Никто не знал или не признавался, каким образом история просочилась в прессу. Но ущерб от этой шумихи оказался колоссальным. Решив, что достоинство ценнее, чем справедливость или твердо данное обещание, швейцарские власти отказали Роберту Морвилло.
– Да они просто предатели, – жаловался он Мори. – Утверждают, будто никаких сделок не заключали.
Позднее судебные органы кантона Цюрих заявили, что вся история была недоразумением.
– Да не было там никакого недоразумения, – кипятился Морвилло. – С нами был переводчик, к тому же Джек Тиг говорит по-немецки. Предложение повторялось три или четыре раза на двух встречах. Я бы не улетел из Цюриха, если бы существовала хоть малейшая неопределенность или двусмысленность. Они просто нас кинули.
* * *
Мы часами сидели в приемной в офисе главы криминального отдела, пока Нессен, Сарнофф и Лорбер спорили с Морвилло, Тигом, Ньюменом, а также доводами почтовых инспекторов и других защитников штата и правительства. Мы слышали голоса, но не могли разобрать слов – кроме тех случаев, когда тон становился уж совсем резким и ярость прорывалась наружу. Тогда пронзительный тенор Морвилло словно нож проходил сквозь стену, подчеркнутый громовыми раскатами баса Сарноффа, всегда говорившего с трубкой во рту, и успокаивающими нотами бархатного тенора Фила Лорбера.
Я чувствовал себя ребенком, который прогулял занятия в школе, а теперь ожидал вызова к директору. Мы с Диком слабо пытались завязать беседу с двумя секретарями в приемной, как вдруг, после особенно ожесточенной и громкой пикировки, вышел Фил, качая головой.
– Этот Мори, – прошипел он, – балансирует на грани войны, прямо как Кеннеди с Хрущевым! У меня бы не хватило смелости.
Время от времени Сарнофф выходил из кабинета, чтобы посовещаться с Диком, а Мори – со мной, потом они возвращались, и игра в покер продолжалась. На кону стояла наша свобода – и в конечном итоге наши жизни.
* * *
Но даже запертые в гниющем трюме тонущего корабля, мы находили время и силы для юмора.
– Остается либо плакать, либо смеяться, – сказал я Дику. – Мне до лампочки, что там думает пресса. Они хотят, чтобы я рвал на себе волосы, встал на колени при всем честном народе и посыпал голову пеплом, а я так не могу. Я никого не убил, десятилетних девочек не насиловал. В "Макгро-Хилл" и "Лайф" сидят взрослые люди.
Я вспомнил про тест на детекторе лжи и таинственное отсутствие обещанного письменного заключения. Настал момент, решил я, когда добрая воля жертвы может провести ее, осознанно или нет, через тонкую грань между виновностью и доверчивостью.
К тому времени "Тайм" выбросил с первой страницы выпуска от 21 февраля президента Никсона и разместил на ней мой портрет – в котором даже мои собственные дети никогда бы не признали своего отца, – называя меня "мошенником года". Среди всего прочего я обнаружил, что, оказывается, задолжал Карло Гамбино из мафии, избиваю свою жену, принимаю наркотики и страдаю от алкоголизма. Если бы они знали, что у меня на Ибице была собака-дворняжка, то зоофилия неминуемо попала бы в список моих прегрешений. "Тайм" рассказывал о том, как Дик прибежал к федеральному прокурору и "в обмен на защиту от наказания... хотел признаться, противореча своим же собственным показаниям, что никогда не видел Хьюза". Столь же мало соответствовал истине и материал "Тайм" о моей реакции на сообщение Фрэнка Маккалоха о том, что они получили рукопись Фелана и утром собираются положить оба сочинения на стол и сравнить их.
Джим Фелан был писателем-призраком, создавшим книгу Ноя Дитриха, которую Стэнли Мейер столь любезно отдал нам. Фелан приехал в Нью-Йорк, и его рукопись действительно сравнили с "Автобиографией Ховарда Хьюза". Некоторое сходство существовало, однако редакторы "Тайм" работали изо всех сил, изничтожая на корню любые различия между двумя рукописями, дабы повесить на нас еще и обвинение в плагиате. В то же время Фелан днем и ночью звонил в гостиницу "Челси", отчаянно пытаясь со мной связаться. Звонки от прессы стали такими тягостными, что мы попросили коммутатор переправлять часть из них к нашему другу Джеймсу Шервуду, писателю, тоже жившему в "Челси". Он стал своеобразным буфером между нами и внешним миром, и это дало повод для еще одной забавной и одновременно печальной истории. У нас были похожие голоса, и я захаживал в номер Шервуда; так что частенько, когда Фелан думал, что разговаривает с Шервудом, на самом деле он беседовал со мной, притворявшимся Шервудом.
