Митиленич сделал необходимые пометки в журнале, навел на столе порядок, достал из сейфа толстый пакет и взрезал его. Вынув из пакета папку, он бросил взгляд на надпись... "Каргаретели Иагор Ираклиевич", прочитал он и вскочил как ужаленный. Заметался по комнате. Он шагал до тех пор, пока на лице не проступила испарина. Кинувшись к папке, он перелистал ее, приборматывая: "В таком возрасте!" Успокоившись, Митиленич сел за стол и внимательно прочитал докладную записку на имя начальника Управления: лагерь тщательно и неоднократно обыскивали, перелопатили все сугробы, но никаких следов не обнаружили!..
"Нет, в лагере никто руки на него не поднял бы, если, конечно, не было задания службы безопасности. Его не было. Бежал? Скукожился в машине? С его ростом? Была пурга, и машины в лагерь не заезжали. Бежал с объекта? Но при проверке число вывода и привода совпало. Тогда как же?"
Митиленич помолчал с полчаса. Сощурившись, затребовал чертежи четырнадцатой зоны...
– Никак нет, не желаю знать, немедленно найти и доставить!
Инженер принес чертежей только через два часа, а уже через десять минут Митиленич затребовал селектор. Вызвал начальника режима четырнадцатой зоны.
– Был каптером в бараке? Осмотрите пол каптерки. Под ним проходит коллектор... Как? Коллектор, коллектор... Не знаешь, что такое коллектор? Ты начальник режима, капитан, офицер!.. Допускаю, ты можешь не знать, что в зоне под седьмым бараком проходит коллектор. Но должен же ты знать хотя бы, что такое коллектор!..
Еще через час Митиленич раздвинул шторки на большой карте и воткнул первый флажок на местоположении четырнадцатой зоны. Отыскав на рельефной карте холм, на который приходился коллекторный колодец, он воткнул флажок и в него. Потер руки... И словно ощутил в пальцах будущий орден, и как ему воздается "за особые заслуги". А какой дадут?.. Тут неожиданное соображение его как обухом огрело, он насупился, закаменел. Сидел какое-то время недвижно. Рука нерешительно потянулась к ящику и, выдвинув его, извлекла фотографию в округлой картонной рамке с подпоркой. Установив ее перед собой, Митиленич внимательно вгляделся. С фотографии улыбалась кокетливая, довольно хорошо сохранившаяся женщина лет сорока с небольшим. У нее было полноватое, нежное лицо, оставлявшее впечатление человека веселого. Надо сказать, что Митиленич жен подбирал по выражению глаз, руководствуясь принципом, что в "улыбке глаза женщины обманчивы, а в гневе - зеркало души". В этом замечании есть зерно, заслуживающее внимания, пусть никто не обманывается на тот счет, что девушка периода любовной игры и кокетства проявит в замужестве тот же характер. Хочешь знать, что она такое, рассерди, увидишь реакцию - и по ней суди. Митиленич сунул руку в другой ящик, долго шарил в нем и извлек конверт, вынул из него фотографии и разложил в ряд. Помешкал некоторое время, напрягая память, и поменял местами две первые фотографии. То были его жены: Нора, Лора, Дора, Флора!.. Митиленич жен своих переименовывал, такой уж у него был характер. Новые имена походили одно на другое, тут улавливался призвук небезызвестной оперетты, где в выходной арии героя-любовника кокетливой чередой шли сходные по звучанию женские имена. И в самом деле, Митиленич, кроме поэзии и оперетты, других жанров не признавал. К чести Митиленича, он никогда не путал имен, которыми нарекал своих подруг, на это у него была особая память, вообще-то можете себе представить жену, которую вы хоть раз в жизни назовете именем ее предшественницы! Сначала Митиленич оглядел весь строй