— И у нее есть дети. Мальчик и девочка.
— Племянница! Племянник!
Я взяла его за руки, чтобы остановить их дрожь.
— Семья, Аврелиус. Ваша семья. И вы их уже знаете. Они вас ждут прямо сейчас.
Я с трудом поспевала за ним, когда он покинул кладбище и двинулся к выходу из усадьбы. Он ни разу не оглянулся и замедлил шаг только в воротах, когда я его окликнула:
— Аврелиус! Я чуть не забыла вручить вам это.
Все еще пребывая в эйфории, он взял у меня белый конверт, вскрыл его, извлек на свет поздравительную открытку и взглянул на меня вопрошающе:
— Что? В самом деле?
— В самом деле.
— Именно сегодня?
— Сегодня!
И тут на меня что-то нашло. Я сделала то, чего никогда не делала прежде и чего никто не мог от меня ожидать. Я разинула рот и завопила во весь голос:
— С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!
Я, должно быть, слегка свихнулась, а опомнившись, почувствовала себя очень неловко. Впрочем, Аврелиусу не было до этого дела. Он стоял неподвижно, закрыв глаза и подняв лицо к небу. И все счастье этого мира нисходило на него с вышины вместе с падающим снегом.
В садике перед домом Карен мы увидели множество следов на снегу, маленьких и еще меньше. Следы шли попарно большими кругами: похоже, здесь недавно играли в пятнашки. Самих детей видно не было, но, приближаясь к дому, мы услышали их голоса под ветвями тисового дерева.
— Давай сыграем в Белоснежку.
— Фу, это девчоночья история.
— А ты какую хочешь?
— Ту, что про ракеты.
— Я не хочу быть ракетой. Лучше в корабли.
— Корабли были вчера.
Услышав наши шаги, они выглянули из своего укрытия. В капюшонах, скрывающих волосы, было почти невозможно отличить брата от сестры.
— Сюда идет пирожник!
Карен вышла из дому и направилась через лужайку навстречу нам.
— Сказать вам, кто это? — обратилась она к детям, улыбкой поприветствовав Аврелиуса. — Это ваш родной дядя.
Аврелиус переводил взгляд с Карен на детей и обратно, не в силах охватить им всех одновременно и не зная, на ком этот взгляд задержать. Слов он не находил, но, когда Карен протянула ему руку, сумел ответить пожатием.
— Оно все как-то уж очень… — промямлил он.
— Это верно, — сказала Карен. — Но со временем мы привыкнем, не так ли?
Он кивнул. Дети с любопытством наблюдали за этой сценой.
— Во что вы играете? — спросила их Карен, чтобы разрядить обстановку.
— Сами не знаем, — сказала девочка.
— Еще не решили, — сказал ее брат.
— А ты знаешь какие-нибудь истории? — спросила Эмма Аврелиуса.
— Только одну, — ответил он.
— Всего одну? — изумилась она. — А в ней есть принцессы?
— Нет.
— Динозавры?
— Нет.
— Тайные подземелья?
— Нет.
Дети переглянулись. Похоже, эта история была не так чтобы очень.
— А мы знаем кучу историй, — заявил Том.
— Огромную кучу, — подхватила его сестра. — О принцессах, заколдованных жабах, волшебных замках, феях-крестных…
— Гусеницах, кроликах, слонах…
— О разных зверях.
— Да, о самых разных.
Оба смолкли, продолжая вспоминать великое множество известных им сказочных миров. Аврелиус смотрел на них, как на какое-то чудо.
Наконец дети вернулись к реальности.
— Мы знаем миллионы историй, — подытожил мальчик.
— Хочешь, расскажу тебе одну из них? — спросила девочка своего новоявленного дядю.
Я подумала, что на сегодня с дяди, пожалуй, хватит историй, однако он согласно кивнул.
Девочка выловила из воздуха невидимый предмет и поместила его на раскрытую ладошку правой руки, а затем левой рукой показала, как открывает книгу. Обведя взглядом присутствующих и убедившись, что они готовы слушать, она заглянула в воображаемую книгу и начала:
— Давным-давно жили-были…
Карен, Том и Аврелиус: три пары глаз внимательно следили за рассказчицей. Им будет хорошо вместе.
Незаметно я отделилась от их компании и пошла прочь по единственной улице Анджелфилда.
Яне буду публиковать биографию Виды Винтер. Общественность может сколь ей угодно изнывать от жажды сенсаций, но это не моя история, и не мне ее рассказывать. Аделина и Эммелина, пожар и привидение — все это отныне принадлежит Аврелиусу. То же касается могил на кладбище в Анджелфилде и его дня рождения, который он волен отмечать на свой лад. Правда и без того слишком тяжелая вещь, чтобы дополнять ее грузом чужого праздного любопытства. Предоставленные самим себе, они с Карен сумеют перевернуть страницу и заново начать свою историю.
