Зазвучали псалмы. Я опёрся на подлокотники стасидии. Скользнули по руке чётки, я взял их в руки и стал вспоминать заповеданные списки, всё получилось так естественно и само собой, что я даже не обратил внимания, как это произошло, словно занимался привычным делом.
А Алексей Иванович стоял. Я попытался поделиться новым опытом, как хорошо в стасидии перебирать чётки, но Алексей Иванович был твёрд: «Я буду стоять». А я, значит, сидеть, что ли? Потом подумал: настоюсь ещё, да и не сидел я, а только облокачивался, и так хорошо перебирались под псалмы чётки, зёрнышки словно сами текли.
И служба текла — снова истончилось время. Происходили движения в храме, с одного клироса на другой метался псаломщик, выносили свечу, обходили храм, кадили, выносили Евангелие — но всё происходило вне времени. Единственно, пожалуй, что зацепило внимание, это Серафим, нёсший свечу во время каждения. «Простому монаху не поручили бы такое почётное дело», — мелькнуло в голове и вспомнилось, как заботливо он обращался с нами и как смутился, когда мы предложили позвонить ему домой. Но свечу пронесли и забылось, потому что воспоминание существовало во времени, а сейчас его не было — всё было настоящее: и эти стены, построенные тысячу лет назад, и проплывающая свеча, и запах ладана, и причастие, к которому шёл.
— Ты как? — нагнулся ко мне Алексей Иванович, видимо, обративший внимание, что я частенько пользуюсь стасидией, и подумавший, что у меня опять нелады со здоровьем.
— Нормально.
— А я вот что-то подмёрз, — поёжился Алексей Иванович. — Куртку надо было надевать, — и распрямился.
В самом деле, комнатной температуру в храме вряд ли назовёшь, но я как-то не обращал на это внимания. Я-то, в отличие от Алексея Ивановича, в куртке. К тому же закалённый, каждый день принимаю холодный душ.
Только я подумал об этом, как почувствовал, что начинаю дрожать. Сначала дрожало только внутри, в районе желудка, и я невольно, продолжая перебирать чётки, стал отвлекаться на это дрожание, а оно маленькими червячками поползло по телу. Я встал и попробовал потихонечку сжимать кулаки и крутить ступнями. А как же Алексей Иванович-то без куртки? Покосился в его сторону — стоит!
Сколько же идёт служба? Глянул на часы — ба! — четыре часа! Холод теперь охватил меня всего, всё было ледяным, самые древние стены, казалось, покрылись инеем.
А служба продолжала свой веками устоявшийся ход. Никакой холод не касался её или, может, никто больше вокруг не чувствует холода? Господи, дай мне силы достоять до конца! Никакой, Господи, я не закалённый, и без шапки я зимой хожу ради выпендрёжу, и в проруби я купался на спор, то есть гордыни ради.
И тут рядом оказался Серафим. Он слегка нагнулся и шепнул:
— Сейчас будет исповедь, — и чуть подтолкнул меня вперёд.
Что будет, если толкнуть замёрзшую статую? Правильно — и, скорее всего, вдребезги. Но Серафим лишь чуть коснулся меня, словно и в самом деле боялся за мою целостность. И я шагнул вперёд, почти как в больнице, когда учился заново ходить на одеревенелых ногах. Там меня жена поддерживала. А тут — Серафим. Ещё несколько шажков и вот я почти на середине храма, куда вышли ещё с десяток мирян. Священник стал читать и на слове «Метано»[22] все опустились на колени. И я — тоже. И так несколько раз. На третий раз я уже вместе со всеми повторял: «Метано». Так и согрелся.
И сразу был отпуст. Конечно, выходя из храма, мы старались соблюдать степенность и благочиние, и что у нас никаких мыслей нет о тёплых одеялах в келье, но когда мы поднялись на террасу нашего этажа, то поскакали почти вприпрыжку — и тут дорогу преградил монах с удивлённым лицом. На этот раз лицо удивлялось неодобрительно: как же так можно вести себя в монастыре? Ну, виноваты, простите, сигноми[23]. Но куда он нас зовёт? Монах подвёл нас к неприметной двери и, перегнувшись в комнатку, вынул и всунул нам каждому по два одеяла.
Возможно, многие мне возразят, что никакое это не чудо, но для меня, сорок лет прожившего в миру, такая забота о человеке, о ближнем — и есть настоящее чудо!
