица пыталась совратить их сына. Тебе есть что сказать в свое оправдание? – вопросила Дафна, когда судебное разбирательство подошло к концу.