Но годы уходят. Когда-нибудь Аврелиус покинет этот мир; когда-нибудь это случится и с Карен. Двое детей, Том и Эмма, уже гораздо больше удалены во времени от описанных здесь событий и связаны с ними гораздо слабее, чем их дядя. С помощью своей мамы они начали создавать собственные истории: простые, добротные и правдивые. Наступит день, когда Изабелла и Чарли, Аделина и Эммелина, Миссиз и Джон-копун, а также девочка без имени — все они уйдут так далеко в прошлое, что уже не смогут вызывать страх или боль при воспоминании. Они станут всего-навсего давней историей, неспособной причинить вред кому бы то ни было. И когда этот день придет, я — сама к тому времени будучи уже старушкой — передам Тому и Эмме эту рукопись. Они прочтут ее и, если посчитают нужным, опубликуют.
Я очень надеюсь на то, что они доведут дело до публикации. А пока этого не произошло, меня будет неотступно преследовать образ девочки-привидения. Она будет все время блуждать в моих мыслях и снах, ибо сейчас у нее нет другого пристанища, кроме моей памяти. Пристанище более чем скромное, но это все же не забвение. Надеюсь, этого ей хватит, чтобы продержаться до того времени, когда Том и Эмма выпустят ее историю в свет, и тогда ее посмертное существование может оказаться даже более полноценным, чем оно было при ее жизни.
История призрачной девочки еще не скоро станет достоянием гласности (если станет вообще). Однако это не означает, что мне нечего сообщить миру прямо сейчас и хотя бы отчасти удовлетворить любопытство бесчисленных поклонников таланта Виды Винтер. На такой случай я имею кое-что в запасе. Во время нашей последней встречи с мистером Ломаксом, когда я уже собралась прощаться, он задержал меня со словами: «Осталась еще одна вещь». Открыв ящик стола, он достал из него толстый конверт.
Этот конверт был при мне в ту минуту, когда я, не привлекая к себе внимания, покинула садик перед домом Карен и направилась обратно к усадьбе. Площадка под строительство нового отеля уже была разровнена, и, когда я попыталась припомнить облик старого здания, в памяти всплыли только мои собственные нечеткие фотоснимки. Чуть погодя я вспомнила, что дом был странно сориентирован на местности, глядя фасадом куда-то в сторону от приближавшегося к нему путника. Новое здание в этом плане окажется более выигрышным. Оно будет смотреть прямо на вас.
Я сошла с аллеи и двинулась напрямик через заснеженную лужайку к оленьему парку и лежавшему за ним лесу. Голые ветви прогибались под тяжестью снега, который временами срывался с них и мягко шлепался наземь. Наконец я достигла поляны на скате холма, откуда открывался превосходный вид на окрестности. Я увидела часовню и кладбище с яркими пятнами свежих цветов на снегу, белокаменные ворота усадьбы и каретный сарай, уже вызволенный из плена колючих зарослей. Только сам дом исчез без следа. Люди в желтых касках стерли прошлое, оставив на его месте чистую страницу, пригодную для заполнения. Наступил переломный момент. Отныне это было уже не место сноса. Завтра — а то и сегодня — с возвращением рабочих это место станет уже настоящей строительной площадкой. После уничтожения прошлого пришла пора строить будущее.
Я вынула конверт из сумки. Я его еще не распечатывала, все выбирая подходящее время. И подходящее место.
Надпись на конверте казалась старательно выведенной неумелой рукой. Нажим был неравномерен: местами линия почти исчезала, а местами перо глубоко вдавилось в бумагу. Все буквы были написаны раздельно, без связующих линий, что указывало на затруднение, с которым автор одолевал их одну за другой, выстраивая слова. Это был почерк ребенка либо очень старого человека. Письмо было адресовано «мисс Маргарет Ли».
Я вскрыла конверт, извлекла его содержимое и присела на поваленное дерево, ибо не в моих правилах читать стоя.
Дорогая Маргарет.
Вот история, о которой я вам говорила.
Я много раз пыталась ее дописать, но так и не смогла. И я решила: пусть эта сказка, вокруг которой было поднято столько шума, остается в том виде, как она есть. Это зыбкая вещь: кое-что ни о чем. Поступайте с ней, как вам будет угодно.
Что касается заглавия, то в качестве такового мне виделось «Дитя Золушки», однако я достаточно хорошо знаю своих читателей и потому не затрудняю себя выбором: как бы я ее ни назвала, всему миру она уже известна под названием, которое принадлежит не мне.
