Эльфрида Елинек - Похоть

Когда смотришь на нее в окно, она такая стройная, наша девушка Природа. Мужчина, и в страсти своей остающийся чиновником, следует за своей человеческой потребностью — прошу не путать с неприятной потребностью в человеке! Господин директор раскинулся как природный ландшафт, однако сверху на нем восседает дух беспокойства. Свой плавленый сырок директор нанес равномерным слоем, и что же он видит на лице своей жены? Свою диктатуру с человеческим лицом? Женщина выглядит потерто и замызганно в новом, с иголочки, изящном белье, в котором она по его просьбе движется туда-сюда, словно в новом пространственном измерении. Деньги играют с людьми. Иногда, в редкую минуту просветления, директора охватывает раскаяние, и он своим огромным лицом утыкается в юбку жены. Сразу после этого он снова колотит ее головой о край ванны и следит за тем, протянулся ли только что проложенный путь до ее темной калитки, за которой она сидит у себя на коленях и баюкает сама себя, избалованная женщина, в которой можно спокойно рыться до самого ее счастливого конца. Каково бы было безработным жить на этом свете, если бы у них не было в качестве образца для подражания таких вот дешевых романов?

Директор, который спокойным тоном беседует со своим коллективом и взамен получает хоровое пение, днем, в светлое время, с большим удовольствием швыряет в тело женщины кусок своего добра. Ему нравится видеть, как растет его здоровье. Жена заклинает его, чтобы он был поосторожнее, хотя бы из-за ребенка, этого одинокого зверька, который в любой момент может неожиданно выскочить из угла своего ринга. Сын, ее выседок, беззвучно появляется в нужный момент, недолго смотрит на то, как родители вкушают друг от друга (как они крепко держатся за свой богатый, содержащийся в чистоте буфет), и снова исчезает, чтобы мучить соседских детей, которые растут без искусственного и художественного рая, мучить их своим спортивным инвентарем и болтовней о спорте. Сын созрел под солнцем, словно фрукты. Его отец, и вам это хорошо видно, ныряет рыбкой прямо в мать. Описать это слов не хватает. Мы хотим видеть дела, и за это мы платим при входе в заведение, сдавая в гардероб наши потребности, постоянно журчащие, словно вода.

Маленькие домишки отправляются спать пораньше, а в больших домах еще царит жизнь и между двумя противоположными полами разливается электричество. И уж если мы заговорили о воде, то влага их тел сливается в единый поток. Мы здесь наедине друг с другом, совсем приватным образом, потому что нам нечего стесняться и на публике. Когда влюбленные нашли друг друга, они с удовольствием баюкают себя напитками, изливающимися из бутылок с золотистыми этикетками, и чувствуют себя как дома. Друг в друге обретают они покой, после того как они привели в возбуждение свои половые органы, и становятся едины и единственны. Они извлекли себя из праха, и пока вокруг умирают бедняки, люди высшего круга каждый день заново добывают себе молчаливое право владеть и наслаждаться друг другом. Они скопили достаточно сил в своем банке, в штанах и сердцах, чтобы с силой впиться зубами в персик, только что цветший так прекрасно. Им принадлежит все, и даже сон доставляет им блаженство, и за закрытыми веками не видно алчного блеска в глазах. Нельзя, чтобы любимые их не заметили, и они каждый день рвутся из дома, чтобы собрать урожай новых шмоток и банковских счетов. Они вваливаются в дом со всеми вещами, которые они видели у сверхбогачей, у тех, кто возвышается над всеми и вся, они снова словно незнакомки, свежие и загадочные для своего милого, которого они имеют и хотят сохранить. А те, кто слаб, живут вместе друг с другом, потому что они такие, какими мы не хотели бы быть, и они к тому же считают, что им нигде не будет житься лучше, что они привыкли только к своей пище. Таким людям ничего иного попробовать не достается. И будят их раньше времени. Не один из них вынужден пасть жертвой своей работы. Они самодостаточны, а мы хотим большего! Оружие к штурму! Вперед в ярком свете! И пусть нам придется включить свои карманные фонарики, света которых достаточно как раз для двух человек из утонченного далекого стада — все равно это должны быть именно мы!

