С тобой моя любовь и все, что сней связано. Будь счастлив, дорогой.
Э.»
Гай направил телеграмму Кларенсу Бриллхарту, менеджеру «Пальмиры»: «В силу обстоятельств не могу взять работу. Глубочайшие сожаления и благодарность за ваше участие и постоянную поддержку. Письмо следует».
Внезапно он подумал о набросках, которые они могут использовать вместо сделанных им — имитацию Фрэнка Ллойда Райта из компании Уильяма Харкнесса. Хуже того, в момент, когда он диктовал по телефону телеграмму, он подумал, что руководство компании, возможно, попросит Харкнесса скопировать некоторые из его идей. И Харкнесс это сделает, конечно.
Он послал телеграмму Энн, что прилетит в понедельник и будет свободен несколько дней. А поскольку там была Энн, ему было всё равно, через сколько месяцев или, может быть, даже лет ему достанется другая такая же работа, как «Пальмира».
В тот вечер Чарльз Энтони Бруно лежал на спине в номере гостиницы города Эль-Пасо, пытаясь придать баланс золотой авторучке на своем весьма деликатных размеров носу. Он был слишком деятелен, чтобы ложиться спать, но недостаточно энергичен, чтобы пойти в один из ближайших баров и развлечься, но он и так развлекался всю вторую половину дня, хотя его сейчас и не тянуло на развлечения в Эль-Пасо. Он и о Великом Каньоне не думал. А думал он больше об идее, которая пришла ему в голову в позапрошлую ночь в поезде. Жаль, что Гай не разбудил его утром. Не потому, что Гай — человек, с которым можно планировать убийство, а просто потому, что он понравился Бруно как личность. С такими людьми приятно познакомиться. К тому же Гай забыл у него книгу, и Бруно мог бы вернуть ему ее.
Вентилятор на потолке шумел, потому что у него не хватало одной лопасти. Были бы все четыре, он давал бы больше прохлады, подумал Бруно. Один из кранов в туалете протекал, выключатель лампы для чтения возле кровати был сломан, и провод свисал на пол, дверь шкафа была захватана руками. А ему еще говорили, что это лучший отель города! Почему во всех номерах, где бы он ни останавливался, хотя бы одна вещь была сломана? В следующий раз он снимет совершенный номер, пусть это будет даже в Южной Африке.
Он сел на край кровати и взял телефонную трубку.
— Дайте мне межгород. — Он тупо смотрел на пятна красной грязи, которые его ботинки оставили на постельном покрывале. — Грейт-Нек 166-джей… Да, Грейт-Нек. — Подождал. — Лонг-Айленд… В Нью-Йорке, если ты, лопух, слышал про такой город. — Меньше чем через минуту он услышал голос матери. — Да, я тут. Значит, ты отъезжаешь в воскресенье, как и собиралась?.. Да, съездил на мулах. Ну, умотался… Да, посмотрел каньон… Да, но цвета были невзрачные… Ну а у тебя как?
Его начал разбирать смех. Он сбросил ботинки и снова завалился на кровать, с телефоном, не переставая хохотать. Мать рассказывала, как она пришла домой, а у «Капитана» сидели двое друзей, которых она видела накануне вечером, и один из них подумал, что «Капитан» — её отец, и пошло-поехало дальше в таком же роде.
Лежа в кровати и опираясь на локоть, Гай смотрел на адресованное ему письмо, написанное карандашом.
— Не часто мне доводится будить тебя. Когда еще теперь придется, сказала мать.
Гай взял письмо из Палм-Бича.
— Может быть и скоро, мама.
— Когда вылетает завтра твой самолет?
— В час двадцать.
Она наклонилась и заботливо подоткнула ему одеяло в ногах.
— Я сомневаюсь, что ты найдешь время забежать к Этель.
— Обязательно забегу, мама.
Этель Питерсон была одной из давних подруг матери, она давала Гаю первые уроки игры на фортепьяно.
Письмо из Палм-Бича было от мистера Бриллхарта. Он давал согласие на работу Гая над проектом. Мистер Бриллхарт сообщал также, что убедил совет в необходимости вентиляционного решения, предложенного Гаем.
— Этим утром у меня хороший крепкий кофе, — сообщила мать с порога. Любишь завтрак в постель?
Гай улыбнулся ей.
— А кто ж этого не любит?
Он снова перечитал письмо мистера Бриллхарта, на сей раз внимательно, положил его обратно в конверт и медленно разорвал. Затем он вскрыл другое письмо. Это письмо, нацарапанное карандашом, умещалось на одной страничке. Подпись с завитушками вызвала у него улыбку: Чарльз Э. Бруно.
«Дорогой Гай!
