– Не худо бы.
Микаэл подошел к двери и повернул ключ.
– Вопрос ясен, – начал Марутханян, взяв со стола папиросу. – Прежде всего ты должен дать мне честное слово, что все, о чем мы будем говорить, останется между нами.
– Излишняя осторожность. Я себе не враг.
– Молодцом! Тебе известно, дорогой мой, что я не похож на здешних горе-купцов. Я – юрист, хотя и без высшего образования, но не хуже любого присяжного поверенного разбираюсь в законах. Меня знают и здесь и в Тифлисе. Этим я хочу сказать, что если берусь за какое-нибудь сложное дело, то уж довожу его до конца, действуя осторожно и обдуманно: семь раз примерю, один раз отрежу.
Пустив в потолок клуб дыма, он уставился желтовато-зелеными глазами на Микаэла.
– Хочешь, чтобы завещание было признано незаконным I и утратило силу?
– Конечно, хочу! – ответил Микаэл с жаром. – Отлично. Но для этого потребуется ряд условий. – Например?
– Во-первых, твердость воли, хладнокровие, а затем уменье лицемерить и ловко лгать.
– Лгать? Разве это необходимо?
– Безусловно! Девятнадцатый век, милый ты мой, век лжи, а век этот еще не кончился. Нынче лгут все, и особенно, те, кто восстает против обмана.
– Ну, а дальше? Изложи свой план. – Сию минуту. Твой старший брат, Смбат, вот уже три дня как судебным порядком утвержден в правах наследства. Отныне ты его раб в полном смысле этого слова. Так или нет? – Допустим, что так.
– Допускать нечего, по точному смыслу закона это так. Отец твой назначил тебе ежемесячно cто рублей – жалованье повара средней руки. Ты можешь вступить в наследственные права лишь после женитьбы. А жениться разрешается тебе лишь в том случае, если ты станешь серьезным, рассудительным человеком, ха-ха-ха!.. Этот пункт завещания весьма эластичен и обличает наивность того, кто писал, и невежество того, кто. диктовал. Скажи, пожалуйста, если ты совсем изменишь образ жизни, то есть бросишь пить, играть в карты, волочиться за женщинами, напустишь на себя важность, как ты можешь доказать, что ты на самом деле изменился? При желании Смбат всегда может возразить: дескать, ты остался тем же, каким был и при жизни отца. Это – во-первых. Во-вторых, разве ты согласился бы жениться? Уверен, что нет. Ты принадлежишь к категории мужчин, для которых слово «женитьба» звучит так же фатально, как для меня «Сибирь» или «Сахалин». И на кой черт жениться тебе, когда к услугам таких, как ты, жены дураков. Итак, этот пункт завещания, как видишь, твоя гибель, намыленная петля… И вот я со своим планом иду тебе навстречу. Мой план хоть и наскоро составлен, но все же лучше этого идиотского завещания, мой план так или иначе может изменить твою судьбу.
– А что за план?
– Другое завещание, так сказать, контрзавещание.
– Где же его взять?
– Вот в этом-то и загвоздка! Допустим, что контрзавещание составляется с полного твоего согласия, по моему плану и при участии двух таких помощников, из которых каждый мастер своего дела и никогда еще не был уличен ни в чем. Только ответь – хочешь ли стать полноправным наследником богатства, оставленного твоим батюшкой, или же предпочитаешь быть рабом брата?
– Говори скорее, бога ради! – воскликнул Микаэл, которому казалось, что зять шутит.
– Контрзавещание, разумеется, будет составлено зад ним числом, и на нем, понятно, будет подлинная подпись покойного. Это не так трудно, как тебе может показаться. Ты мне дашь образчик почерка отца, лучше всего подпись под какой-нибудь бумагой, а уж остальное дело мое и моих помощников. Согласен?
– А каково будет содержание контрзавещания? – поинтересовался Микаэл, убедившись, что Марутханян вовсе не шутит.
– Весьма любопытное, психологически весьма правильное, весьма ясное и справедливое, – ответил Марутханян, поправляя свой красный галстук. – Прежде всего о размере наследства. По самому скромному подсчету оставленное покойным недвижимое имущество я оцениваю в три с половиною миллиона. На четыреста пятьдесят тысяч процентных бумаг и приблизительно столько же наличными. По контрзавещанию наличные деньги, процентные бумаги вместе с обстановкой этого дома достаются тебе. А вся недвижимость, как то: нефтяные промысла, дома и завод, то есть их стоимость или же доходы с них, делятся на три равные доли: одна – опять-таки тебе, другая – твоему младшему брату, Аршаку, третья – сестре, то есть моей жене… Что касается матери, то она, согласно закону, получает седьмую часть. Думаю, что более справедливого и законного завещания нельзя и представить.
