От этого мой текст воспринимался репортажем, нередко его печатали вообще без указания автора, но так было и лучше: идея митьков выигрывала, а это было самое главное.
Ведь самое ценное, что мне удалось сделать в жизни, — это никакая не картина, не книга (в том числе книга «Митьки»), а сама идея митьков.
На какой-то пьянке в американском консульстве нам с Митей подарили по буклетику английской поэзии — Митя, молодец, не поленился почитать и выписал оттуда печальное стихотворение У.X. Одена «Музей изящных искусств», прибавив к существительным ласкательные окончания. Счел, что в тощем буклетике поэты молодые, незнаменитые — можно брать. Флоренский в своей «статье» раздувает значение этого стихотворения, я в реферате подхватываю, правда сократив до хокку, — поэма «Бедный Икарушка» выставляется достижением успешно функционирующей митьковской культуры. Я тогда от Флоренского скрыл, что Митина поэма — стихотворение Одена, не хотелось нарушать ее очарование даже в своем кругу. Не так уж ее и портят ласкательные окончания, хорошая поэма. Возможно, лучшее Митино стихотворение.
Митя, как и все митьки в фазе подъема, был верным товарищем. В марте 1985-го, на очередной выставке ТЭИИ мы уже выставлялись вместе, как группа, одним блоком. Дмитрий Шагин был членом выставкома и стоял насмерть, чтобы не допустить сокращения количества наших работ. Актив ТЭИИ увидел в нем опасного мстительного бойца и от греха подальше Митю больще не пускали в выставкомы. (Еще труднее пришлось Го-ряеву, члену выставкома следующей выставки ТЭИИ, в январе 1986-го. Мы, тогда уже задембелевавшая группа «Митьки», чуть не отказались от участия в общей выставке.)
Сентябрь 1985-го. Дом ученых, Усть-Ижора. Эта выставка, равно как и предыдущие, называется первой. Я не хочу запутать, .наоборот, разъясняю: далее будет еще первая экспозиция «Митьков» на выставке ТЭИИ, первая выставка в Ленинграде, первая в Москве, первая за рубежом. Но вот эта, в Доме ученых, является первой бесспорной официальной выставкой группы художников «Митьки», к тому же прошедшей в большом, престижном выставочном зале. Надыбал место и организовал выставку Виктор Тихомиров (невозможно представить, как — допустим, повредившись вдруг в рассудке, — Тихомиров претендует, чтобы его по этой причине считали основателем группы «Митьки», но выходит, после Флоренского у него на то прав больше других; отметим, что он же организовал ранее самую большую выставку «группы Флоренского» в ДК им. Володарского со странной афишей: «Ленинградские художники. Посвящается 60-летию образования СССР»).
В Доме ученых только что прошел концерт: Цой, Гребенщиков и Майк Науменко на одной сцене, вот какое это было нажористое место. Это не поселковый эстонский дом культуры, куда разве что несколько отдыхающих заглянут, не квартирная выставка для пьяных соседей и друзей художников.
Смело можно сказать, что на время проведения выставки центр ленинградской культуры переместился сюда, в Усть-Ижору. Весь город ехал сюда; выставку сопровождали концерт Цоя с Каспаряном, концерт Гребенщикова (они были нашими общими знакомыми, но зазвал и уламывал их Тихомиров — да еще заведующий выставочным залом, ученый Володя Белогорский), Кривулин и Охапкин читали стихи.
Михаил Трофименков, автор первой внятной статьи о группе «Митьки» («Митек в пейзаже», «Декоративное искусство СССР», № 2, 1989)[3] описывает ситуацию так:
Слышали? Гребенщиков-то — тоже митек, выставился с ними (он впервые выставился с нами только в 1987-м. — В.Ш.). А сказать в те времена, что Гребенщиков, от которого сияние исходит, — митек, означало выдать митькам пожизненную индульгенцию и бросить к их ногам многочисленную ленинградскую рок-тусовку. Знал ли Владимир Шинкарев, какого джинна выпустил из бутылки, сделав персонажами своих поэтических игр реальных, хорошо известных в кругах «подполья» людей, превращенных им в героев борхесовского двоящегося мира, где каждый одновременно — обремененный мирскими заботами человек, художник и персонаж текста, подчиняющийся воле драматурга? Догадывались ли Борис Гребенщиков и Виктор Цой, что их выступления на первой митьковской выставке достаточно, чтобы появилась целая категория публики, мальчиков и девочек, в тельняшках, которые мчались на вернисаж посмотреть, как «митьки тусуются», и которым не было дела до живописи и графики?