Это Ваш знакомый по поезду, помните? Вы в тот вечер оставили в моем купе книгу, и я нашел в ней Ваш техасский адрес, который, надеюсь, верен. Книгу направлю Вам почтой. Я и сам прочел немного, не знал, что у Платона столько диалогов.
Ужин с Вами в тот вечер был весьма приятным, и я думаю, что могу включить Вас в число своих друзей. Было бы приятно увидеть Вас в Санта-Фе, если вы, может быть, передумаете. Мой адрес, по крайней мере в течение двух следующих недель, такой: отель „Ла Фонда“, Санта-Фе, Нью-Мексико.
У меня всё не выходит из головы идея, которая у нас была, насчет парочки убийств. Это можно сделать, я уверен. Не могу даже выразить Вам свою высочайшую уверенность в этой идее! Хотя субъект меня не интересует.
Как у Вас в этом смысле с женой, интересно? Пожалуйста. ответьте поскорее. Со мной всё хорошо, если не считать, что в Эль-Пасо я лишился кошелька (украли у бара). Мне не понравился Эль-Пасо, уж примите извинения.
Надеюсь вскоре получить от Вас весточку.
Ваш друг
Чарльз Э. Бруно.
P.S. Простите, что проспал Вас тогда.
ЧАБ».
Письмо доставило ему в некотором смысле удовольствие: приятно было думать, что есть свободные люди.
— О, с мукой! — радостно воскликнул он. — Там, на севере, я никогда не ел яичницу с мукой!
Гай надел свой любимый старый халат, слишком жаркий по погоде, сел на кровать с газетой «Меткалф Стар» и поставил на нее завтрак на специальном подносе с неустойчивыми ножками. После завтрака он принял душ и оделся так, словно у него были на сегодня дела, хотя на самом деле ничего не было. К Картрайтам он сходил вчера. Он увиделся бы и с Питером Риггзом, другом детства, но тот сейчас работает в Новом Орлеане. Интересно, чем сейчас занимается Мириам? Небось красит ногти на веранде или играет в шашки с какой-нибудь соседской девочкой, боготворящей ее и старающейся походить на нее. Да, вот Мириам никогда не станет долго раздумывать, если ее планы нарушаются. Гай закурил.
Легкий звон доносился время от времени снизу, где мать или повариха Урслина чистили и расставляли столовое серебро.
Чего он не поехал в Мексику сегодня же? Эти сутки будут так долго тянуться, он же знает. Сегодня вечером опять, по всей вероятности, придет его дядя и какие-нибудь подруги матери. Всем им хочется посмотреть на него. Пока его не было, «Меткалф Стар» напечатала заметку — о нем, о его работе, о выделенной ему стипендии, которой он не смог воспользоваться из-за войны, магазин, который он спроектировал в Питтсбурге, маленький изолятор в чикагском госпитале. В газете это звучало. Он помнит, что даже загордился своей важностью в тот проведенный в одиночестве день в Нью-Йорке, когда в письме матери пришла вырезка.
Внезапное желание написать Бруно усадило его за письменный стол, но, взяв ручку, он понял, что сказать нечего. Он представил себе Бруно в его ржавом костюме и с фотоаппаратом через плечо топающим по высохшим холмам Санта-Фе, чему-то улыбающимся своей некрасивой улыбкой, лениво берущим фотоаппарат и щелкающим очередной кадр. Он представил Бруно с тысячей легких долларов в кармане сидящим в баре и дожидающимся своей матери. Что ему сказать Бруно? Он закрыл авторучку и бросил ее на стол.
— Мама! — крикнул он и спустился вниз. — Ты как насчет кино сегодня?
Мать сказала, что на этой неделе уже была дважды.
— Ты же ведь не любишь кино, — заметила она.
— Мама, сегодня я действительно хочу пойти в кино! — решительно заявил он, улыбнувшись ей.
Этим вечером телефон зазвонил около одиннадцати. Подошла мать, а затем пришла в гостиную, где он сидел с дядей и его женой и двумя своими двоюродными братьями Ритчи и Таем, и сообщила:
— Междугородный.
Гай кивнул. Это, должно быть, Бриллхарт, он, конечно, потребует объяснений. Гай уже ответил сегодня на его письмо.
— Привет, Гай, — услышал он голос. — Это Чарли.
— Какой Чарли?
— Чарли Бруно.
— О-о… Как вы там? Спасибо за книгу.
— Я еще не выслал ее, но пошлю. — Бруно говорил пьяным веселым голосом, который Гай помнил по поезду. — Так едем в Санта-Фе?
— Боюсь, что не смогу.
— А как там Палм-Бич? Я могу приехать к вам туда через пару недель? Мне интересно посмотреть, как это будет выглядеть.
— Извините, но уже проехали.
— Проехали? Почему?
— Сложности всякие. Я передумал.
— Из-за жены?
— М-м… нет. — В Гае начало подниматься раздражение.
