— Что-то радости мало в твоем голосе, дорогой,— не унималась Вероника.
— Па волнуется,— заметила Варя.— Он всего только второй раз собирается жениться…
Меня спас официант: он деловито подошел к нашему столу и, уже обращаясь к Веронике, протянул ей новый счет.
— Совсем другое дело,— рассыпала она серебристый смех и наградила официанта таким лучезарным взглядом, что даже его меркантильная натура дрогнула, прогнулась, и на лице его появилась не заученная снисходительно-вежливая, а самая настоящая человеческая улыбка.
Счет был ровно наполовину меньше. Я стал ему совать трешку, но он вежливо отстранил мою руку:
— Благодарю, на чай не берем.— И снова улыбнулся Веронике.
Потом я узнал, что официанты тех, кого нагло обсчитывают, ни капельки не уважают, между собой таких простаков они называют «купцами» и «фуфлом».
— Ты меня удивляешь, па,— насмешливо заметила Варя.— Бедному швейцару пожалел рябчик, а этому наглому типу предлагаешь трюльник!
— Рябчик, трюльник…— покачал я головой.— На каком это, интересно, языке?
— Жаргон, папочка, жаргон,— рассмеялась Варя.— Может, ты не знаешь, что такое бабки? Тачка? Шеф? Мастер? Купец? Маг? Пласт?
— Это ты у какого философа почерпнула? У Платона или Аристотеля? — съязвил я. Что-то очень уж моя доченька развеселилась…
— Такие словечки сейчас употребляет современная золотая молодежь,— ответила Варя.
— А ты какая молодежь? — не унимался я.— Серебряная?
— Ну чего ты пристал? — вступилась за нее Вероника.
— У папы на современную молодежь — зуб,— уколола меня Варька.
Когда мы уходили, я заметил, что у стола баскетболистов в почтительной позе замер тот самый официант, которого я принял за нашего,— или еще заказывают, или рассчитываются. С официантом толковал парень в голубом костюме, Боровиков хмуро смотрел в нашу сторону. Он сделал Варе какой-то знак головой, но та никак не отреагировала. Лицо у дочери было озадаченное, будто она разрешала про себя какую-то важную проблему.
На улице Бродского было сумрачно, дул теплый ветер, фонари светились вполнакала. Зато Невский празднично сверкал огнями, северным сиянием полыхали на крышах зданий рекламные огни, на здании Думы мягко светились круглые часы. Черные стрелки показывали половину одиннадцатого. Небо было чистое, в рогатках телевизионных антенн запутались едва различимые звезды. Их будто серебристой пылью присыпали.
Я предложил пройтись пешком, Варя и Вероника не возражали. Такси все равно не поймаешь. Я уже давно заметил, что таксисты все наглее себя ведут: хотят — остановятся, хотят — мимо проедут. А если и поймаешь, то дотошно выясняют, в какой район тебе ехать, и чаще всего захлопывают дверцу и уезжают, а ты стоишь как дурак и смотришь вслед. Время от времени в ленинградских газетах появится фельетон про таксистов, но либо они газет не читают, либо меры против их хамства теперь не принимаются.
Машин в городе мало? Или желающих ездить на такси стало слишком много?..
Окна жилых домов голубовато светились. Я вспомнил, что сегодня по телевизору показывают чемпионат мира по хоккею. Кажется, чехи играют с канадцами.
— Варенька, ты только не вздумай меня называть мамой,— дурачилась Вероника.
— Какая же ты мама? — рассеянно сказала дочь.— Ты — мачеха.
— Какое противное слово… Мачеха! Варенька, не называй меня мачехой!
— Как же тебя называть?
— Да что я такое болтаю? — спохватилась Вероника.— Может, я и не пойду за тебя, Георгий. Еще с одним не развелась и сразу замуж за другого! Должна же я вкусить все прелести полной свободы? Ни от кого не зависеть, никому не подчиняться… Варенька, хорошо быть свободной?
— Плохо,— ответила Варя.— Из истории известно, что женщины своей свободой еще хуже распоряжаются, чем мужчины. Абсолютной свободы не бывает. В конце концов, человек не свободен сам от себя.
— Варька! Какая ты умная! — восхищенно произнесла Вероника и даже остановилась.— Человек не свободен сам от себя… Это ты про кого? Про меня или про себя?
— Про нас,— улыбнулась Варя.
Я вдруг подумал, что надо было позвонить Острякову и пригласить его с Полиной в ресторан. Анатолий Павлович будет до конца года безвыездно находиться в Ленинграде. Он сам попросил, чтобы пока его не посылали за границу. Сейчас он заведует каким-то сектором в «Интуристе». Как и я, на работу ходит пешком, вернее бегает. Трость он забросил, почти не хромает.