жен. Взял фотографию Норы, задумался и перевел взгляд на грамоту в серой рамке. Ему припомнилась операция, принесшая грамоту и внеочередное звание. Сбежал вор по кличке Косой. Он сумел добраться до Дудинки, но Митиленич вышел на него, да так здорово, что в сеть попались еще два рецидивиста, на которых был объявлен всесоюзный розыск. Именно после этой операции Нора запросилась к родителям, то ли в Рязань, то ли в Воронеж, пообещав не задерживаться больше месяца, а через десять дней пришла почтовая открытка, составленная всего из двух слов: "Не вернусь". Покинутый муж какое-то время погоревал, потом махнул рукой, взял отпуск и привез Лору. Тут дело слегка осложнилось, так как женщину звали Аэлитой и она наотрез отказалась от нового имени. Митиленич сделал вид, что уступает, но про себя все равно называл ее Лорой. Лора удрала от него после вон той грамоты. Ее Митиленич получил за поимку обвиненного в шпионаже заключенного Августа Соккера, которого взяли прямо на турецкой границе, в точно указанном Митиленичем месте. Дора!.. Флора!.. Что это, совпадения? Столько совпадений походит на закономерность. Митиленич перевел взгляд на портрет своей последней жены: "Мара, любимая, тебя я не смогу потерять... А Каргаретели? Я должен найти его и взять! А если найду и повторится то, что было уже целых четыре раза! Если не найду, тогда по той же закономерности... Как это - не найду, что ты говоришь, товарищ Митиленич, что скажут там?! Найду, куда он денется, он где-то здесь мотается... От пурги не уйдет. Лучше всего, если он замерзнет, и летом я уже буду знать, где искать труп". Митиленич оживился, на лице мелькнула улыбка, но тут же погасла. Митиленич помрачнел, пробормотав: "Это профессионал! Он не ушел бы, не имей гарантии процентов на восемьдесят девяносто. Выходит, надо искать и найти..." Митиленич снова вперился взглядом в фотографию жены: "Нет, любимая, я старею, мне нужен уход, да и тебе нужен друг, не так ли?.. Ты посмотри на эту гнилушку, на этого Каргаретели или как его там! Что ему от меня надо, я не сделал ему ничего дурного! Неслыханная жестокость! Ладно, ты хочешь оторваться, но я-то тут при чем?! Нашел время бегать! До навигации пять месяцев. Что он собирается делать? Тут надо хорошенько подумать... Навигация? Если б он надеялся на навигацию, то погодил бы бежать. Может, он из тех, кто не в ладах с самим собой? Ушел в пургу и будет идти в пургу... Он рванет на юг, душа рекорда взалкала. С другой стороны, он профессионал и бежит, чтобы жить, разве нет? Если он пойдет на юг, какой у него шанс выжить? Тут что-то кроется, Митиленич, тут что-то кроется!"
Гора шел восемнадцать часов. Пятьдесят минут ходу - десять отдыха, как в походном марше. Он приобрел этот навык еще в юности, именно в юности. Техникум, в котором Гора учился, был военизированным, две недели в месяц были отведены военному делу. Летом - два месяца лагерей. Там была настоящая муштра, никаких поблажек. Через два года бойцам студенческой роты присваивалось звание военных техников третьего ранга и один "кубик", с красным талончиком первоочередника запаса в военном билете и с четким адресом, куда следует незамедлительно явиться в первый же день войны. Гора был несовершеннолетним, младше своих однокашников - рано поступил в техникум. Он имел право отказаться, но не захотел ронять себя в глазах товарищей...
Подошло время сна. Чтобы обустроить логовище, нужен был большой сугроб. Нашел, вырыл, получилось довольно просторно. Правда, спать пришлось поджав ноги, но в сложившейся ситуации и это был хлеб.
