Народ, сотни лет гонимый по всему миру, презираемый, униженный, уничтожаемый, зависимый, обрел право самому решать свою жизнь, зависеть от себя самого, отвечать перед самим собой. Живущим в своих странах людям коренной, как это называется, национальности — будь то французы, американцы, китайцы, русские — наверное, трудно понять, что происходило тогда с теми счастливыми людьми. Так же, как то, что происходит сегодня с евреем, сделавшим свой выбор в пользу Израиля. Последнее попробуем пояснить на личном примере одного из авторов книги.
…В 1979 году, буквально через несколько дней после приезда в страну я ехал ночным автобусом из Тель-Авива в Иерусалим. Затягиваясь сигаретой (это были времена, когда не то что в пабах и ресторанах — в автобусах дозволялось курить!), я глазел в темноту за автобусным стеклом и пытался сформулировать обуревавшие меня странные и новые ощущения. У меня, совсем тогда свежего эмигранта, еще не прошло удивление от того, что все, решительно все вокруг — и спящий в обнимку с карабином солдат, и читающая при свете фонарика книжку светловолосая девушка, и курчавый смуглый водитель автобуса — все они евреи, и все такие разные и на евреев не похожие. Мне было это удивительно и странно, хотя ведь нас с женой предупреждала уехавшая за полгода до нас добрая наша подруга Татьяна Слуцкая: «А народ тут странный весьма. Входишь в автобус и, как в Питере, видишь одного-двух евреев. Остальные — бог знает кто».
Надо сказать, что, проживая в Северной Пальмире, я достаточно мало был озабочен своим еврейским происхождением. Точнее, я им озабочивался, когда меня обзывали или напоминали о моей национальности более изысканным способом. Но это обстоятельство (происхождение) решительно никак не интересовало меня, когда я ходил по Эрмитажу или Русскому музею, целовался с девушками или пил водку с друзьями. А друзья мои (да и девушки тоже) были людьми разных национальностей, ибо не происхождение, как понятно нормальному человеку, определяет дружеские и любовные привязанности.
Перед нашим отъездом Михаил Иванов, принадлежащий к самым достойным и умным людям своего поколения, человек, дружба с которым является одним из драгоценнейших сокровищ моей жизни, передал мне письмо. И хотя Мишины письма я бережно храню (для своего удовольствия, а также для потомков), я (поскольку лень искать) перескажу одну его мысль своими словами.
«При всем том, что мы всегда были предельно откровенны, — писал он, — я всегда ощущал, что существует черта, за которой ты замыкаешься и куда мне не пробиться». Цитата неточная, но за смысл я ручаюсь. Прочитав, я тогда, признаться, не понял, о чем это говорит мой близкий друг и что это за черта такая. Понимание пришло здесь, в ночном автобусе, фары которого выхватывали из темноты проносящиеся за окном сосны и кипарисы Иудейских гор. Тускло отражающийся в окне огонек сигареты, словно безжалостный прожектор, выхватил мою жизнь, и отчетливо стало ясно, что она проходила в обмане. Самообмане, точнее. Что, чем бы я ни занимался — обнимал девушек, пил водку, говорил с друзьями о литературе и искусстве, — всегда и везде я (подсознательно) двадцать четыре часа в сутки существовал в состоянии обороны, готовности услышать если не «жид», то вежливое: ты чужой, как можешь ты понять то, что доступно лишь русскому человеку, а проще: куда это ты с кувшинным рылом в калашный ряд? И даже с любимым другом моим Михаилом Ивановым я — оскорбляя его несправедливым (хоть и неосознанным мной) подозрением (за что и каюсь перед ним публично) — осторожно отступал в сторону, стоило речи зайти об иконописи и тому подобных вещах.
*
Я еврея в себе убивал,
быть евреем себе запретил,
а когда сокрушил наповал,
то евреем себя ощутил.
Вот тогда, в том ночном автобусе, когда впереди появились огни Иерусалима, спал с моей души груз, который таскал я всю свою, тогда тридцатилетнюю, жизнь: я перестал быть евреем. Точнее, я стал евреем другим: свободным. Свободным от комплексов, страхов и опасений. Невидимая черта, о которой говорил Иванов, исчезла, и с ее исчезновением я получил возможность спокойно говорить с кем угодно и о чем угодно, в том числе и об искусстве: русском, китайском, итальянском, еврейском, и вообще обо всем на свете. Израиль даровал мне свободу от себя самого, и это самый большой подарок, который я здесь получил…
Той ночью, когда было оглашено решение ООН, в арабских деревнях было темно. Не горели огни в арабских домах Хайфы, Иерусалима, Лода, Рамле. Было тихо. Очень тихо. Эта тишина взорвалась через несколько дней. Заминированными автомобилями. Ружейной стрельбой. Нападениями на Еврейский квартал Старого города в Иерусалиме. На квартал ха-Тиква в Тель-Авиве. Добровольческая, сформированная в Сирии, Арабская освободительная армия атаковала Кфар-Сольд.