— Дорогой, я все хотела тебе сказать…— наморщила белый лоб Вероника.— Я ведь хотела тогда, летом, ехать в Москву на следующий день… Что же заставило меня переменить решение?
— Интуиция,— подсказала Варя.
— Дай вспомнить…— Глаза Вероники отрешенно смотрели прямо перед собой. И, как всегда, ярко блестели.— Да, мы с подругой собирались к портнихе… Я позвонила, но ее не оказалось дома… Тогда я схватила сумку, запихала в нее кое-какие вещи и бегом бросилась к машине, которая стояла под окном. Будто кто-то требовательно позвал меня…
— Кто-то… Конечно, ты,— улыбнулась мне Варя.— Никогда не ездил на попутках, а тут стремглав помчался на Среднюю Рогатку.
— Я еще издали увидела вас и хотела проехать мимо, но…
— Внутренний голос скомандовал: «Остановись!» — подсказала Варя.
— И я остановилась… на свое горе или счастье?
— Вам лучше знать,— насмешливо заметила Варя и пошла вперед. Наверное, ее утомили воспоминания Вероники.
Странно, Веронике пришла в голову точно такая же мысль, что и мне: случайность или закономерность наша встреча с ней? Я тоже много думал об этом, так же как и о том, зачем я появился на белый свет,— случайность это или закономерность?..
Наверное, на подобные вопросы, которые задают себе многие люди, никто пока ответить не может.
Вероника порывисто схватила меня за руку и, приблизив свое глазастое лицо к моему, прошептала:
— Поедем ко мне, Георгий? Я умираю…
Стоило ей вот так посмотреть мне в глаза, как я тоже загорался. Она слегка прикоснулась к моему виску пухлыми горячими губами.
— Что ты мне такое сегодня говорил по телефону?
— Я сказал, что люблю тебя.
— Наверное, была плохая слышимость,— я звонила из автомата.
— Я сказал, что хочу тебя…
— Обними меня, крепко-крепко!
В этот момент у здания цирка остановились «Жигули» салатного цвета. Оттуда вылез Леня Боровиков. Ветер взъерошил его светлые волосы. Такое впечатление, будто у него в волосы воткнуто перо. Он что-то сказал Варе — она сразу остановилась, увидев его,— и теперь они оба стояли на пустынной площади напротив цирка и смотрели на нас. Смотрела на нас с афиши и знакомая, улыбающаяся во весь широкий рот, круглая физиономия клоуна Олега Попова. Огромная клетчатая его кепка напоминала крышу навигационной станции в аэропорту.
— Ты мне роди, пожалуйста, сына,— сказал я Веронике.— С дочерьми, я гляжу, слишком уж много хлопот…
— Ты собираешься с ним драться? — испугалась Вероника.— Он такой громадный…
— Надо будет попросить Варю, чтобы в другой раз выбирала дружка в легкой весовой категории…— усмехнулся я.
Не сделал я и двух шагов по направлению к ним, как Вероника догнала меня, вцепилась в рукав.
— Если он тебя тронет, я ему глаза выцарапаю,— скороговоркой проговорила она.
— Сейчас будет цирк… у цирка,— сказал я.— Жаль, зрителей мало…
Но никакого цирка не получилось. Я был настроен воинственно. Пусть он сильнее, но я не отступлю, это я знал точно. Я помнил, Варя говорила, что баскетболист точит зуб на меня. Доказывать этому верзиле, что я тут ни при чем, у меня не было никакого желания. У меня уже была раз стычка с ним в Купчино, когда мы с Боба Быковым вызволяли из квартиры Олю Журавлеву и Милу Ципину. Тогда победа осталась за мной. Правда, Боровиков был сильно пьян, сейчас он выглядел вполне трезвым. Драки я с детства не любил, наверное потому, что приходилось довольно часто драться. Армейская спортивная закалка еще сохранилась, и Боровикову не так-то просто будет справиться со мной, хотя он и на голову выше, да и моложе лет на пятнадцать. Где-то в глубине души я понимал всю нелепость ситуации: на глазах родной дочери и любимой женщины я буду драться с парнем, ухаживающим за моей дочерью!..
Вероника ни на шаг не отставала от меня, ветер сбил ее волнистые волосы на одну сторону, расширенные глаза уже не блестели, а сияли каким-то неземным светом. Звездным светом. Появившаяся со стороны Садовой улицы крытая грузовая машина помигала нам фарами, потом объехала стороной.
— Георгий Иванович… я люблю Варю,— с трудом одолев мое имя-отчество, заявил мне посередине площади Леня Боровиков.
— Я ее тоже люблю,— пошарив у себя в голове и не найдя ничего поумнее, изрек я.
— Варенька, и я тебя люблю,— ввернула Вероника.