Мы с Джеймсом иногда записывали разговоры, и однажды Фелан сказал:
– Чтобы Клифф украл мою собственность? Да это полный бред! Я никогда не говорил, что мой опус хорош. Там и воровать-то было нечего – но Ирвинг доработал мою писанину, сделал ее увлекательной... Я был там, в святая святых "Макгро-Хилл", передо мной сидели все семь вице-президентов. Напыщенные ничтожества, тряслись над своей драгоценной книгой, которую даже увидеть мне не позволили... Одно дело, когда этот отважный парень попадает со своего острова в большой город и сражается за свою жизнь, а тут эти старые пердуны, всю жизнь просидевшие на зарплате, боятся ее потерять... Вся эта афера действительно восстановила одно поколение против другого.
Позднее, в статье, написанной для "Эсквайра", которую журнал в конце концов решил не печатать, Шервуд написал:
«...Голос на том конце провода был полон безнадежного одиночества. Он представился Джимом Феланом, сказал, что участвовал в истории „Тайм“ с плагиатом. У него нерешительная манера вести телефонные разговоры. Голос звучал так, словно его обладатель выпил для храбрости, а тон – как шелест гравия на дорожке в саду. Каждый слог издавался со скрежетом. Фелан говорил: „Я хочу, чтобы Клиффорд знал, я – инспектор Джавер, а он – Жан Вальжан... Я спускался в сточные канавы вместе с ним, и мне известна правда... Он написал действительно замечательную книгу о Хьюзе. Моя писанина была так плоха, что мне не хотелось ее даже подписывать, и никто не дал бы за эту стопку бумаги и десяти центов, пока не пришел Клифф. Теперь, спасибо ему огромное, я получил шестьдесят тысяч долларов... Я могу вам это сказать. Я знаю правду, могу вернуть эти десять центов и поддержать Клиффа, вот только „Тайм“ выплатила мне больше, чем десять центов. И если я продолжу поддерживать его, то они меня в покое не оставят. Мне пятьдесят девять лет, и „Тайм“ слишком много вложила в мою историю... Клиффа Ирвинга зарезали крупнейшие корпорации этой страны за то, что он показал им правду...“»
После своей поездки в Цюрих Боб Морвилло вернулся в Нью-Йорк и оттуда вместе со своей женой улетел в недельный отпуск на Барбадос. Там он раскрыл журнал и прочитал историю, в которой якобы цитировались его слова, адресованные Мори Нессену: "Ладно, все нормально, но Ирвингу следует знать одну вещь. Мы ему яйца оторвем перед судом присяжных, если он посмеет заявить, что встречался с Хьюзом". Морвилло никогда не говорил ничего даже смутно похожего на эти слова, и ни разу не разговаривал с репортерами "Тайм". Он впал в тихую ярость и показал статью своей жене. Она ее прочла и заявила:
– Этот человек, Ирвинг, должно быть, просто ужасен.
Роберт рассмеялся:
– Я только что объяснил тебе, что все, написанное ими обо мне и федеральном прокуроре, – абсолютная ложь. Почему ты решила, что все остальное в этой статье – правда?
Неплохой итог всех журналистских стараний, но мы поняли, что люди из "Тайм" организуют любую дымовую завесу, только чтобы скрыть причастность к этому делу своих коллег из "Лайф". Публике уже было известно, что мы получили доступ к автобиографии Ноя Дитриха, написанной Джимом Феланом, но никто понятия не имел о нашем главном источнике информации – секретных архивах "Тайм-Лайф". Очевидно, никто из членов корпорации не собирался разглашать данный факт. Ральф Грейвз, главный редактор "Лайф", вместе с Дейвом Мэнессом предоставивший мне тогда доступ к файлам, написал выдающуюся статью, увидевшую свет 25 февраля. Ральф заявил следующее: "Мы нашли достаточно много совпадений между книгой Клиффорда Ирвинга и неопубликованной рукописью Джеймса Фелана, основанной на разговорах с Ноем Дитрихом ("Тайм" 21 февраля), но в деле по-прежнему остается много неясностей, поэтому нам еще только предстоит найти источники Ирвинга и способы его доступа к ним. Как "Лайф", так и "Макгро-Хилл" намереваются продолжить свое расследование".
– Боже правый, – сказал я Дику, совершенно ошарашенный, – они же знают, откуда я взял материал. От них самих!
Дик грустно покачал головой, поражаясь моей наивности:
– Ты забыл, amigo, что шулерской игры не бывает без мишени, простачка. И чаще всего именно мишень позволяет крутиться всей комбинации, поскольку думает, что вот-вот сорвет банк. Под конец его уже не слышно и не видно – кроме, конечно, того случая, когда дело выходит наружу и кто-то особо ретивый собирается все разболтать. Вспомни классическое высказывание У.-С. Филдса. Главное правило любой аферы: нельзя обмануть честного человека.
