— Конечно.
— Давайте, быстренько, открывайте — там термос. Возьмете себе крышечку — она не нагревается, а у меня свой рабочий стакан.
Ну и что теперь делать? Не брать, сказать: «Сами возьмите»? Это кретинизм, пацанство, он будет смеяться — и правильно сделает…
— Ну, как кофе?
— Что? Простите, ради Бога, я забыл вам налить… Привычка, я всегда завтракаю один, задумался…
— Ерунда, Михаил Борисович! Я же понимаю, каково вам теперь…
— Да, не слишком приятно…
— Ничего, все пройдет, как с белых яблонь дым. Поговорим — вам легче станет. Самое плохое — держать обиду в себе, ни с кем не делиться, злопыхательствовать в компании неудачников, бездарностей. Искать сочувствие там, где искать его просто противно. Конечно, там посочувствуют — пришел блестящий молодой ученый и проводит с ними свое время, разговаривает! Для них это свадьба с генералом.
— Что?!
— Кофе слабенький. Я дома варю турецкий, сразу с сахаром, густо, хорошо.
— Я вас буду вынужден просить не говорить гадостей про моих знакомых! Что преступного в том, что люди встречаются и беседуют? Пора уже перестать преследовать за убеждения!
Годится, я собрался! Он, дебил, считает, что я настолько примитивен…
— Михаил Борисович! Я нагрубил вам, оскорбил?
— Дело не в грубости…
— Давайте, быстренько, скажите мне: я вам грубил, оскорблял?
— Я говорю…
— Михаил Борисович! Да или нет? Быстро, по-мужски!
— Нет.
— А теперь точно так же: быстро, правдиво, положа руку на сердце — этих сморкачей вы считаете своей компанией? Это ваши друзья?.. Я знаю, что вы им друг, а они вам?
— Какое это имеет значение…
— Я ждал, что вы так ответите — не захотите говорить неправду: вам претит вранье, а сказать правду малознакомому человеку — трудно. Так?
— Естественно, что трудно разговаривать, почти… Вы, может быть, скажете мне, в чем причина вызова?
— Какого вызова? Вас кто-нибудь вызывал, задерживал, арестовывал?
— Меня вытащили из постели…
— Вы меня простите, Михаил Борисович, но мне стыдно за вашу ложь! Зачем учиться врать, если всю жизнь вы прожили честно… Я обратил внимание, что даже жене, вы не могли, физически не могли, сказать неправду. Я это понимаю. Мы всегда считали вас сильным человеком. Я сам напросился на беседу с вами… Все-таки больно разочаровываться в людях…
— Да, я не привык врать…
— Зачем же привыкать?! Давайте, быстренько, скажите мне, как вы только что сказали о так называемых друзьях: правду. Вас арестовали, задержали?
— Меня…
— Михаил Борисович! Да или нет?!
— Нет!
— Спасибо. Вас вызывали?
— Меня…
— Не надо, не к лицу это вам!
— Нет!
— Приехали, слезайте… Вас… ну давайте, быстренько, скажите сами! Мне ли вам слова подсказывать!
— Меня… пригласили.
— А зачем такой сарказм?.. Вас насильно привезли сюда?
— Нет, конечно!
— Все, теперь вы — это вы, а не какой-нибудь… шмаровоз! За вами заехали и пригласили. Когда будете писать заявление, так и напишите.
— О чем вы говорите?! Что писать?!
— Михаил Борисович, вас пригласили. За вами заехали и пригласили — без угроз, без рукоприкладства, упаси Боже! Заехали и пригласили — добровольно. И вы добровольно ответили на приглашение. Я не стал бы вообще заострять на этом внимание, но вы любите точные формулировки… То, что я сейчас сказал — это ваши слова?
— Что вы сейчас сказали?!
— О том, что вы согласились принять приглашение сотрудников Комитета государственной безопасности побеседовать с ними за чашкой кофе. Вы согласны?
— Не понимаю, к чему эта казуистика…
— Михаил Борисович, я тоже не понимаю, к чему эта казуистика. Вы же сами все это сказали — я просто повторил, чтобы не было ошибки, пререканий… Я правильно повторил, ваши слова?
— Сергей Александрович, мне надоело!..
— А мне?! Вы просто пользуетесь своим превосходством в умении дискутировать. Это, знаете, не по-джентльменски… Давайте завершим нашу дискуссию без взаимных обид, а? Чтобы мне ничего не казалось, скажите быстренько — я правильно повторил ваши слова?
— Практически…
— Михаил Борисович, вы мне обещали, нехорошо! Да или нет?
— Да.
— Вы бутерброд не доели? Наверное, хотели с колбасой, а взяли с сыром! А я как раз люблю больше с сыром. Давайте договоримся: вы ничего не делаете и не говорите, не спросив у меня, а то получается, как с этим бутербродом: и вам плохо, и нам неприятно. Договорились?