Гора вбил складной стержень, намучился, натягивая маскхалат, - пурга мешала. Насилу управившись, стал оснеживать края палатки. Ничего не вышло; махнув рукой, он влез в свое убежище, подтянул к щели сани, снял ветровку, подложил под голову вещмешок. Теперь можно было и поспать. Не прошло и пятнадцати минут, как палатку замело снегом. Шум стал глуше, усталость взяла свое. Гора уснул как убитый. Спал он недолго - внутренняя тревога разбудила его. Он ощупал руки-ноги, не отморозил ли, и снова погрузился в дрему. Он вообще не был соней, даже в молодости ему хватало шести-семи часов сна. Но засыпал мгновенно, едва голова касалась подушки, а со временем выучился просыпаться в заданный час. Так вышло и на сей раз - он проснулся, посветил на часы. Восемь вечера.
"Я уже сутки в пути, прошел тридцать шесть километров... Может, больше. Пурга, что ли, стихла? За пазухой у меня граммов триста хлеба и пятьдесят свиного сала. За ужин - и в дорогу! Наши предки брали в поход кумелу[4], горцы ее халой называют. В ней крахмал и углеводы. Еще брали чурчхелы[5] - сплошь витамины, фруктоза, грецкие орехи. Славяне, наверное, свиное сало брали. Вкусное оно и сытное... Черт, видел какой-то сон!.. Видел, как же! Мне Чан Дзолин явился - Митиленич, говорит, хочет сани твои украсть, тебя он брать не будет, голодом заморит... Как Митиленич мои сани уведет? Распогодится, он вертолет вызовет. Ты, заслышав шум, бросишь сани и дашь деру. Вот и уведут сани... Ха-а, Митиленич, не знал, что ты такой простак. Недаром мне Чан Дзолин явился... Если поимщики приметят меня с вертолета, то сядут, и, уж конечно, загребут. При чем здесь сани? Непонятно... Чего ради Митиленичу меня голодом морить, прошелся бы автоматной очередью. Что только не привидится!.. Помню, лишь только доставили меня в тот лагерь, так он самолично пришел на меня посмотреть, каков я молодец. Флегма он, но спец, говорят, отличный. Ему и в голову не приходит, что мне вся его подноготная известна. Даже то, что сделал его Митя Джваршеишвили. Мито и в ссылке все шумел, за что большевики и осиротили его сына... Вот к чему ведет увлеченность идеями Маркса... Двадцать часов пятнадцать минут. Аванти, сеньор!.. Скорее всего, за эти восемнадцать часов я делал по три километра в час. Очень может быть, что прошел я не тридцать шесть, а все пятьдесят километров и даже больше; сани скользили хорошо, легко... Да, я хотел что-то обдумать?.. Так о чем же шла речь? Стало быть, становление характера, личности, миропонимания, так?.. Смешно, что человек отправляется на тот свет со всем своим опытом, будто без него там не примут... Иные, правда, впадают в такое слабоумие, имени своего не помнят... Это конец. А начало?.. Начало - род. Сейчас это называется то ли исторической, то ли генетической памятью - тоже своего рода "опыт", с которым человек рождается. Остальному он учится у людей, приобретает, сталкиваясь с живым и предметным миром. Опыт накапливается, пока работает память... Да, это так. Теперь бы определить, какой возраст чему научает, какой опыт приобретает человек?.. На первых порах, лет до десяти-одиннадцати, он постигает искусство отстаивать место под солнцем, учится выживать. Назовем этот опыт наукой жить. В том же возрасте вырабатываются основные мерила или закладывается тот фундамент, который определяет духовность, миропонимание личности в процессе становления. Теперь о том, что составляет программу или курс науки. Прежде всего это родовая, наследственная потенция. Затем первые слуховые и зрительные впечатления, элементарные навыки... Случались у меня и видения. Это мистика, хотя очень может быть, что видения были порождением оптических эффектов, простых и непростых. По глубокому убеждению бабушки Софьи, такие видения сулили мне удачливость на всю жизнь. Убеждение это несколько сомнительного толка, поскольку и поныне никто не знает, что такое удача: когда до самой смерти провидение ограждает тебя от любых, пусть самых небольших, горестей или когда тебе за жизнь раз сто удается выскользнуть из рук смерти?.."
