— Ты куда-нибудь ходишь? — спросил он. — То есть тебя кто-нибудь приглашает?
— Иногда, — сказала она и засмеялась. — Странный вопрос! Ну, а если бы я ответила «нет»?
Он мотнул головой.
— А знаешь, как тебя прозвали у нас в школе?
— Нет. — Он снова мотнул головой.
— Хмурый мыслитель.
Она засмеялась, откинув голову.
— Не понимаю почему.
— Да, — сказала она. — Самому это понять трудно.
Сзади раздался голос Хопкинса.
— Вот вы где! А вид потрясающий! — Он обвел долину пустым взглядом.
— Потанцуем еще? — спросил Колин.
— Если хочешь, — сказала она и добавила: — Ничего не имею против.
Она отодвинулась от него и пошла назад к большой лужайке.
Стэффорд приехал на машине. Он научился править прошлым летом. Это был автомобиль его матери, и он приезжал на нем в школу. Когда Колин некоторое время спустя собрался уходить, Стэффорд окликнул его:
— Хочешь, я тебя подвезу, старик? — Он стоял у края лужайки, одной рукой обнимая Мэрион, которая, когда из дома вышли ее родители, приготовилась прощаться с гостями.
— Но ведь ты же еще не уезжаешь, Нев? — сказала Мэрион.
Колин взглянул на Маргарет.
— Я обещал проводить Маргарет до автобуса, — сказал он.
Мэрион засмеялась.
— А почему не до ее двери, Сэвверс? — сказал Стэффорд и посмотрел на смуглых толстых родителей Мэрион, словно демонстрируя странности этого чудака.
— Наши остановки рядом, — сказал он. — Я как раз успею на последний автобус.
— Мы и Колина домой отвезем, — сказал Стэффорд и поклонился Мэрион.
Было уже совсем темно. На лужайку из окон дома падали яркие полосы, сливаясь с кругами света от фонариков на деревьях.
Две-три пары еще танцевали.
Когда машина остановилась перед подъездом, из дома появилась Мэрион в меховом палантине. Ее родители после недолгих препирательств с ней на крыльце пошли выпроваживать остальных гостей.
Стэффорд подошел к Маргарет и Колину, которые ждали на лужайке.
— А странно, что мы больше никогда здесь не встретимся, — сказал он. От ворот доносились голоса последних гостей. Кто-то кого-то окликал. Они шли по улице небольшими группами и парами. — Все расходятся, каждый своим путем. Через двадцать лет нам вспомнится этот вечер, и мы подумаем: а что произошло с ними всеми? Девушки давно замужем, у них самих сыновья и дочери почти такого же возраста. А мальчиков, как любит выражаться Гэннен — или это Плэтт? — разбросало по всем четырем сторонам света. Как странно! — Он попыхивал сигаретой, глядя на опустевшую лужайку. — И тогда покажется, будто мы здесь вообще никогда не были.
Со стороны подъезда донесся голос Мэрион.
— Ну, пора доставить тебя домой, Мэгги, — сказал Стэффорд.
Она жила в маленькой деревушке, на старинные каменные домики которой теперь со всех сторон надвинулся разросшийся пригород. Дом прятался в темноте — от калитки в каменной ограде дорожка вела через небольшой сад к освещенному окну.
Колин вылез из машины и проводил ее до калитки.
— Как с тобой связаться? — спросил он.
— Можно позвонить, — сказала она. — Посмотри на «Дормен» в телефонной книге.
— У тебя будет свободное время на следующей неделе? — спросил он.
— Мы уезжаем. — Она остановилась, и ее лицо скрывала тень ограды. На столбе рядом с калиткой он различил надпись белыми буквами на деревянной дощечке: «Р. Д. Дормен, врач». — Я буду месяц гостить у подруги.
— Где? — спросил он.
— Во Франции.
Он стоял, постукивая носком о калитку.
— Ну, так всего хорошего, — сказал он.
— Я могу тебе написать, если хочешь, — сказала она.
— Конечно.
— Напиши сюда и приложи свой адрес. Письмо мне перешлют.
— Ладно, — сказал он.
Стэффорд в машине нажал на клаксон.
— Ну, так позвольте поблагодарить вас за приятный вечер, — сказал он.
— До свидания, — сказала она и добавила, открывая калитку: — Он правда был очень приятным. Так я буду ждать письма. — И пошла по дорожке к дому.
Когда он вернулся к машине, Стэффорд одной рукой обнимал Мэрион.
— Куда, старик? — сказал он.
— Высади меня на остановке. Может быть, автобус еще не ушел.
— Нет-нет, мы доставим рыцаря домой. Как знать, увидим ли мы его еще когда-нибудь, верно, лапочка? — Он отпустил Мэрион и нажал на стартер.
