Мы расселись на стульях, и Теоточчи объяснила мне мои обязанности как устроителя: я должна была слушать, учиться и по возможности записывать все, что происходит.
ГЛАВА 25Греческий ужин. Часть II
Выписка из «Отчета об Эсбате (Шабаше )1788 года, включенного в Фармакопею ведьм, с приложением Руководства по надлежащему и правильному употреблению заклинаний».
Сестры образовали круг. Я сижу рядом с очагом, наслаждаюсь его теплом и веду записи при свете горящего в нем огня, потому что в зале темно. Сижу, как мне было велено, а велели мне сидеть тихо, не выпускать из рук данную мне «Книгу», слушать, записывать и, как довольно загадочно сказала мне Теоточчи, «набираться знаний, чтобы не погибнуть». Вот в центр круга вышла очень высокая ведьма и начала говорить. (То не Клеофида, которую я прежде видела в саду, а другая, более стройная и не столь высокая.) У нее коротко остриженные волосы с проседью. Глаза светло-голубые. Она улыбается мне теплой, приветливой улыбкой, слегка приоткрывающей очаровательно неровные передние зубы. Она кажется мне красивой; немного заурядной, но красивой. Серое, цвета булыжника, платье хорошо сидит на ее фигуре. Из-под платья виднеются элегантные черные мужские брюки-кюлоты. Она босая, ее сандалии – тонкая подошва и обвивающие ногу ленточки, нечто эфемерное в древнеримском стиле – дремлют под ее стулом, свернувшись клубком, как змеи. «Меня зовут Германсия», – произносит она с великолепным парижским выговором. И объявляет, что собирается рассказать о шести великих празднествах календаря ведьм. «Одно из которых, – добавляет она, – мы как раз отмечаем сегодня. Хэллоуин, канун Дня Всех Святых».
И далее она приводит следующие даты: Введение, иначе называемое Днем Возжигания Свечи – второе февраля; Канун Майского дня, известный также как Вальпургиева ночь, – тридцатое апреля; ночь накануне Ивана Купалы, она же Иванова, – двадцать третье июня; Ламмас, или Праздник Урожая, – первое августа; Хэллоуин; и, наконец, двадцать первое декабря, Фомин день. Она рассказывает понемногу о каждом празднике, но речь ее для меня слишком быстра… Не успеваю писать, не справляюсь, как о том свидетельствует сей протокол с его незапротоколированными словами Германсии.
…Сопутствует… Ах да, теперь она говорит о Введении: «… этот праздник посвящен очистительному обряду, который свершен был над Пресвятой Девой Марией в Иерусалимском Храме, во время которого она зажгла свечу в знак того, что станет „Матерью Света“».
…Шепот, еле сдерживаемый шепоток. Похоже, при этих словах Германсии другая ведьма – ее имя София – плюнула на пол. (Паркетный пол в моей зале!) С презрением София произносит: «Ах! Все эти разговоры о Деве и ее выводке!» (Выводок? Похоже, она имеет в виду не только Христа, но и всех христиан?) Вот она встает, эта София. (Германсия остается в центре круга.) Ее платье… отрепья! Засаленные черные лохмотья, вот во что она одета. Мятые, все в пятнах. В своем ли она уме? Похоже, нет. Как странно, что сестры дают ей слово вне очереди.
«Расскажи ей, – велит София, указывая на меня, но обращаясь к Германсии, – расскажи ей о настоящем Дне Возжигания Свечи, как вы его называете, о тех временах, когда не было никакой вашей Девы». «Свечи», «Девы» – София выкрикивает эти слова словно змея, плюющаяся ядом. (И ее выговор… Затрудняюсь сказать, откуда она родом.) «Задолго до Христа, – продолжает она, – и задолго до того, как болтовня о его пречистой родительнице заполонила Европу, настоящие ведьмы отмечали приход февраля грандиозным Праздником Огня, призывая богиню весны отогнать тьму и согреть землю. Вот истинный смысл зимнего действа!»
Теоточчи напоминает ведьмам о той задаче, ради которой они явились ко мне. Она не в том, чтобы склонить меня к той или иной вере, а в том, чтобы дать мне полезные знания, которыми я смогу воспользоваться, чтобы суметь выжить в этом мире, ведь он не очень-то ласково обходится с ведьмами. Ее прерывают. Одна из ведьм встает и принимается рассказывать о лучшем способе отвести заклятие: надо написать имя наводящей порчу ведьмы на матерчатой кукле, набитой крапивой, – это хорошо действует; а то можно просто разбросать крапиву по комнате, где спит человек, против которого направлены чьи-то чары.
Теперь Теоточчи призывает соблюдать очередность. Она полагает, лучше всего продолжать по кругу. Пускай каждая ведьма встанет и, как заведено, поделится чем пожелает. Теоточчи надеется, это позволит избежать пустых препирательств и поможет сберечь время. «И не забывайте, – напоминает она, – что сегодня Хэллоуин». (Что она имеет в виду? Лучше об этом не думать.)