Мы влетели в нашу келью и Алексей Иванович безапелляционно произнёс:
— А каноны мы вчера в Андреевском читали. Я кивнул.
Не скажу, что мы торопились, но последование прочитали быстро и юркнули под гору одеял. Алексей Иванович предпочёл не разоблачаться вовсе. На сон нам выходило почти четыре часа. И слава Богу.
Масло (греч.)
На небольшой площадке вершины Афона (2033 метра) находится храм Преображения Господня. Он невелик размерами, но является одним из наиболее значительных высокогорных храмов. Подле него — массивный крест. Праздничная служба совершается здесь раз в году, но храм всегда открыт.
Разные источники указывают на существование монастыря возле Кареи до 1000 г. Впоследствии он пришёл в запустение или был разрушен и уже в 1279 году или в начале лета 1280 года построен был новый монастырь подле Кареи преподобным иноком Дионисием, по прозванию Кутлумушец, потому что он родился в фессалийском селе Кутлумуш. Во второй половине XIV века монастырь стал получать существенную помощь от придунайских княжеств, вследствие чего румынских насельников в монастыре стало больше, чем греческих. Из-за чего даже возник конфликт и настоятелю Харитону пришлось обращаться с жалобой к главному благоустроителю обители правителю Угро-Влахии Владиславу и тот пообещал, что преимущество всегда останется за греками. Главный храм монастыря освящён в честь Преображения Господня. В 1497 году он почти дотла сгорел в сильном пожаре, но был восстановлен благодаря щедрости правителей дунайских стран.
Да (греч.).
Старец Паисий, в миру Арсений Езнепидис, родился в Фарасах Каппадокийских, в Малой Азии, 25 июля 1924 года. После армии Арсений сразу ушёл на Святую Гору Афон. В 1950 году он стал послушником благодатного духовника, отца Кирилла, впоследствии игумена монастыря Кутлумуш (1 1968). В 1956 году принял постриг в малую схиму с именем Паисий. С мая 1978 года о. Паисий поселился в келлии Панагуда святой обители Кутлумуш. Сюда к Старцу потянулись тысячи людей. Ежедневно, от восхода до заката, он советовал, утешал, решал людские проблемы, изгонял всякое стеснение и наполнял души верою, надеждою и любовью к Богу. Для всей Греции Старец стал духовным магнитом, вытягивающим скорбь болезнующих людей. Принимая тяготы притекающих людей, Старец мало-помалу стал изнемогать телесно. В октябре 1993 года Старец поехал с Горы Афон в монастырь св. Иоанна Богослова в Суроти. 12 июля 1994 года Старец предал свою преподобную душу Господу. Старец почил и был погребён в монастыре святого Иоанна Богослова в Суроти Солунской и место его погребения стало святыней для всего православного мира. В России широко известны 5 томов Слов старца Паисия, изданных издательским домом «Святая Гора» (Москва) в 2003–2008 гг.
Есть сырые оливки невозможно — страшная горечь. Чтобы избавиться от неё, плоды моют, затем помещают в соляной раствор — без специй и добавок или просто засыпают солью. Затем консервируют. Чёрные готовятся дольше зелёных. Пять месяцев они лежат в соляном растворе при 10 градусах тепла, затем вынимаются и проветриваются сутки на свежем воздухе, чтобы пошёл процесс лёгкого окисления, после чего попадают в жестянку. Технология засолки и вымачивания не изменилась с давних времён.
«И взял я книжку из руки Ангела, и съел её; и она в устах моих была сладка, как мёд; когда же съел её, то горько стало во чреве моём» (Откр. 10:10).
«И сказал им Иисус: идите за Мною, и Я сделаю, что вы будете ловцами человеков» (Марк 1:17).
«Бог не есть Бог мёртвых, но живых» (Матф. 22:32).
«Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов» (Тал. 6:2).
Гипогликемия — снижение сахара в крови ниже нормы.
«И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними» (Лука 6:31).
Аксиос — достоин (греч.)
«Сие заповедаю вам, да любите друг друга» (Ин. 15:17).
«Дети! последнее время» (1 Ин. 2:18).
Такая практика установилась в Греции в связи с тем, что не каждый священник имеет благословение исповедовать. Таких духовников на большой город может быть три-четыре, и исповедь у них может длиться несколько часов.
