Алкашей и даже обыкновенных любителей крепких напитков в командах Орехова не было, он за этим делом следил, но даже он вместе со всеми инженерами земного шара еще не придумал видеокамеры с нюхательными приборами или с определителями алкоголя, принятого человеком на посту. И эта техническая несовершенность здорово помогала бывшим офицерам коротать ночное время, хоть на кожаном диване, похрапывая под звуки телевизора, а хоть и стоя-сидя на посту с книгой в руках. Кстати, о книгах. Орехов, запомнив еще в ранней юности ходкую в те годы фразу о том, что его славные соотечественники являются помимо всего прочего еще и самыми читающими в мире людьми, зная, что эта тяга к любому чтиву осталась у россиян, а также у некоторых других народов ближнего зарубежья, не попытался даже запретить на словах или письменным указом ночные чтения на посту. Хотя подобные, совсем не антиконституционные указы в некоторых ЧОПах столице уже появились, и Орехов об этом знал.
Орехов не то чтобы нравился своим подчиненным, но не вызывал у них чувства отторжения. Он был свой. Пусть и не в доску, но свой.
И Чагов был своим, но не для людей уровня Прошина, и люди, которых он однажды собрал у себя на квартире неподалеку от метро Войковская, почувствовали это сразу. Четыре бывших майора, два подполковника, два полковника сидели в зале за круглым столом и внимательно слушали небольшое сообщение Чагова минут на тридцать. Прошин слушал эту речь во второй раз. Но терпел. Как терпел он партийные собрания в столь уж отдаленные времена. Терпеливым он был человеком – это даже теща заметила.
Наконец Чагов перешел к конкретике:
– Одна солидная контора решила сменить охрану. Там молодняк распоясался. Службу не знают. По ночам баб приводят, дым коромыслом стоит, в переговорных прямо на столах любовью занимаются, совсем с ума сошли. Откуда они только набрали таких ухарей. Солидная организация. Короче, если вы согласны, то завтра в 8.00 мы эту команду меняем. Всю. Решать нужно сегодня. Сейчас. Если кому-то не нравятся условия, людей я найду. Три сотни зеленых на дороге не валяются. Решайте.
Пять офицеров, в том числе и Прошин, сразу сказали: «Мы согласны». Один полковник отказался, майор и подполковник пытались потянуть время: «Можно завтра дать ответ или хотя бы сегодня вечером?» Чагов временем не располагал. Он знал возможности каждого из приглашенных. Это был действительно отработанный материал. Пенсионеры. Даже два относительно молодых майора – им бы еще служить и служить где-нибудь в штабной тиши или в каком-нибудь училище, или в райвоенкомате – прошли за пять последних лет через такие передряги, что врагу не пожелаешь. По-хорошему им нужно было прийти в себя, передохнуть, пройти, так сказать, курс реабилитации и после этого полный вперед на коне с шашкой наголо, как говаривал дед Чагова, герой Первой мировой и последующих войн, но в том-то вся и беда, что ничего другого судьба этим людям – да уж и не совсем это отработанный материал! – не предоставила. Только охрана как смотровая площадка и возможность найти дело посерьезнее. Или на даче спивайся потихоньку под присмотром верной жены.
– Даю на размышление два часа, – сказал Чагов, заметив удивленно, хотя и без особого огорчения. – Что же вы чай не пили?! Торт никто не попробовал!
– Серега! Ты уже полчаса куришь! Дай немного походить, сил нет, в сон клонит. – В дверях конторы показался Касьминов и тут же скрылся, убежал к пульту сигнализации – там звонил телефон.
Прошин пожал плечами («Надо же, две сигареты искурил подряд!») и пошел менять еще совсем тяжелого на вид Николая.
Они познакомились на квартире у Чагова. Покинув ее, обмолвились двумя фразами в метро, на Белорусской расстались: «До завтра!»; «Будь здоров!»
Чагов расставил всех строго по ранжиру. Старшие по званию получили должности начальников смен, майоры – инспекторов охраны. Разница в окладах была десятипроцентной, и это всех устраивало.
Николай вернулся домой засветло. На станции его подхватил Петька, бывший прапор на «девятке», забитой товаром, и в городок они доехали с ветерком, осенним, сухо шелестевшим в кронах потерявших лист деревьев. Петька хорохорился. На станции он взял два ларька, надеялся раскрутиться и к осени купить «Газель», нанять водителя и грузчика. Может быть, даже двух.
– Летом начну стройку. Хочу купить второй участок, – говорил он, подруливая к дому, где жил Касьминов. – Так что если тебе не нужен твой участок, продай мне.
– Зачем тебе два? – спросил Николай, открывая дверцу.