– А Смбат?
– Было бы неосмотрительно упоминать о нем в завещании. Все знают, что он был проклят и изгнан, естественно, Смбат должен быть обделен. Выиграв дело, мы назначим ему постоянный оклад или же дадим некоторую сумму, и тогда нас же будут хвалить за великодушие. – Но выиграем ли мы дело?
– Может, выиграем, а может, и нет. Если не выиграем и обман обнаружится, нас потянут к уголовной ответственности.
– Нет, нет, я на это не пойду! – воскликнул Микаэл, ужаснувшись.
Марутханян иронически улыбнулся.
– Но ведь мы без всякого сомнения выиграем дело, – проговорил он с полным спокойствием. – Ты послушай! Где будет рассмотрено дело? Ясно, в губернском суде. Вот тут-то и зарыта собака. Кем выносится решение? Лишь дураки и идиоты верят в справедливость. А я наперечет знаю всех членов суда, знаю также, до чего они падки на взятки. Взятка – вот та великая сила, что движет совестью судей и законами. Мне же известны приемы, как подкупить членов суда и других, начиная от швейцара и кончая председателем.
– А если нам не удастся подкупить? – спросил Микаэл с нетерпением.
– Тогда мы прибегнем к другому средству, – предложим пойти на мировую.
– Кому?
– Смбату.
– Каким образом?
– Прежде всего припугнем его слухами о контрзавещании. Мною уже кое-что предпринято в этом направлении. Затем появится на свет контрзавещание. Смбат, увидя подпись покойного батюшки и выслушав мои показания, придет в ужас, и мы прижмем его к стене.
– Выходит, что ты мне предлагаешь пойти на мошенничество?
– Дорогой мой, – сказал Марутханян, снова поправляя галстук, – на свете много ложных понятий и ложных чувств. Мошенничество – понятие растяжимое. Разве не мошенничество – опозорить имя родителей, изменить вере отцов, погубить будущность детей за ласки какой-то распутницы, поносить родного отца при жизни, а после смерти завладеть его богатством, обобрав законных наследников? Своими махинациями я хочу восстановить справедливость, как дипломат, который правдой и неправдой спасает свое отечество. Впрочем, зря я затягиваю, воля твоя, не хочешь, – что я могу поделать? Ступай и пей воду из рук брата, как глупый баран…
– А не слишком ли много придется на долю твоей жены?
– Доля долей, а мне за труды? Неужели, рискуя своей репутацией, я должен остаться при пиковом интересе?
– Ведь говорил же ты: семь раз примерь, да раз отрежь, – значит, ты не очень рискуешь.
– Будущее покажет… В этом деле главная роль принадлежит тебе. Впрочем, нечего канителить: либо да, либо нет!
– Ладно, делай как хочешь, но только обойдись без меня. По судам таскаться мне неохота, да и вообще твой проект мне не особенно улыбается. Это дело темное.
– Оно сделается ясным, раздобудь только мне одну подпись покойного или лучше несколько…
– Хорошо, – согласился Микаэл, – сегодня же разыщу и дам.
– Вот за.это хвалю! Надо, милый мой, действовать, действовать!
Покидая Микаэла, Марутханян в дверях едва не столкнулся с Гришей. Толстяк, почтительно пропустив Марутханяна, вошел, устало отирая платком пот с раскрасневшегося лица и шеи, и с плечами ушел в кресло.
– Ох, – простонал он, насилу переводя дух, – подниматься по лестнице – мученье! У порядочных людей Дом должен быть без лестниц… Черт бы побрал этих врачей, пристали: ходи да ходи, чтобы похудеть? Каково мне таскать этот бурдюк! Собираемся у Кязим-бека, дружок, пей уксус: большой дебош предстоит. Кстати, когда сороковины?
– Кажется, через неделю.
– Так я ему и сказал. Значит, в то воскресенье мы воздадим памяти покойного последние почести, а во вторник снимем с тебя траур. Однако к делу. Я пришел просить тебя сегодня вечером ко мне – предстоит небольшая партия в баккара. Вели подать стакан воды.
Лакей принес бутылку нарзана, и Гриша напился прямо из горлышка. Потом он уговорил Микаэла отобедать в гостинице «Еврона», – там будут артистки недавно прибывшей оперы во главе с очаровательной примадонной Барановской.
– Ну, я передохнул. Аида, пошли! Стояла теплая погода, хотя и было начало октября. Друзья прошлись по центральным улицам и дошли до квадратной площади, служившей местом прогулок. Отвечая на приветствия многочисленных знакомых, Микаэл уже воображал, что всем известно о завещании: не смеются ли над ним, а может быть, и сочувствуют?..
– Ступай в гостиницу, мне надо протелефонировать кой-кому о сегодняшнем баккара.