Я сниму номер в отеле «Пьер», отведу Энни в магазин «У Сакса», где отмечу свое пребывание, заплатив за покупки моей карточкой «Американ Экспресс». Дам ей пятнадцать тысяч долларов наличными дополнительно, сняв деньги со счета в филиале моего банка. Потом отправлю ее в Ла Гуардиа[41], она купит билет за наличные. Несколько недель она поживет у родителей. Ни в коем случае нельзя устанавливать контакт со мной. Я запрещу ей малейшее проявление чувств. И главное, никаких телефонных звонков. Я позабочусь о ее будущем. Потом Энни сможет устроиться на работу в одно из казино в Атлантик-Сити. Она к таким местам уже привыкла.
В день нашего расставания я подожду до полуночи, а потом, часа в два ночи, сообщу в полицию о странном отсутствии жены. Сделаю предположение об ее похищении. По прошествии нескольких дней начну с удивлением и отчаянием говорить о том, что никто не потребовал за нее выкуп. В дело вмешается ФБР, начнутся поиски. Спустя несколько недель или месяцев я стану убитым горем вдовцом, которому все будут сочувствовать. Син мне поможет, а я исполню волю Энджи и сделаю пожертвование Африке.
Во время этих странных дней, которые были для меня одновременно невыносимыми и успокоительными, Энни рассказывала мне о своих родителях.
— Я могу им позвонить? — спросила она однажды.
— Если считаешь, что это необходимо, позвони, но только не из гостиницы.
— Ты уже все продумал, — заметила Энни.
В итоге она ограничилась тем, что послала им почтовые открытки.
— Я всегда хотела выйти замуж именно для них. Завести детишек. Мама была бы очень рада внучатам, но что поделаешь, мне с мужчинами не везет…
Она посмотрела на меня игриво:
— Ведь ты после смерти дяди разведешься?
Она с удовольствием взяла бы ипотеку на мою жизнь. Чем скорее мы с ней расстанемся, тем будет лучше.
Начиная с этого момента жизнь стала похожа на калейдоскоп. Виды, картины, столько нежных и диких впечатлений, столько моральных и зрительных потрясений, что в памяти остались только расплывчатые видения. Золотистая пыль все заносит, бальзамирует, приукрашивает. Видение. Врач с сожалением разрешил мне уехать. Наш полет в заповедник «Масаи Мара» прошел без приключений, посадка была мягкой. Улыбчивый кениец перевез нас на джипе в гостиницу. Ее стены желтоватого цвета были расплывчаты, как мираж. Получив у портье ключ, мы спустились в наш номер по тропинке, крутизна которой подчеркивалась широкими ступеньками, окаймленными кактусами и какими-то маслянистыми растениями. За нами, удобно устроившись в густой листве, наблюдал мангуст. Бунгало напоминали бункеры, из узких окон можно было наблюдать за природой. По равнине нестройными рядами передвигалось стадо мелких восточно-африканских антилоп, а далеко-далеко перемещалась группа жирафов.
Едва приехав, мы были вынуждены отправиться на сафари. В микроавтобусе мы познакомились с нашим новым водителем по имени Махмуд. Когда мы уже начали трястись по ухабистой тропе, он объяснил, что в «Масаи Мара» он имеет право съезжать с тропы и путешествовать по саванне. Мне Махмуд показался симпатичным и терпеливым, интересно рассказывал о Кении.
Снова видение: когда мы проезжали мимо болотца, несколько зебр, обеспокоенных шумом мотора, прекратили щипать траву и уставились на нас. По мелководью туда-сюда расхаживали аисты, время от времени опуская в лужицы желтоватой воды свои острые длинные клювы в поисках лягушек. Неожиданное появление у воды стада антилоп гну спугнуло аистов, и они улетели прочь, лениво взмахивая мощными крыльями. Потом мы увидели полосатых гиен, и я сказал Энни, что гиены, очевидно, потерлись о зебр и эти полоски были заразными. Она покачала головой и сказала, что «в храме природы» шутить не следует! Махмуд показал нам золотистого шакала, и Энни радостно воскликнула: «Ты слышишь? Золотистый, как здорово». Она была похожа на ребенка, очутившегося в сказочном зоологическом саду. А я в это время называл себя неудавшимся золотым шакалом. Усевшись на верхних ветвях дикой акации, укрыв тело крыльями, словно плащом, вытянув голые шеи и наклонив вперед головы, стервятники внимательно осматривали горизонт в надежде обнаружить какую-нибудь добычу.