И впрыгнуло в дверь есенинское начальство — малое и по-балетному стройное. Цвет кожи — светлый коньяк, нет, не коньяк даже, а экспортная шпрота: выдержанная, сухенькая… И рядом лимон. Все знало начальство о своем цвете, — потому была на нем ярко-лимонная шелковая распашонка с короткими рукавчиками, с тончайшей белой змейкой и зеленым крокодильчиком под левым соском. Михаил Липский любил под такую шпроту ржаной хлеб с маслом. Начальник и об этом знал: брючата на нем — хлебно-ржаного цвета со сливочным пояском.
Все было хорошо у Сергея Александровича с Петром Андреевичем. Одно мешало: глаз у них был неспокойный, как будто без зрачка, без центровки. А у аппетитного их начальника глаз был черный, зауженно выведенный к вискам — и смотрел на Михаила.
— Доброе утро, Михаил Борисович!
— Доброе утро.
— Мое имя-отчество: Рэм Тихонович. Как вы, конечно, знаете, в конце двадцатых, да и где-то до середины тридцатых, давали такие имена…
— Я знаю.
— Ну вот. С печеньем расправились? Могу дать еще по штучке.
Сергей Александрович облокотился на Михаилов стул:
— А мы, Рэм Тихонович, только с бутербродами успели покончить — заговорились… — Я что хотел, Сергей Александрович… Доешьте, пожалуйста, свою порцию печенья, а потом зайдите ко мне. Покуда я вас поэксплуатирую, Михаил Борисович успеет написать заявление. Вы только объясните ему, как шапку писать.
— Так я уже готов, Рэм Тихонович… Михаил Борисович, вы сами напишете, только запомните, пожалуйста: в центре листа большими буквами «Заявление», а в правом верхнем углу: «Председателю Комитета государственной безопасности».
Боже мой, Боже мой, что я им напишу? Они даже не сказали, в чем дело, я понятия не имею, что им известно, но — как это ни банально — им, по всей вероятности, известно все… Нельзя ничего писать, почему я сижу, как…
— Я не обязан писать никаких заявлений! Все, что я хотел сказать, я сказал. Если у вас есть вопросы — спрашивайте, я отвечу.
— Михаил Борисович, а ведь мы с вами договорились: сначала подумать, посоветоваться, а потом языком трепать!
— Сергей Александрович, возьмите себя в руки! Вы не первый день работаете… А то Липский воспользуется вашим возмущением — и напишет в ООН жалобу, что его оскорбляли в гебухе. Вы ведь так нас зовете, я не спутал?
— В чем меня обвиняют?!
— Вас? А кто вам сказал, что вас обвиняют? Вас кто-нибудь запугивал? Допрашивал? Оказывал на вас давление? Может быть, Сергей Александрович, который сидит здесь с вами с восьми утра, пять часов подряд, и угощает вас своим завтраком, вас ударил?! Я ему завтра не дам отгула за то, что он потратил на вас весь рабочий день! У него и поважнее дела найдутся… Если вы недовольны — возьмите бумагу и ручку и напишите — в прокуратуру. Мы организация поднадзорная, нас проверяют регулярно, будьте уверены! Всегда проверяли.
— Я не знаю, что вам писать…
— А вы не ждите подсказки! Это только в антисоветских книжонках пишут, что следователь-чекист заготавливает заранее протокол и дает подписать невинному страдальцу! Я вижу, что вы и в эту ложь поверили, Михаил Борисович?
— Я не верю антисоветским книжонкам!
— Не верите — правильно делаете. Прочли их, поняли, кто и зачем их сочиняет, распространяет, размножает — отлично! Садитесь и пишите, а в конце добавите, как собираетесь жить в дальнейшем. А подсказывать вам никто не будет.
— Что вы хотите знать, я вам скажу, дайте мне понять…
— А вы еще не поняли? Все. Сергей Александрович, подпишите ему пропуск пусть идет на все четыре стороны!
— Я ничего не сказал такого, что…
— Все! Вы меня простите за грубость Михаил Борисович, но я вас приблизительно лет на двадцать старше: вы мне надоели! Я с вами беседую пятнадцать минут, а Сергей Александрович — пять часов. Представляю, как вы ему опротивели. Я бы не выдержал, у меня нервы давно измотаны! Сергей Александрович, пишите пропуск Липскому и пусть его уведут отсюда: нам надо работать а не баклуши бить.
— Что мне будет…
А вы надеетесь, что я вам угрожать буду?! Гораздо более опытные провокаторы старались от меня добиться незаконных действии — и безрезультатно. Идите к своим единомышленникам, возьмите у них на прочтение какую-нибудь стряпню — там все написано: вас, бедняжку, отправят без суда и следствия в Сибирь на лесоповал! А мы позже дадим вам возможность убедиться что и это ложь. А пока убирайтесь отсюда!!! Сергей Александрович, где его пропуск?
