— Он нас всех вымыл, — сообщил Петр. — Варфа конечно, пришлось держать, но теперь даже он чистый.
— Я их вымыл, а потом они пойдут и вымоют других тем самым наглядно показав им, как надо прощать.
— О, я понял, — сказал я. — Это притча. Очень мило. Пошли есть.
Мы возлегли вокруг большого стола, Джошуа — во главе. Его мать приготовила традиционный ужин — только без барашка. Для начала вечери самый младший, Нафанаил, должен был спросить:
— Почему этот вечер отличается от прочих вечеров в году?
— У Варфа ноги чистые? — попробовал угадать Фома.
— По счету платит Иосиф Аримафейский? — сделал попытку Филипп.
Нафанаил рассмеялся и покачал головой: — Нет. Потому что в другие вечера мы едим хлеб и мацу, а сегодня — только мацу. Во как. — И он ухмыльнулся еще шире, вероятно впервые в жизни чувствуя себя умным — А почему мы едим сегодня одну мацу? — продолжал Нафанаил.
— Перемотай вперед, Наф, — перебил я. — Мы все тут евреи. Резюмируй. Хлеб — пресный, потому что ему не хватило времени взойти, ибо у нас на хвосте сидели солдаты фараона, травы — горькие, что означает горечь рабства, Гсподь привел нас в Землю обетованную, там было роскошно, давайте уже есть.
— Аминь, — сказали все.
— Зря ты так, — сказал Петр.
— Значит, зря, да? — Я уже по-настоящему разозлился. — Вот мы сидим тут такие с Сыном Божьим, ждем, когда кто-нибудь придет за ним, чтобы его укокошить, и никто из нас, черт возьми, пальцем не пошевелит, включая самого Господа Бога. Поэтому вы уж меня простите, что я не писаюсь от восторга по поводу освобождения из лап египтян примерно миллион лет назад.
— Ты прощен, — сказал Джошуа и поднялся из-за стола. — То, что есть я, есть и во всех вас. Божественная Искра, Дух Святой — это объединяет всех вас. Во всех вас — Бог, вот что. Вы это понимаете?
— Ну разумеется, Бог — часть тебя, — сказал брат Иаков. — Он твой папаша.
— Нет, во всех вас. Смотрите. Возьмем, к примеру, хлеб. — Джош разломил мацу на кусочки, раздал каждому за столом, а один взял себе. И съел. — Теперь этот хлеб — часть меня, хлеб — это я. Теперь вы съешьте.
Все смотрели на Джоша.
— ЕШЬТЕ! — заорал он. Ну мы и съели.
— Теперь он — часть вас, я — часть вас. У вас — одна и та же часть Бога на всех. Попробуем еще раз. Передайте-ка мне вино.
Так оно все и шло. Часа два. Думаю, когда все допили, апостолы в общих чертах врубились в то, что Джошуа пытался им втолковать. Ибо начались мольбы: мы все по очереди и хором упрашивали Джоша отказаться от мысли, что ради нашего счастья ему необходимо умереть.
— Пока все не закончится, — сказал он, — вам всем придется от меня отречься.
— Да не будем мы отрекаться, — возмутился Петр.
— Будете, Петр. Причем — трижды. Я этого не просто ожидаю, я вам приказываю. Если вас заберут вместе со мной, некому будет нести благую весть. Иуда, друг мой, поди-ка сюда.
Иуда приблизился, и Джошуа зашептал ему в ухо, а затем услал на место.
— Далее. Один из вас сегодня же ночью меня предаст, — продолжал Джош. — Ты как насчет предать, Иуда?
— Что? — Иуда беспомощно огляделся, но никто не встал на его защиту, и он кинулся к двери и вниз по ступеням.
Петр рванулся было за ним, но Джош ухватил рыбака за патлы и дернул на себя.
— Пусть ему.
— Но дворец первосвященника — всего в одном фарлонге, — сказал Иосиф Аримафейский. — Если он прямо туда пойдет, конечно.
Джошуа воздел руку, призывая к молчанию.
— Шмяк, ступай прямо к Симону и жди. Один ты проберешься мимо дворца незаметно. Передай Мэгги и остальным, чтобы ждали нас. А мы обойдем дворец первосвященника через город и долину Еннома. Встретимся в Вифании.
Я посмотрел на Петра и Андрея:
— Вы не позволите ему сдаться?
— Конечно нет.
И я двинул в ночь, на ходу размышляя: может, Джош передумал и сбежит из Вифании в Иудейскую пустыню? Хотя уже тогда мог бы понять, что меня отымели. Только решишь, что парню можно доверять, как он врет тебе в глаза.
Симон открыл на стук и впустил меня в дом. Поднес палец к губам: тише, мол.
— Мэгги и Марфа в задней комнате. И они на тебя злятся. На всех вас, точнее. А теперь разозлятся на меня за то, что тебя впустил.
— Извини, — сказал я. Он пожал плечами:
— А что они сделают? Это же мой дом.
Я сразу прошел через переднюю комнату во вторую, что вела в спальные покои, к микве и во двор, служивший кухней. Из одной спальни доносились голоса. Когда я вошел, Мэгги подняла голову. Она заплетала Марфе волосы.
— Ну что — пришел сказать, что все кончено? — произнесла она. В глазах ее стояли слезы, и я понял: если она сейчас разрыдается, я тоже сорвусь.
— Нет, — ответил я. — Он с остальными идет сюда. Через Енном дорога займет несколько часов. Но у меня есть план. — И я вытащил из складок туники пузырек с инь-яном, давний подарок Радости, и помахал им.
— Ты хочешь подкупить Джошуа уродской безделушкой? Это и есть твой план? — спросила Марфа.
Я показал на крохотные пробки.
— Нет, мой план — его отравить.
И я объяснил Марфе с Мэгги, как действует яд, а потом мы принялись за ожидание. В воображении своем мы отсчитывали время, перед мысленным взором рисовали, как апостолы пробираются по Иерусалиму, проходят Ессейские ворота, спускаются в узкую долину Еннома, где в скале вытесаны тысячи гробниц, а некогда текла река, но нынче лишь полынь, кипарисы да чертополох льнут к расселинам в известняке. Через несколько часов мы вышли ждать на улицу — стало невозможно сидеть внутри, — и когда луна тронулась к горизонту, а ночь подалась перед ранней утренней зарей, мы увидели на западе одинокую фигуру. Не на юге, как мы рассчитывали. Когда фигура приблизилась, по тяжелым плечам и лунным бликам на лысине я ее опознал. Иоанн.
— Его забрали, — сказал он. — В Гефсимании. Анна и Каиафа самолично явились вместе с храмовой стражей и забрали его.
Мэгги бросилась ко мне и уткнулась лицом в грудь. Я протянул руку и привлек к себе заодно и Марфу.
— На кой черт он потащился в Гефсиманию? — спросил я. — Вы же должны были через Енном идти.
— Это он тебе так сказал.
— Наврал, скотина! Так арестовали всех?
— Нет, остальные тут неподалеку прячутся. Петр кинулся на стражу с кулаками, но Джошуа его остановил. И договорился со жрецами, чтобы всех нас отпустили. Иосиф тоже пошел, он и помог в переговорах.
— Иосиф? Иосиф его предал?
— Не знаю, — ответил Иоанн. — В Гефсиманию их привел Иуда. И показал Джошуа стражникам. Иосиф подошел позже, когда вязали всех.
— Куда его забрали?
— Во дворец первосвященника. Больше я ничего не знаю, Шмяк. Честное слово.
И он шлепнулся в пыль прямо посреди дороги и зарыдал. Марфа подошла и прижала его голову к груди.
Мэгги подняла лицо и посмотрела на меня:
— Он же знал, что ты без боя не сдашься. Потому тебя и отослал.
— План от этого не меняется, — ответил я. — Просто Джоша надо вернуть, а затем отравить.
Иоанн вырвался из Марфиных объятий:
— Пока меня не было, ты переметнулся?
С первыми лучами солнца мы с Мэгги уже барабанили в дверь Иосифа. Впустил нас слуга. Когда Иосиф показался из спальни, Мэгги пришлось удерживать, чтоб она не выцарапала ему глаза.
— Ты его предал!
— Я его не предавал, — ответил Иосиф.
— Иоанн сказал, ты пришел со жрецами, — сказал я.
— Правильно. Я специально за ними пошел, чтоб они прямо там, в Гефсимании, не убили Джошуа при попытке к бегству или в целях самообороны.
— Что ты мелешь, какая еще самооборона?
— Они хотят его смерти, Мэгги, — объяснил Иосиф. — Он им нужен только мертвый, но у них нет полномочий его казнить, неужели не понимаешь? Не будь там меня, они бы его убили и сказали потом, что он первый начал. Только у римлян есть власть убивать.
— Но Ирод сам приказал убить Иоанна Крестителя, — сказал я. — И никаких римлян ему не понадобилось.
— Иаакан и его прихлебатели постоянно забивают кого-то камнями, — добавила Мэгги. — И у римлян позволения не спрашивают.
— Да пораскиньте ж вы мозгами. Сейчас Песах. Весь город кишмя кишит римлянами — ходят и вынюхивают, не затевают ли евреи какой бунт. Здесь весь Шестой легион плюс вся личная гвардия Пилата из Кесарии. А обычно — всего горстка. Первосвященники, Синедрион, Совет фарисеев и даже сам Ирод дважды подумают, прежде чем хоть на йоту отступить от буквы римского закона. Не паникуйте. Синедрион еще и суда не назначил.
— А когда назначит?
— Вероятно, сегодня днем. Они должны всех привлечь. Обвинение сейчас собирает свидетелей против Джошуа.
— Как насчет свидетелей за него? — спросил я.
— У них так не полагается, — ответил Иосиф. — За него буду говорить я и мой друг Никодим. А в остальном Джошу придется самому себя защищать.
— Великолепно, — сказала Мэгги.
— Кто обвиняет?
— Я думал, ты догадаешься. — Иосиф поморщился. — Тот же, кто затевал все сговоры Синедриона против Джоша. Иаакан бар Иебан.