– Чтобы жить по-человечески. Двенадцать соток маловато будет.
– Как у тебя с Кухановым? Расчет получил? Премиальные он выплатил, как обещал?
– Будь здоров и не кашляй! – пассажир пожал руку бывшему прапору и вылез из машины.
Петька служил срочную лет десять назад. Потом пять лет ходил в прапорах. Был он родом из воронежской глубинки, служил исправно, иначе его в части не оставили бы, несмотря на то, что он за пару месяцев до дембеля уломал одну местную девчонку и женился на ней. Майор Касьминов называл его хорошим солдатом. Но прапор он был так себе. А три года назад Петька не стал перезаключать договор, занялся мелким бизнесом и моментально перешел почти со всеми офицерами на «ты». Только командира дивизиона называл по имени-отчеству, и то только потому, что Петькина жена работала в части вольнонаемной. Работала за гроши. Наотрез отказываясь сидеть дома с двумя детьми, даже после того, как муж купил ей шубу из нутрии. В военном городке таких шуб было немного.
«Вот гнида!» – выругался про себя Касьминов, поднимаясь по гулкой лестнице.
Петька разонравился ему давно, еще тогда, когда, будучи сверхсрочником, стал ездить в Москву на оптовые рынки и завозить в городок всякую мелочь. Хитрый и скрытный был Петька. Над ним в то время посмеивались, не замечая того, как меняется бывший прапор и внешне, и внутренне. Менялись у него походка, говорок, мимика. Из шустрого, угодливого, преданноглазого он превращался… пока трудно было сказать в кого, но только не в степенного русского мужика из глубинки, возраст которого перевалил за тридцать.
Бывал он волей-неволей и на гаражной улице. Какого водителя минует участь сия! И здесь он вел себя обособленно. Поговорить не отказывался. Любил слушать местные новости. Быстро привык к тому, что гаражные мужики, частенько подваливающие к нему с одной лишь просьбой – «Дай на пузырь, буксы горят, через неделю вернем!» – выслушивают его безапелляционные приговоры по тому или иному предмету разговора молча, внимательно, не споря, не отстаивая свои позиции. О политике он, конечно же, ни с кем не говорил с тех пор, когда вынужден был, еще рядовым, выступать в ленкомнате на политинформациях или политзанятиях. И высокопоставленных начальников, даже районных, не говоря уже о прочих, он никогда в своих приговорах не касался. Зато всякой мелочи от него доставалось.
Буквально на днях мужики, среди которых, между прочим, было немало офицеров, в том числе и майоров, обсуждали ставшую вдруг насущной для Касьминова тему частной охранной деятельности. Петька подвалил к спорщикам на пике спорной волны. И каково же было удивление Николая, когда он, тридцатилетний бывший прапор, растолковал со знанием дела гаражному люду все о частной охране, поделив ее на три категории:
– Первая. Телохранители. Эти ребята свое дело знают и за него получают приличные бабки. Между прочим, мне их не жаль. Сами в пекло лезут. Но без таких мужиков никуда. Их ценить стоит. (И все гаражные мужики в этот момент поняли, что в скором времени такие телохранители будут и у Петьки, чем черт не шутит!) Вторая. Дутыши перед входами в разные казино-мазино, в престижные рестораны и так далее, как говорится. Эти тоже получают неплохой навар, в основном чаевые. Третья. Инженерье всякое и прочие неудачники по жизни. Они даже не охраняют, а караулят с умным видом на заводах, в разных мелких банках, в фирмах, помогающих тем, кому делать нечего. Так себе, шушера, сброд, подъедающий остатки с чужого стола, барского. Три сотни зеленых им кинут на лапу, они и рады вусмерть. Сброд, он и есть сброд. Дворняги, которым чуть-чуть повезло. Короче, все.
У Петьки нюх был отличный. Он ни словом не обмолвился об офицерах. Будто осенью 95-го года ни одного бывшего офицера в охранных предприятиях не было, и идти они туда не собирались. Будто многие бывшие офицеры военного городка не мечтали о трех сотнях зеленых за десять смен.
Касьминов, огорошенный, не зная, что и сказать в ответ, буркнул мужикам: «Пока!» – и пошел домой, быстро злея на ходу: «Вот гнида! Я за него еще и хлопотал, отпуск выпрашивал!» Он пришел в тот день домой совсем злой, но сдержал себя, сел за стол, жена налила ему тарелку супа, он сгоряча, не подумав, сказал:
– Налей стопочку. Настроение хреновое.
– Тебя же в любой момент могут вызвать на собеседование, подумай! Триста долларов на дороге не валяются. У Куханова ты за четыреста пятьдесят долларов каждый день по семнадцать часов вкалывал. Не надо сейчас пить.