Когда они приехали, улица была погружена в темноту. Колин вылез и остановился у дверцы Стэффорда. Стекло было опущено. Бледное лицо Мэрион выдвинулось из мрака.
— Нет, он правда здесь живет? — сказала она.
— Дорогая, не хами, — сказал Стэффорд.
— Я не хамлю. Мне интересно, только и всего, — сказала Мэрион. — В прошлый раз ты заставил меня ждать на углу.
— Не обращай на нее внимания. Вот как я, — сказал Стэффорд, выглядывая из мглы автомобиля. Через секунду в окно просунулась его рука. — Ну, бывай, старик.
— Всего, — сказал он, сжал руку Стэффорда и медленно встряхнул ее.
— Загляни как-нибудь. — Стэффорд включил мотор.
— Ну, едем же, радость моя, — сказала Мэрион.
— Спокойной ночи, Мэрион, — сказал Колин.
— Спокойной ночи, радость моя, — сказала Мэрион.
Машина тронулась, на повороте замедлила ход, а потом, набирая скорость, понеслась по шоссе.
Риген бросил школу и поступил в бухгалтерскую контору. Из тех ребят, с которыми Колин играл в детстве, Батти, проработав у бакалейщика — поездив с заказами на велосипеде по поселку, — пошел на шахту, как раньше все его братья. Стрингер начал работать на шахте сразу после школы.
Коннорс тоже устроился на шахту — по словам его отца, готовясь к административной работе. Мистер Моррисон стал директором воскресной школы. Шейлу он часто видел в поселке. Через год после их недолгого знакомства она вышла замуж за шахтера, и в девятнадцать лет уже была матерью двух детей.
Из всех своих прежних знакомых чаще всего он встречал Ригена. Его контора была в том же городе, что и колледж Колина, — в восемнадцати милях от Сэкстона, он каждый день ездил туда и обратно на поезде, и они постоянно садились в один вагон.
За последние два года Риген даже еще вырос. В нем было теперь больше шести футов, и он носил костюмы, сшитые по мерке у портного. Рубашки ему шила мать. По субботам он во фраке играл в оркестре танцзала, а по нечетным вечерам давал уроки музыки детям в поселке. В поезде он всегда садился напротив Колина, скрестив ноги. Из его нагрудного кармана торчал белый носовой платок. Если он не разбирал ноты или не читал журнал «Бухгалтерское дело», то посвящал Колина в свои планы, ограничиваясь пока ближайшим будущим. Фамилии музыкальных светочей мира эстрады упоминались в его излияниях все чаще: тот чуть было не зашел в «Бальный зал», где он играет, другой написал, что намерен туда зайти в самом близком времени, третий пригласил его на прослушивание, и он непременно пошел бы, но задержали непредвиденные дела в конторе. Некий дирижер джаза, у которого связи на радио, сказал, что окажет ему содействие, хотя тот факт, что он играет на скрипке, а не на трубе, не на саксофоне «и даже не на кларнете», добавил он грустно, конечно, очень ограничивает его возможности. Его глаза, ярко блестевшие, пока он описывал свои радужные надежды, неизменно гасли и темнели, едва за окнами появлялись унылые улицы поселка.
— Я слышал от Прендергаста, — сказал он как-то, отрывая взгляд от нотного листа, — что твой приятель Стэффорд намерен поступить на семейное предприятие.
— Но он как будто собирался в Оксфорд, — сказал он.
— После Оксфорда, — сказал Риген. — Он получил стипендию.
— Для занятий музыкой?
— Боже великий, конечно, нет! — сказал Риген тоном, который, по его мнению, подходил данному случаю. — Он ведь специализировался по какому-то другому предмету.
— По истории?
— А не по экономике? — сказал Риген. Его интерес к теме угас так же быстро, как возник. — Кстати, на рояле он, по-видимому, даже бренчать толком не умеет.
В то первое лето он писал Маргарет во Францию, а в ответ получал непонятно бессодержательные письма; но почему-то особенно его тревожили и задевали орфографические ошибки и погрешности против синтаксиса. Одно письмо он даже отослал обратно, все в пометках красными чернилами. Она долго не отвечала, а потом пришло сухое, вежливое послание, каждое слово которого, как указывалось в подстрочном примечании, было выверено по словарю. Он тут же отправил ей письмо без знаков препинания, со всеми неправильностями и неграмотностями живой речи — и опять начал получать ответы с прежними ошибками и неуклюжестями. В последнем письме он условился встретиться с ней в городе в первую субботу после ее возвращения.
Он увидел ее еще издали — она ждала у магазина возле собора. На ней было короткое светлое пальто и голубое платье, зачесанные назад волосы стягивала лента. Она загорела. Он увидел свисающую с локтя сумочку, туфли на высоком каблуке. Только когда она обернулась и узнала его, он сообразил, что на мгновение принял ее за незнакомую взрослую женщину.