Такое мероприятие, такую бомбу уже нельзя было назвать «выставка ленинградских художников», понадобилось звучное имя: ведь до выставки в Усть-Ижоре никакого названия у нашей компании не было, мы считались «группой живописцев» (без четко обозначенного состава) в отличие от экспрессионистов, от сюрреалистов, от салонных художников. Конечно, людей, упомянутых в тексте книги (к тому моменту было написано четыре части), обзывали митьками — но не группу художников.
Играть в митьков-то оно весело, но называть «Митьками» группу представлялось слишком экстремальным недостойным высокого статуса художника. Несолидно. Все же живопись — таинственное, эзотерическое занятие — проходит по другому ведомству.
Группа была названа «Митьками», когда времени на обдумывание названия уже не оставалось: заведующий Белогорский, Тихомиров, Флоренский и еще кто-то из митьков (но не мы с Митей) ехали осматривать Дом ученых перед выставкой. Нужно было продиктовать текст афиши.
— Может, назвать «Круг художников»? — предложил Тихомиров.
— Было уже. Ладно, коли слово «митьки» все время употребляется в связи с нами — пусть так и остается, — сказал Флоренский.
Опять Флоренский выходит основателем.
Сделаем научно-фантастическое допущение: Флоренскому пришло на ум другое хорошее название, к примеру «Вечерний звон».
И что, сейчас в Интернете было бы написано: «Дмитрий Шагин — автор бренда „Вечерний звон“»? Это вряд ли. Непосвященному человеку трудно было бы догадаться, что «Вечерний звон» — это в честь Дмитрия Шагина, Митя замучился бы доказывать. Да и не нужен был бы Мите «Вечерний звон». Согласно классификации групп художников, такая группа не могла бы существовать более трех, пяти лет, но скорее меньше — четкой стилистической общности у нас не было. Да все равно мы назвали бы группу «Митьки» — на следующей выставке. Кстати, сам Флоренский не придает судьбоносного значения именованию группы «Митьками», справедливо взятая, что игры в митьков — дело второстепенное по отношению к живописи.
КОРРЕСПОНДЕНТ: С чего началась история митьков?
ФЛОРЕНСКИЙ: К 1983—1984 годам мы были уже вполне состоявшимися художниками. После того как Шинкарев написал книгу, в которой в шутку использовал слово «митьки», народная молва тут же применила его ко всей нашей группе как оригинальное название. («Петровский курьер», 24.08.1998 г.)
Для членов «группы Флоренского» его авторитет был велик — как Флоренский скажет, так и делали. Тихомиров еще чуть посопротивлялся — уж больно слово такое... вроде как принижает значение — и согласился: ведь это интересный литературный ход, когда неказистый при появлении герой расцветает и оказывается главным действующим лицом. Пусть название странное, тем интереснее.
Название многим казалось неказистым. В 1987 году, когда большой кусок текста «Митьков» уже и в газете «Смена» был напечатан, руководство ДК им. Свердлова такое название на афише запретило. «Митьки» были со скрипом позволены, только когда я соврал, что это аббревиатура: «Молодежная Инициатива: Творчество, Культура, Искусство».
Трофименков в своей статье касается и вопроса названия группы:
Очевидно, что название группы восходит к первой части шинкаревского текста (выросшего ныне в семь раз), появившейся в 1984 году. <...> Андрей Филиппов вспоминает, что художники, успевшие ознакомиться с текстом «Митьков», стали называть этим словом всех друзей Д. Шагина, и тем пришлось с гордостью принять крещение. Виктор Тихомиров утверждает, что решение назваться «Митьками» сложилось в автобусе, в котором художники ехали то ли с развески картин, то ли с осмотра помещения в Усть-Ижоре, где предстояла их выставка. По версии самого Д. Шагина, его друзья распространили на себя нежное прозвище «митек», коим отец именовал Митю, поскольку считали себя духовными сыновьями замечательного живописца Владимира Шагина...
Честно признаюсь: перечитывать прессу о «Митьках» (а у меня ее чемоданы) — неприятный труд, очень мало разумных статей. Я сделал это только один раз, вот сейчас, и был поражен, что версия Дмитрия Шагина о происхождении слова «митьки» появилась вон когда, еще в 1988 году! Я об этом совсем забыл.
Ясно, что сам Трофименков, свидетель событий, относится к Митиной версии иронически. Я тоже не придал значения — ну, сболтнул товарищ спьяну. Абсурд приветствовался. «А что, и пошутить нельзя? Чего не скажешь в шутейном разговоре... Вы пошутили — я тоже посмеялся. А вы сразу к сердцу принимаете...» («Место встречи изменить нельзя».)
