С этой мыслью Мадлен вылезла из постели, чтобы позвонить Келли Троб. Она пользовалась телефоном в кабинете Олтона наверху, в маленькой бежевой комнате, захламленной и одновременно чрезвычайно упорядоченной, с видом на садик внизу. В комнате висел запах, похожий на отцовский, особенно теперь, когда стояла июньская влажная погода, и ей не хотелось задерживаться тут надолго; ощущение было почти такое, будто прижимаешься носом к старому халату Олтона. Набирая рабочий номер Келли, Мадлен смотрела вниз, на садовника, который обрызгивал куст из бутылки с чем-то, по цвету напоминавшим чай.
Секретарша в офисе Келли сказала, что «мисс Троб» говорит по другому телефону, и спросила, не хочет ли Мадлен подождать, не вешая трубку. Мадлен согласилась.
Год, прошедший с их выпуска, пока Мадлен жила на Кейпе, Келли без особого успеха гонялась за артистической карьерой. Ей досталась маленькая роль в новой одноактной постановке, которая шла всего одни выходные в церковном подвале в «Адовой кухне», да еще она играла в представлении под открытым небом, устроенном каким-то норвежским художником, которое включало в себя полуобнаженные сцены и не принесло никаких денег. Чтобы зарабатывать на жизнь, Келли пошла работать к своему отцу, в риелторскую контору в Верхнем Ист-Сайде. График был гибкий, платили неплохо, и у нее оставалось много времени на прослушивания. Вот так она стала человеком, которому следует звонить в первую очередь, если ищешь квартиру рядом с Колумбийским.
Прошла еще минута, и в трубке раздался голос Келли.
— Это я, — сказала Мадлен.
— Мадди, привет! Рада, что ты позвонила.
— Я каждый день звоню.
— Ну да, но сегодня у меня есть кое-что подходящее для тебя. Готова? «Риверсайд-драйв. Довоенная постройка, одна спальня. Вид на Гудзон. Кабинет — потенциальная спальня. Свободна с первого августа». Надо сегодня приехать посмотреть, иначе уйдет.
— Сегодня? — с сомнением переспросила Мадлен.
— Она не из моего списка. Я взяла с агента слово, чтобы до завтра никому не показывали.
Мадлен не была уверена, сможет ли приехать. На прошлой неделе она уже трижды ездила в город в поисках квартиры. Поскольку Леонарда лучше не оставлять одного, каждый раз ей приходилось просить Филлиду побыть с ним. Филлида утверждала, что ей не трудно, однако Мадлен понимала, что мать нервничает.
С другой стороны, квартира, судя по описанию, идеальная.
— Какая там улица пересекает? — спросила она.
— Семьдесят седьмая, — ответила Келли. — До Сентрал-парк пять кварталов. До Колумбийского пять остановок. И до Пенсильванского вокзала недалеко, ты же говорила, что это важно.
— Прекрасно.
— Плюс, если приедешь сегодня, мы с тобой можем пойти на вечеринку.
— На вечеринку? Помню-помню такие.
— Это у Дэна Шнайдера. Прямо рядом с моей работой. Ожидается куча народу из Брауна, так что тебе будет с кем пообщаться.
— Сперва надо понять, смогу ли я вообще приехать.
Потенциальное препятствие не было тайной для Келли. Через секунду она спросила приглушенным голосом:
— Как Леонард?
Ответить было трудно. Мадлен сидела в рабочем кресле Олтона, поглядывая на сосны в конце двора. Если верить последнему лечащему врачу — не французскому психиатру, доктору Ламартену, который наблюдал Леонарда в Монако, а новому специалисту из Пенсильванского центра, доктору Уилкинсу, у Леонарда не было «ярко выраженного риска суицидальных настроений». Это не означало, что суицидальные настроения у него отсутствовали, — просто риск был относительно невелик. По крайней мере, достаточно низок, чтобы не требовалась госпитализация (хотя положение могло измениться). На прошлой неделе, в среду, дождливым днем Олтон с Мадлен съездили в Филадельфию, повидаться с доктором Уилкинсом наедине, в его кабинете в Пенсильванском медицинском центре. Эта встреча оставила у Мадлен ощущение, что Уилкинс похож на любого другого знающего специалиста, действующего из лучших побуждений, например на экономиста, который делает прогнозы на основании имеющихся данных, но выводы его ни в коей мере не являются определенными. Она задала все вопросы, какие только пришли ей в голову, о возможных сигналах тревоги и превентивных мерах. Выслушала ответы Уилкинса, рассудительные, но не принесшие удовлетворения. А потом она приехала обратно в Приттибрук и снова начала жить и спать со своим молодым мужем, каждый раз, когда он выходил из комнаты, думая о том, не собирается ли он учинить над собой насилие.