Так что теперь должна говорить ведьма, сидящая справа от Теоточчи, и далее против часовой стрелки, как принято среди ведьм. Она встает и нараспев повествует о том, что узнала из древнего египетского папируса. «Дабы склонить женщину к любовным утехам, слепите из воска ее фигурку, проткните тридцатью иглами и положите на закате на могилу какого-нибудь человека, о коем знаете, что он умер в молодости или насильственной смертью». Безотказный способ, – а секрет, по ее словам, кроется в свойствах души скончавшегося. Желательно поискать могилу человека, умершего и молодым, и насильственно. «И чем страшнее смерть, тем лучше, – добавляет она, – а более всего подходит самоубийство».
Уж не стыд ли я чувствую, наблюдая, как вновь поднимается с места эта грязная ведьма, эта старая карга, собираясь говорить? Да, это опять София. Я чувствую, как все во мне отвергает ее. Но знаю, что должна выказывать ей такое же уважение, как и другим, с дорогими каменьями, разодетым в шелка. (Но кто же все-таки та самая младшая ведьмочка с таким знакомым лицом?..) Мне предстоит многое узнать от них, это мне хорошо известно… Но – тут я ничего не могу поделать – я действительно стыжусь, что между мною и этой каргой есть какая-то связь. Все во мне восстает против нес, когда я вижу, как она волочит стул к центру круга и достает из своей гадкой сумы, сшитой из простой мешковины… Кажется, она называет это Десница Славы. Жуткая вещь эти мощи! Что-то потемневшее, грязное, подергивающееся. Что бы это могло быть?.. Боже мой, да это же человеческая рука, закоченевшая и…
Она и вправду держит руку душегуба-убийцы, отпиленную у трупа, когда тот еще качался на виселице. «Разумеется, – произносит ведьма извиняющимся тоном, – наиболее действенную десницу следует добывать в полнолуние. Эта не из таких».
(Что происходит с моим желудком? И как остальные могут невозмутимо смотреть на такую мерзость?.. Но я пишу дальше, потому что должна.)
Теперь карга подходит ко мне. (Смрадное дыхание, исходящее из ее беззубого рта, искривившегося в улыбке, говорит о диете отшельника. Должно быть, она ест грязных червей. Какая нечистоплотная тварь!) Ткнув руку мне прямо в лицо, старуха шамкает: «Ты должна взять ее и завязать в платок». Пауза; карга ждет, затем спрашивает, записываю ли я каждое слово. «Затем ты должна выжать из пальцев кровь; ведь она может пригодиться для приворотного зелья». Некоторые из присутствующих смеются над такой бережливостью старой ведьмы. Та осыпает их проклятьями и продолжает: «Замаринуй руку в глиняном кувшине, положи в маринад соль, длинный стручковый перец и селитру; пусть настоится недели две, пропитается… Да записывай же! – понукает она меня. Я показываю исписанные листы. – Bien. [84] Потом высуши руку в духовке вместе с вербеной; а еще лучше провяль на солнышке летом».
(Ах, как она меня раздражает. И вот доказательство – почерк становится нетвердым, перо в руке так и прыгает… Ну отойди же, ведьма. Отойди назад .)
Она возвращается в центр круга и рассказывает, что приготовленную таким образом руку следует как-нибудь установить на манер подсвечника, вставив свечи между растопыренными пальцами. Свечи же нужно сделать из сала висельника, для чего надо срезать шмат с ягодицы или бедра, а затем выварить. (Смогу ли я продолжать? Кажется, меня вот-вот вытошнит. Я полна отвращения, и меня мутит. Мне гадко, тошнит, и я очень разочарована.) «И не повреди кожу, – добавляет ведьма, – и хорошо, если ты припасешь немного волосков с его головы, потому что из них получатся прекрасные фитили».
Ну продолжай же. Пиши.
«Сорок четыре года я блистала в лучших домах Парижа, и никому в голову не приходило меня ловить, – хвастает карга, – а все благодаря моим Десницам Славы». Собственно, ведьма использует их так: приносит руку в нужное место – как правило, это дом, который она собирается обокрасть. Потом ждет, наблюдает. Затем в укромном уголке, где ничто не помешает свече догореть до конца («Однако не забывайте о котах», – предупреждает старая неряха), зажигает свечи у большого и указательного пальцев. Первую – для собственной безопасности, а вторую, чтобы стих ветер, и после этого влезает через окно – на тот случай, если хозяин оставил на пороге что-нибудь отгоняющее ведьм – обычно это бывают сломанные ножницы. Пока свечи горят, можете без опаски ходить по всему дому «с какой угодно целью»; однако по хихиканью прочих сестер-ведьм ясно, что ее «целью» всегда являлось воровство. Карга, поделившись своим секретом, волочит стул на край круга и с недовольным видом садится… Внезапно встает и оборачивается в мою сторону…