Истекая соком домашнего покоя, директор вставляет изображение своей жены в прорезь видеопроигрывателя. Леса трепещут вокруг дома, в котором картинки видеофильма, словно навьюченное стадо способной к деторождению скотины, тянутся по экрану перед глазами дееспособных свидетелей. Женщин тянут на экран за веревки, их опутавшие, — более тягостна и жестока лишь их повседневная рутина. Взгляд женщины устремляется поверх живописной долины, которую она каждый день вынуждена пересекать вместе с мужем, пока ей наконец не позволят остановиться. Директор, весь в соку, стоит, ничуть не сгибаясь под тяжестью своей профессии, за которую он отвечает только перед самим собой, лижет женские сиськи-ириски и призывает начало ночи, чтобы начать представление. На склонах гор тоже зеленеют живые картины, и альпинисты топчут их тяжелыми и прочными башмаками.

Неожиданное появление ребенка представляет почти такую же трагедию, как и местный климат. Сын, как ракета-носитель, сияя блеском, врывается в комнату, где шумит телевизор, а волны его звуков разливаются во все стороны помещения. Своими наивными глазками дитятко как раз успевает разглядеть страждущие тела, которые, зияя, словно кровоточащие ущелья, наносят друг другу визит, он успевает разглядеть мужчин с их тяжелыми инструментами творения, этих мастеровых собственной похоти, которые пропадают во внутренних покоях женщин. Лишь тела и головы остаются снаружи и выдувают из стекла новые тела матерей, чтобы можно было заглянуть вовнутрь. Отец тотчас съезжает с матери, включив задний ход, отфыркиваясь выхлопной трубой и оставляя на ковре глубокий тормозной след. Ребенок говорит, что ничего не понял, хотя он и сам стал уже разборчивым потребителем, подолгу роющимся в корзине с товарами. Непомерные потребности шелестят у него в голове, как листья на ветру, вкус его избалован незабвенными картинками из каталогов спортивных магазинов, призывающими граждан государства крепить здоровье! Все принадлежит ему и его милым родителям, которым в свою очередь принадлежит сам ребенок. Мать поспешно укрывает себя словно соломой. Ребенок уже научился называть это злое существо отцом, ведь папа всегда покупает полные тележки товаров, полные мешки всякой всячины, и держит сына на золотой привязи. Ребенок, сделав вид, что не заметил мать, лежащую на диване в путах и данную ему природой, зачитывает родителям список своих желаний, сплошь состоящий из конкурирующих друг с другом предметов: на этих спортивных снарядах можно ездить по песку, гравию и камням, по воде и по льду, по снегу и даже по персидскому ковру! И все это надлежит купить, чтобы он мог глядеть на свой дом издалека, затерявшись в природных просторах. Женщина путается в связанных руках. Она елозит ногами и уставляет взор в неизвестность, простирающуюся перед ее ребенком: что из него вырастет? Молодой орел, что терзает малолитражку? Острым клювом бьет людей в грудь? Дает победить себя в слаломе, трасса которого проходит прямо за их домом для развлечения и для того, чтобы люди привыкли к обходным путям? Все, чего бы ни пожелали ребенок и мужчина, опасно — так или иначе. Мать пытается зубами натянуть одеяло на свои обнаженные соски, в которые только что впивался зубами отец. Картинки на экране замирают. Ребенок вошел. Ребенок требует купить ему снегоход, пользоваться которым в этой местности запрещено законом. У клиента есть желание: женщина должна выглядеть соответствующим образом.

Директор желает, чтобы он мог в любой момент, в том числе и в рабочее время, позвонить домой и удостовериться, что о нем постоянно помнят. От него не уйти, как от смерти. Женщине всегда надо быть готовой вырвать свое сердце, положить его как облатку на язык и продемонстрировать, что и остальное ее тело с готовностью ждет хозяина: именно этого он ждет от жены. Он и держит ее в узде, и она подчиняется взору из-под его век. Он видит все, у него есть право на то, чтобы заглядывать туда, куда захочет, ведь его член буйным цветом расцветает на колючей грядке, и пышно раздуваются поцелуи на губах. Однако прежде он все как следует рассмотрит, чтобы появился аппетит, ведь известно, что люди способны есть глазами, и ничто не останется скрытым от взгляда, кроме неба, недоступного робким взорам мертвецов, неба, в которое они до последней секунды верили. Вот и мужчина намерен приготовить своей женщине райское наслаждение на земле, а она иногда готовит ему еду. Она по его желанию три раза в неделю печет знаменитый линцевский торт, а муж позволяет себе с уважением отзываться о знаменитом, ныне покойном уроженце Линца,[1] восседая в отдельной комнате трактира за столом с завсегдатаями, которые радуются, что благодать истории может повториться в любой момент, и при этом заглядывают в стакан, высматривая, что же преподнесет им власть на этот раз.