— Понял, а Вовке, что ж, голодным ходить?
— А Вовке возьми сосиску.
Виталик принес Володе сосиску, помидор и кусок хлеба, а Алика отправил добывать пропитание в поте лица своего.
Впрочем, альфонсизм их на этом закончился, ибо они нашли источник обильной и бесплатной пищи. На некоторых судах оставалось немало жратвы, потому что часть команды сходила на берег, и они ежедневно посещали эти точки с неизменным успехом. Вскоре волнующий образ пухлой несъеденной колеты совершенно испарился из их памяти.
Они узнали красивое слово стивидор, научились отличать трюм от твиндека, стропить парашют (то есть прицеплять большое металлическое корыто с грузом и четырьмя проушинами по углам к крюкам подъемного крана), постигли разнообразие грузовых вагонов и платформ — арбели, кушманы, пульманы и прочая. Тощие и на вид хлипкие местные ребята перетаскивали многопудовые грузы, и москвичи, поначалу полагая это невозможным, втянулись. Мешок с кубинским сахаром-сырцом — желтыми невозможно сладкими кристаллами — весом сто двадцать кило клали тебе на спину, прикрытую мешковиной, и ты тащил его с десяток шагов, чтобы скинуть в нужном месте. Под первым, неловко принятым на плечи, Виталий согнулся и добрел до цели в таком состоянии — выпрямиться уже не смог. Алик и Володя оказались покрепче. Еще они кантовали тюки каучука — те весили всего восемьдесят килограммов, но имели жутко неудобную форму. Самым сладостным воспоминанием — в прямом смысле — осталась разгрузка ящиков со сгущенкой. Неплохо шло дело с фисташками в больших жестяных банках. А еще не забылось вьетнамское мыло. Боже, ну зачем нашей великой и необъятной родине, думалось Виталику, вьетнамское мыло? Впрочем, грузчики перли домой не только сгущенку и фисташки (бригадир сразу же разбивал один ящик для нужд трудящихся), но и это вонючее мыло.
А что за город Одесса, аромат которого так обстоятельно описан многими, от Бабеля до Жванецкого, Виталик тогда так и не узнал. И не слышал ничего похожего на «Моня, иди уже кушать или ты лопнешь мое терпение!» Через десять дней они получили расчет, купили палубные билеты на теплоход «Ленсовет» и отправились в Крым, в Ялту. Там, где-то под Гурзуфом, жил у своих родственников их друг Толик Фомин, тот самый, счастливый владелец мотоциклиста-пулеметчика и собрат по Обществу. Несмотря на палубность билетов, ночь они провели на коврах музыкального салона, за — нет, скорее под — белым роялем, откуда их шуганули только на рассвете.
В Гурзуфе они поставили палатку у края виноградника и до самого возвращения питались преимущественно виноградом. Долго после этого Виталик видеть не мог этой ягоды, а от виноградного сока ему становилось худо. Поутру, сделав для охраны палатки Жору — имитация спящего человека из одеяла и старых кедов особенно удавалась Алику, — они на целый день спускались к морю. Только одним омрачено воспоминание Виталика о славном этом отдыхе: он-то надеялся, что десять дней тяжкой работы грузчиком укрепили его жидковатые мышцы до такой степени, что он сможет наконец победить в армреслинге тощего, хотя и жилистого Толика. Но — не смог.
А вот и другое путешествие, осколки которого запутались в памяти Виталия Иосифовича. Был у него знакомый окулист по фамилии Глазенап. Истинная правда. Да, да. Глазник Глазенап, Миша, Михаил Ефимович. Виталик спрашивал его: «Миша, ты стал окулистом, потому что к этому располагала твоя фамилия?» — «Нет, — сказал честный Миша, — ты будешь смеяться, но я взял фамилию жены уже будучи врачом». — «А раньше, — спросил Виталик, — какая была у тебя “девичья” фамилия? Ведь от хорошей жизни Глазенапом не станешь». — «Ох, ты прав, — признался Миша, — вслед за папой я носил звучную фамилию Анусов. Да, да, я мог бы в институте выбрать специальность проктолога, но если окулист Глазенап у многих вызывает добрую улыбку, то проктолог Анусов — сочетание довольно безвкусное. А мама моя терпеть не могла безвкусицы». — «Кстати о маме, — спохватился Виталик, — ты ведь мог взять ее фамилию, что помешало? Только не говори, что ее фамилия Мошонкина, а ты не хотел становиться андрологом, сексопатологом или, скажем, урологом». — «Отнюдь, — с готовностью ответил Миша, — мама носила вполне пристойную фамилию Фаллопиева. По крайней мере, ничто меня в этой фамилии не настораживало, пока я не поступил в Первый мед».