Снова видение: мы едем через небольшой лесок. При выезде на полянку Махмуд затормозил и выключил двигатель. Лежа на боку, разбросав мощные лапы, львица подставила живот львятам, которые старались влезть на горячее тело матери. Один из львят припал к соску и наполнялся молоком прямо на глазах, как бурдюк, в то время как его брат покусывал розовые соски самки. Рядом сидел, наблюдая за всем этим, лев. Он часто зевал, и можно было увидеть огромные клыки. Самый пронырливый львенок заснул прямо на животе матери, а другие стали гоняться друг за другом в траве, нанося друг другу удары лапами.
Энни держала меня за руку и отпускала ее только для того, чтобы высморкаться.
— Ты не простыла?
— Нет, я взволнована. Мы попали в рай.
Спустя минут двадцать после этого, когда мы выехали на плато, простиравшееся до самого горизонта и ограниченное только призрачной цепью голубых гор, нашему взору представился такой прекрасный вид, что я пробормотал с плохо скрываемым волнением:
— Мы находимся в саду всемилостивейшего Господа.
Откуда взялась в моем мозгу эта фраза? Из какого подземного источника она пробилась? Из каких глубин памяти выбилась, пройдя сквозь слои грусти и цинизма?..
Голос был мой, но я чувствовал себя марионеткой в руках какого-то чревовещателя: мог ли я, неверующий преступник, сказать «сад всемилостивейшего Господа»? Энни почти не дышала, а Махмуд, положив руки на руль, слушал тишину. Вокруг нас в мире, окаймленном цепью шуршащих облаков белого и розового цвета, прогуливались и щипали траву сотни различных животных, не обращая друг на друга никакого внимания, они перемещались в полном спокойствии.
Махмуд пробормотал:
— Справа водяные козлы и мелкие антилопы, которых называют дик-дик, чуть подальше — лани, прямо в глубине — сотня антилоп гну. Посмотрите налево, идут четыре слона, остальные позади них.
Энни сжимала мою руку с такой силой, что могли остаться синяки, она едва сдерживала возбуждение, но не издавала ни единого звука, боясь спугнуть чудо. Вдали перед нами вырисовывались туманные холмы цвета маренго, проходили покачиваясь жирафы, их движения напоминали вальс. Чуть поодаль мимо полосатых зебр пробежала стая газелей Гранта.
Энни прошептала:
— Говорю вам, что отныне со мной может случиться все что угодно. Наша жизнь отмечена этим мгновением.
Мы смотрели на этот гигантский Ноев ковчег. Мы были небесно-голубыми, светло-розовыми, соломенно-желтыми, мы были саванной и небом, мы были кенийцами и европейцами, мы были свободными и мирными животными. Понемногу мы снова поднялись до уровня человеческих существ в настоящем смысле этого слова. Но этот живой фильм продолжился. Махмуд завел двигатель, и вскоре мы уже ехали мимо густого леса. Водитель сбросил скорость. От зелени отделилась какая-то серая масса — на нас шел одинокий слон, видимо, ему хотелось свести личные счеты.
Картины саванны: зебры; проскакавшее мимо стадо антилоп гну; четыре длинноногих страуса пробежали мимо разорванного тела антилопы, которую пожирала гиена вместе с тремя стервятниками, глядевшими на нее с презрением.
Узнав, что нам предстояло утром уехать из «Масаи Мара», Махмуд недовольно покачал головой:
— Чтобы получить представление о богатстве этого заповедника, нужно пробыть здесь по крайней мере неделю.
Я все больше и больше чувствовал, что время поджимало. Я был всего лишь беглецом, прикованным к своему алиби.
К двум часам дня мы наскоро пообедали в ближайшем лагере и продолжили экскурсию. Ближе к вечеру, когда сумерки начали размывать очертания, когда одиноко стоящие акации стали напоминать легкие отпечатки пальцев на горизонте, словно тонкое кружево, мы вернулись назад. Одни видения улетучиваются, исчезают, другие видения запоминаются на всю жизнь. Видения бывают яркими, бывают болезненными… По возвращении в гостиницу на меня напало безумное нетерпение, Я ушел с ужина, постоял под жидкими струйками душа и улегся в кровать. Повернувшись лицом к стене, я слушал шум шагов, до меня донеслись несколько фраз на немецком языке. Вернулась Энни, спросила, как я себя чувствую. Я пробормотал: «Спасибо, хорошо». Она занялась вещами, стала открывать и закрывать свой чемодан, словно кочевник, хранящий свое богатство. Она просматривала содержимое чемодана и любовалась покупками. Развернув закутанные в пижамы фигурки гордых воинов, купленные на пляже отеля «Дайане Риф», она, прищурившись, осмотрела их и снова завернула. Энни увидела, что одно ухо жирафа, голова которого высовывалась из сумки, почему-то отклеилось. Она дала себе слово починить его в Баффало. Я не мог не слышать ее вздохов, ее призывных фраз, похожих на рыболовные крючки. Она заигрывала со мной, ей хотелось поговорить.