По арабским странам прокатилась волна погромов. Сотни евреев в Каире, Бейруте, Адене были изувечены, растерзаны, убиты своими соседями, бок о бок с которыми они мирно жили всю жизнь. Лига арабских стран заявила, что еврейское государство будет уничтожено сразу же после окончания британского мандата. Началась война.
К войне евреи были не готовы. Не было оружия. Точнее, было, но мало. А для того, чтобы его достать, нужны были деньги. И представьте, их у евреев не было. Тогда они принялись деньги собирать. Евреи США и Латинской Америки, добропорядочные граждане и гангстеры, и даже ирландцы, для которых все, кто воевал с англичанами, были любезны сердцу не меньше святого Патрика и виски «Бушмиллс», жертвовали деньги на еврейское дело…
Много лет тому назад нам довелось путешествовать по Великобритании. Нас вежливо принимали в пансионах и гостиницах Уэльса и Озерного края. Все было очень мило и пристойно, но стоило нам попасть в Шотландию, как картина резко переменилась. В первой же гостинице, только хозяин увидел наш израильский паспорт, мы удостоились дружеских объятий, похлопывания по спине и всяческих восторгов. Подобная сцена повторилась в следующем городке. Надо признаться, что такого приема мы никак не ожидали от шотландцев, представляя их себе народом скорее сдержанным и спокойным. На третий день мы не выдержали и, с благодарностью отхлебывая выставленное хозяином виски «Гленфидих», поинтересовались: «А чего это вы нас так любите?» — «Как чего? — удивился голубоглазый седой джентльмен. — Ох и здорово же вы потрепали англичан в сороковые!»
Палестина пылала. Три военные еврейские организации — ХАГАНА, ЭЦЕЛ, ЛЕХИ — наконец объединили усилия в совместном деле восстания.
Сегодня на русском языке существует достаточно много хорошей литературы, посвященной истории арабо-израильских конфликтов, где среди прочего подробно и обстоятельно описываются события Войны за независимость. Читателю, которого эта тема интересует, мы с радостью присоветуем отличный капитальный труд М. Штереншиса «История государства Израиль», замечательную книгу М. Хейфеца «Арабы и евреи: конфликт культур» и не менее познавательную и чудесную книгу В. Фромера «Хроники Израиля», выходившую в России под названием «Солнце в крови», и его же «Реальность мифов».
Мы коротко упомянем лишь несколько событий, которые либо приобрели статус символа (как бои в Гуш-Эцион и Дир-Ясин), либо уж совсем необходимы для понимания того, что происходило в те годы, либо продолжают оказывать влияние на развитие событий и по сей день, или, наконец, связаны с памятниками и туристическими объектами — все-таки как-никак эта книга вроде бы путеводитель.
Итак, для начала мы выскажем глубокую и свежую мысль, что война — это война. Чистых войн не бывает. «A la guerre com a la guerre». На дороге между Иерусалимом и Хевроном находился куст еврейских поселений — Гуш-Эцион. Несколько десятков защитников центрального поселения Кфар-Эцион были атакованы тысячей арабов 14 января 1948 года. После упорного боя им удалось отогнать нападавших, но при этом почти все боеприпасы были израсходованы. Сорок студентов Иерусалимского университета, спешивших к ним на помощь, попали в засаду и погибли. Через два дня британские солдаты (напомним: до конца мандата власть в стране принадлежит англичанам) заберут обезображенные трупы.
*
Все в мысли сходятся одной
насчет всего одной из наций:
еврей, застигнутый войной,
обязан не сопротивляться.
Гуш-Эцион оказался в блокаде. Попытка прорвать ее в марте не удалась. Гибнут люди. Следующая атака на Гуш-Эцион началась 12 мая. У арабов, кроме многократного перевеса в живой силе, была артиллерия и броневики. А у евреев — легкое стрелковое оружие. Через два дня ожесточенного сопротивления тридцать оставшихся в живых евреев сдались в плен. Их отвели во двор, сфотографировали и расстреляли. В этот день было убито сто двадцать семь евреев, четверо чудом уцелели.