Так вот, с Мишей они познакомились на Иссык-Куле. Виталик отправился туда с Сергеем, его девушкой огненноволосой Валей, Володей Дубинским и Таней (дочерью дяди Макса и тети Вали — помнишь, друзья его родителей?), которая, предположительно, была девушкой Виталика, но, как выяснилось, оказалась Володиной. Уже на берегу озера начался раздрай. Татьяна и Володя не желали блюсти дисциплину и вообще куда-то лезть, тем более в гору. Виталик, отвечая за Татьяну перед тетей Валей, не мог ее оставить — обещал приглядывать, от себя не отпускать. Они разделились — Сергей и его спутница навьючили рюкзаки и поперли вверх, Виталик с Таней и Володей остался в палатке на берегу — отдыхать. А потом выяснилось, что за неделю до убытия в Алма-Ату, откуда предстояло лететь в Москву (билеты были куплены заранее), у них кончились и продукты, и деньги.
И вот как-то ночью (да, да, при дружеском молчании луны) Виталик увидел в сотне метров от палатки, где посапывали Таня и Володя, зловещие тени. Две фигуры волокли непонятный предмет к нагромождению камней. Возня. Потом фигуры, уже без предмета, исчезли. Виталик подождал с четверть часа и пошел на разведку.
Они столкнулись нос к носу у здоровенной глыбы. Виталик стоял на коленях и шарил перед собой руками, незнакомец делал то же самое. Острое лицо, очки, взгляд напряженный, испуганный. Виталик тоже заробел.
— А я тебя видел, вас трое в зеленой палатке, да?
— Ну, в зеленой.
— Тоже видел этих, с бидоном?
— Бидона не рассмотрел.
— Давай договоримся: что найдем — пополам.
— Идет.
Бидон они нашли довольно скоро, его не очень-то прятали, так, засунули между валунами и прикрыли камнями помельче. Бидон, или фляга, литров на двадцать пять, был полон прозрачного темно-желтого меда. Они не перепрятали добычу, а только наполнили наличные емкости — котелки, кружки, миски, да и то не все. Решили следующей ночью прийти еще, но опоздали. Хозяева их опередили. Заметив убыль продукта, поматерились и утащили бидон. Ладно, подумал Виталик, Бог с ним, до отъезда протянем. И вспомнил премилый рассказ Бориса Штерна о Деде Морозе, читанный в «Химии и жизни». Не могу удержаться, отвлекусь, да простит меня Боря, светлой памяти, за неточности.
Дед Мороз выступает перед детишками в каком-то клубе, старенький уже, склеротик, еле соображает. Путается. И елочка-то у него не зажигается, и зайчики вовремя не прыгают. Наконец, закончив представление, получает пятерку у брезгливо ворчащего завклуба. С этой пятеркой он бредет к ближайшей «стекляшке» и успевает до закрытия выпить стакан, потом заходит в «Кулинарию» и на оставшиеся деньги покупает мешок костей. На последнем трамвае он добирается до конечной остановки, переходит пустырь и, гонимый метелью, углубляется в лес. А тут навстречу ему — расписные сани, запряженные тройкой волков. «Ну, Дед, что принес? — спрашивает волк-коренник. — А-а-а, кости». — «Да уж, и те последние». Волк вздохнул и махнул лапой: «Ладно, Дед. Ништяк. До весны протянем».
Так вот — спасибо меду, — они неплохо протянули до отъезда: меняли добычу у туристов на хлеб и консервы, даже бутылку водки раздобыли и устроили вечер знакомства. Миша имел резиденцию в шатре продвинутой конструкции, где размещался со своей пока еще не женой Софой — девушкой высокой, с грубоватым лицом и мальчишеской рыжеватой стрижкой. Туда он и пригласил новых знакомых на выпить-закусить.
Оказался Миша мужиком активным. На следующий день потащил всех на ледник. Виталик едва дополз, по пути делал вид, что жутко увлечен панорамой гор да эдельвейсами — невзрачными растеньицами, ни в коей мере не сопоставимыми по красоте со своим названием. Снега он все же коснулся и тут же с радостью скатился вниз. Мало-помалу выяснилось, что Миша — врач, тот самый окулист, впоследствии ставший Глазенапом (Софина фамилия). Софу он, правда, бросил — или был брошен ею, — но Глазенапом остался. Они с Виталиком продолжали встречаться в Москве, Виталик занимался с ним английским (каждое занятие обходилось Мише в кило мандаринов или других фруктов: что-то бледный ты, габитус х…ый, говаривал он, выкладывая витамины), они запойно играли в лингвистические игры вроде «Эрудита» (он же Scrabble) и даже сочиняли свои. Как-то после постижения Past Perfect или чего-то подобного Миша предложил по очереди называть слова, означающие разные виды конных экипажей. Кто назовет последнее — выиграет. Виталик резво согласился.
Начали с простеньких:
