— Лоренс любит… делать вид, что он во всем дока. Любит немного покрасоваться, я имею в виду своими знаниями. — Она говорила тихо, прислушиваясь вполуха к завязавшейся в гостиной дискуссии с Дмитрием о положении в Афганистане. — Работа в «мозговом центре» меняет его характер не в лучшую сторону. Он стал смотреть на всех окружающих снисходительно.
— Чепуха, — уверенно заявила Татьяна. — Он всегда относился к тебе с уважением. И он так сведущ в политике! Мне это кажется весьма привлекательным.
Ирина решила не возражать. Нет ничего хуже критики в адрес того, кого должна почитать, — прежде всего, это не встретит понимания в людях. Ирина замолчала, чтобы не выглядеть отъявленной стервой. Таким образом, разговор перешел на более безопасную тему кулинарии, хотя и это было сравнимо с прогулкой по минному полю. Обе сестры прекрасно готовили, но хорошую еду представляли себе совершенно по-разному. Ирина была склонна к экспериментам; Татьяна во всем следовала рецепту. Ирина предпочитала брать всего по максимуму — если и клала чеснок, то целую головку; Татьяна оставалась верна сочетаниям продуктов с большим количеством сметаны и масла, которые, хоть и считались классическими, не всегда имели правильное звучание. Ирина считала русскую кухню скучной; Татьяна была самозабвенно предана наследию, блюда из которого и пыталась воспроизвести с безвкусной точностью. Ирина все делала на глаз (Татьяна сказала бы «небрежно»), бросала в блюдо горсти приправ, уверенная, что блюдо зазвучит совершенно по-новому, и в результате оказывалась права, Татьяна же ножом ровняла чайную ложку корицы, чтобы не ошибиться в пропорциях. Ирина считала себя на кухне Кандинским, в то время как ее сестра была лишь ремесленником. В прошлом у них случались ужасные ссоры — Ирина добавила слишком много лимонного сока в глазурь и «все испортила», — поэтому на этот раз она решила найти самую нейтральную из всех возможных тем.
— Не понимаю, откуда это увлечение солью в мельницах, — произнесла она, разглядывая солонку. — Для перца это, конечно, удобно. Но для соли?
— Да, ты права, — согласилась Татьяна. — На вкус это не влияет. Впрочем, можно измельчить крупинки до нужного размера. Ты не задумывалась, это иногда удобно. Мне так нравится эта соль «Молдон».
— А серая соль! — подхватила Ирина. — У нее чудесный минеральный вкус!
Обмениваясь мнениями по этому вопросу, сестры принесли в гостиную пирожки, а Лоренс принялся делать выводы о тридцатилетней жестокой сектантской войне в Ольстере. Слушая его, Ирина ощущала себя ребенком.
Несмотря на любовь к диспутам, Татьяна в зародыше присекла разговор о Северной Ирландии, мгновенно переведя его на ремонт ванной комнаты в их доме, сетуя на то, что мастера все усыпали штукатуркой. Когда Лоренс совершенно искренне поинтересовался, какую она выбрала плитку, сантехнику и краны, Татьяна принялась отвечать подробно, не упуская мельчайшие детали, не предполагая, насколько жестоко поступает со слушателями.
— Сложнее всего было решить, какие выбрать трубы!
— Представляю, какой был беспорядок! Как же вы справились?
— Да, современные бесшумные сливные бачки — это удобно, но они плохо выполняют свою работу!
Устав от словесной игры с Татьяной, Лоренс принялся учить детей, как на лету ловить подставку со стола, поместив ее на край и ударом подбросив вверх. Его ловкость завораживала, хотя была лишь результатом бесконечных повторений. От взрослых Лоренс быстро уставал, с детьми же проявлял безграничное терпение. Впервые за все годы Ирине пришла в голову мысль, что он мог быть неплохим отцом.
Увы, развлечение закончилось тем, что Саша задел миску со сметаной и уронил ее на ковер. Лоренс бросился в кухню и, вернувшись, вооруженный множеством тряпок и губок, принялся лихорадочно оттирать пятно.
— Не надо нам было устраивать такие игры, — попутно объяснял он детям, — когда вокруг столько красивых вещей вашей бабушки.
Таким образом, Лоренс вернулся в компанию взрослых. Ирина расспрашивала Дмитрия о его строительном бизнесе, хотя это ей было неинтересно; Татьяна полюбопытствовала, как идут у сестры дела с иллюстрациями, хотя это ее тоже совершенно не волновало; Раиса задавала внукам вопросы об учебе, хотя ответы пропускала мимо ушей; а Лоренс, столкнувшись с необходимостью говорить с Татьяной, вынужден был вновь коснуться темы ремонта, сделав второй сет пародией на первый, не ставший от этого более интересным.
Все нахваливали пирожки, хотя Ирина считала, что в них не хватает лука, но даже если всего и достаточно, то они похожи на подсушенный гамбургер.
Это был тот мир, который, по заключению экспертов, изучавших конфликты, был «отличной альтернативой». Никто не пытался спорить, не сказал ни одного грубого слова. Никто не пел громко песни. Оставив лежать в стороне тонкую кружевную салфетку, Ирина, извинившись, прошла в кухню, где вытерла жирные пальцы бумажным полотенцем, чтобы не провоцировать неуместную ссору.
Вернувшись в гостиную, она почувствовала, как ее охватывает печаль и воспоминания о том, как в детстве она слонялась по дому, одетая в розовое платье и лакированные туфельки, и ждала, когда придет время воскресного обеда, как ей запрещали рисовать и даже прикасаться к карандашам, чтобы она не испачкала нарядное платье. Какой смысл во взрослении, если с вами навсегда остается синдром ненависти к воскресному обеду?
Да, сегодня 25 декабря, но Ирина никогда не была истовой христианкой, и это было ее правом, как сказал бы Лоренс, провести день как любой другой на неделе. Зачем она постоянно приезжает сюда и сидит за столом с обильными закусками, большинство из которых не любит? Зачем ей поддерживать вежливый разговор о работе Татьяны в школьном комитете, деятельность которого ей совсем неинтересна? Сколько раз в детстве она шепотом давала себе слово, что, став взрослой, ни за что не позволит испортить себе выходные сидением за столом в неудобной одежде, за обсуждением скучных тем. И вот она выросла, но вновь проводит воскресенье так, как эти люди считают приятным. Лучше бы они с Лоренсом сняли номер в отеле, заказали шампанского и трахались весь день, как кролики. Ей ведь сорок три года, почему она не может поступать как хочет?
Ирина решила завести разговор с Дмитрием. Он был немного косноязычен и стеснялся своей необщительности. Чтобы немного расслабиться, он решил, по старой русской традиции, открыть запотевшую бутылку водки, заранее припрятанную им в холодильнике. Он не опрокидывал рюмки одну за другой, как лихой казак, но все же определенные успехи сделал.
— Ты не против, если я тоже выпью?
— Да, конечно, Ирина, давай я тебе налью.
Бах, она почувствовала на себе по-павловски суровый взгляд Лоренса. Было два часа дня. Однако вместо того, чтобы притворяться, будто хочет томатный сок, Ирина позволила наполнить рюмку и радостно воскликнула, повернувшись к Лоренсу.
— За твое здоровье! — и по-русски залпом выпила до дна.
Несмотря на то что пирожки были лишь разминкой перед закусками и горячим, Ирина уже была сыта. Прошлым вечером она переела, ощущая внешнее воздействие, побуждающее отказаться от пищи, сегодня же, решив наесться до отвала, с трудом заставляла себя проглотить каждый кусок. Она помогла Татьяне накрыть стол — селедка, черный хлеб, блины с копченым лососем, маринованная свекла, «икра для бедных» из баклажан, салат из огурцов и сваренных вкрутую яиц и огромная кулебяка (украшенная фигурками из теста, она выглядела просто великолепно) — суета на кухне и в столовой всегда способствовала подавлению аппетита. Обилие еды вызывает к ней отвращение, Ирина поймала себя на том, что смотрит на стол, мучительно представляя, сколько всего останется после этого праздничного обеда. В таком состоянии ненависти к блюдам на столе вторая и третья рюмка водки оказались дьявольски действенными.
На горячее был подан поросенок на подушке из каши, тушеная красная капуста, картофельный пудинг и фасоль в соусе из грецких орехов. Ирина взяла небольшой кусочек мяса лишь для того, чтобы выпить бокал вина.
При таком изобилии еды пиршество превращается в обжорство. По возвращении в гостиную у всех было такое чувство, что их ударили по голове. Даже Татьяна согласилась сделать передышку перед десертом и открыть подарки.
Водка была намеренно унесена из комнаты перед обедом и, теперь соблазнительно ледяная, обнаружилась в морозильной камере. Появившись в гостиной с живительным эликсиром, Ирина светилась от охватившего ее праздничного настроения. Все принялись аккуратно снимать декоративную обертку, и еще одна рюмка водки помогла ей справиться с необходимостью вручить свой подарок матери. Раиса немедленно надела колье, Ирине пришлось согласиться с тем, что оно ей очень идет, хотя для матери имело большее значение то, что Лоренс привез его ей из Москвы. На этот раз эмоции Раисы были почти искренними. Осознание того, что колье ускользает из ее рук навсегда, заставило сердце сжаться от боли, в горле появился комок, как раз в том самом месте, где когда-то ее шеи касалась красивая подвеска ростовской финифти. С горечью в сердце она утешала себя тем, что сможет вновь владеть ею после смерти Раисы.