— Леонард все так же, — ответила она наконец.
— В общем, подъезжай, посмотри эту квартиру, — сказала Келли. — Приезжай в шесть, тогда мы сможем сходить на вечеринку. Хотя бы на часик приезжай. У тебя настроение поднимется.
— Подумаю. Я тебе перезвоню.
Когда она чистила зубы в ванной, в окна вплывал запах свежескошенной травы. Она посмотрела на себя в зеркало. Кожа сухая, слегка покрасневшая под глазами. Особенного старения не заметно — ей всего двадцать три, — но еще год назад она выглядела по-другому. Теперь на лице у нее лежали тени, так что Мадлен могла представить себе, как изменится ее лицо с возрастом.
— Доброе утро, — сказала Филлида. — Как спала?
— Плохо.
— У тостера английские булочки.
Мадлен сонно прошлепала по кухне. Взяв из упаковки булочку, она попыталась разломать ее.
— Возьми вилку, милая, — сказала Филлида.
Но было уже поздно — верхняя часть булочки оторвалась неровно. Мадлен кинула неровные половинки в тостер и нажала на рычажок.
Пока булочка поджаривалась, она налила себя чашку кофе и уселась за кухонный стол. Как следует проснувшись, она обратилась к Филлиде:
— Мам, мне сегодня вечером надо в город, квартиру посмотреть.
— Сегодня вечером?
Мадлен кивнула.
— Мы с отцом сегодня вечером приглашены на коктейль.
Это означало, что Филлида не сможет остаться с Леонардом.
Булочка выскочила.
— Мам, но как же? Квартира, судя по всему, идеальная. На Риверсайд-драйв. С видом.
— Извини, милая, но я уже три месяца как приняла приглашение.
— Келли говорит, долго она не продержится. Надо сегодня приехать.
Ей неприятно было нажимать. Филлида с Олтоном так много помогали во всем, так поддерживали Леонарда в его тяжелом состоянии, что Мадлен не хотелось их загружать еще больше. С другой стороны, если она не найдет квартиру, они с Леонардом не смогут от них уехать.
— Может, Леонард с тобой поедет? — предложила Филлида.
Мадлен, ничего не говоря, выудила из тостера большую половину булки. Она только на прошлой неделе возила Леонарда в город, и поездка прошла неудачно. В толпе на Пенсильванском вокзале у него появилось учащенное дыхание, и им пришлось следующим же поездом вернуться в Приттибрук.
— Наверное, не поеду, — наконец сказала она.
— Может, спросишь Леонарда, хочет ли он поехать? — сказала Филлида.
— Спрошу, когда он встанет.
— Да он уже встал. Довольно давно. Он там, на террасе.
Это Мадлен удивило. В последнее время Леонард долго спал по утрам. Поднявшись, она взяла кофе с булкой и вышла на солнечную террасу.
Леонард сидел в тени на нижнем уровне, в адирондакском кресле, в котором проводил почти все время. Большой, косматый, он походил на существо с иллюстрации Сендака. На нем были черная футболка и мешковатые черные шорты. Ноги, обутые в старые баскетбольные кеды, он задрал на перила крыльца. Откуда-то из пространства перед его лицом поднимались завитки дыма.
— Привет, — сказала Мадлен, подойдя к его креслу.
Леонард прохрипел что-то в знак приветствия, продолжая курить.
— Как дела? — спросила она.
— Сил нет совершенно. Не мог заснуть, так что около двух принял снотворное. Потом часов в пять проснулся и вышел сюда.
— Ты уже позавтракал?
Леонард показал пачку сигарет.
В соседнем дворе заработала газонокосилка. Мадлен села на широкий подлокотник кресла.
— Звонила Келли, — сказала она. — Как ты смотришь на то, чтобы съездить со мной в город сегодня вечером? Где-нибудь в полпятого?
— Не лучший вариант, — сказал Леонард, снова хриплым голосом.
— На Риверсайд-драйв есть односпальная.
— Ты поезжай.
— Я хочу, чтобы ты поехал со мной.
— Не лучший вариант, — повторил он.
Звук косилки приближался. Дойдя до самого забора с той стороны, он снова начал отдаляться.
— Мама идет на коктейль, — сказала Мадлен.
— Мадлен, я могу и один побыть.
— Знаю.
— Если бы я хотел покончить с собой, мог бы сделать это ночью, когда вы спите. Мог бы утопиться в бассейне. Я мог сделать это сегодня утром.
— Ты думаешь, мне от твоих слов легче будет ехать в город? — сказала Мадлен.
— Слушай. Мад. Я себя не особенно хорошо чувствую. Страшно устал, нервы на взводе. Еще одну поездку в Нью-Йорк я, наверное, не вынесу. Но здесь, на крыльце, мне неплохо. Можешь меня тут оставить.
