— Вера, что с тобой?
— Не знаю Паша. Не знаю. Красиво. Вон как красиво. Посмотри? Павел пытался согреть своим дыханием ее пальцы. Он нежно прикоснулся губами к ее ладони. Вера улыбнулась.
— Вечность! Паша. Когда я смотрю на эти горы, я думаю о вечности. Павел взглянул вдаль. Синие горы на правом берегу Енисея и темно-лазурное небо. Вот-вот начнется закат. Сумрак еще не опустился, но он уже готов был властвовать над землей. Он подкрался к городу. Облака светились, каким то красно-багровым цветом. Солнце было на западе. Оно словно сдавшись — собиралась бросить землю. Устало ее освещать — отдавая во власть темноты.
— Паша, а тебе нравится наша природа? — спросила Вера грустно.
— Конечно бельчонок, — Клюфт вновь взял ее руки и поднес к губам.
— Наш Енисей. Посмотри Паша? Посмотри? Тебе не кажется, что он живой? Он все понимает, все чувствует.
— Кажется бельчонок, кажется.
— А сейчас он спит. Он уснул. До весны. Лед, это словно одеяло. Он укрылся одеялом и спит. Ему сейчас тепло и спокойно.
Павел посмотрел на замерзшую гладь реки. Белый панцирь сковал русло. Вода — ее не видно. Она там, где-то глубоко. Черная и беспокойная, она, как кровь сказочного великана, бежит туда, к северу. Она несет силу. Она несет энергию, которая может все. Которая, может быть доброй и злой, разрушительной и созидательной. Эта вода. Сколько ее утекло за миллионы лет? Сколько ее еще утечет? И их уже не будет. Не будет даже их праха и может быть и воспоминаний о них, а эта вода будет. Она также будет бежать, то подо льдом, то, сломав его по весне, и выбросил, как ненужный хлам. Павел задумался. Вера права — вечность это вода. Вечность это горы — там, на правом берегу. Там вдалеке. Человеческая жизнь — что она по сравнению с этими горами и рекой? Ничто. Мелочь. Клюфт обнял и поцеловал Веру. Она ответила на его поцелуй. Ее губы были с привкусом меда. Павлу стало тепло.
— Вер, пойдем ко мне. Ты простынешь! Она улыбнулась. Ничего, не ответив, вновь потянула его за руку. Они шли по улицам, никого не замечая. Для них не было людей. Когда они добрались до дома Клюфта, уже стемнело. Павел не стал зажигать свет. Они разделись и упали на кровать. Постель была холодная. Но, через несколько минут, им стало жарко. Эта была страсть. Энергия любви, охватила их, забирая все силы. Они ласкали друг друга, не замечая скрипа пружин старинной кровати. А потом… лежали — уставшие, но счастливые. Он, вслушивался в ее тяжелое дыхание, и ему было хорошо. Они лежали в темноте долго. Как ему показалось — целую вечность. Но потом, она встала с кровати и не зажигая света стала одеваться. Он, рассматривал ее стройные ноги и пухлую грудь. Через минуту она зажгла свет. Лампочка под потолком светила тускло и противно. Он прикрылся одеялом. Ему было лень одеваться.
— Подай мне папиросы, курить очень хочется, — ласково попросил он ее. Вера достала у него из шубы пачку папирос и кинула на кровать вместе с коробком спичек. У зеркала Щукина причесалась — заколов свои ржаные волосы в пучок на затылке. Он, любовался, как она, прикусив зубами шпильку, старательно укладывает золотые локоны.
— Ты красавица, — улыбнулся Павел и затянулся папиросой. Она тоже улыбнулась. Но вдруг стала серьезной. Поправив волосы, взяла стул и села рядом с кроватью. Она, внимательно смотрела ему в глаза. Клюфт, молча, пыхтел папиросой. Ему не хотелось ничего говорить. Счастье — может оно и есть вот в этом. В этом молчании и сладостной усталости, после любовных ласк. Вера вздохнула. Она положила руки себе на колени и как-то смешно, поджав плечи, смущаясь, сказала:
— У меня для тебя новость.
— Какая? — Клюфт улыбнулся.
— Как ты отнесешься к тому, что у меня будет ребенок?
— Что? — он даже не понял, что она ему говорит. Последняя фраза прозвучала тихо и нелепо.
— Что? Что ты говоришь? Как ребенок? Какой ребенок? Вера, ухмыльнулась и грустно, улыбнувшись, потянулась к его руке. Он взял ее ладонь и почувствовал теплоту:
— Какой ребенок Вера?
— Глупенький. Когда мужчина и женщина занимаются любовью, у них нередко в результате этого, появляются дети. Я беременна.
— Что? Беременна? От кого? Вера расхохоталась. Она смеялась громко и звонко. Клюфт почувствовал себя полным идиотом.
— Вера? Что за шутки?! Щукина вдруг вновь стала серьезной. Как ему показалось — у нее на ресницах, мелькнула слезинка:
— Нет, Паша. У меня будет ребенок. От тебя. Понимаешь — я беременна. У нас с тобой будет ребенок. Нам нужно принять решение.
Павел вскочил с кровати. Он стоял перед ней — совершенно голый, нелепо держа в руке папиросу. Очнувшись, выбросил окурок на пол и стал судорожно одеваться. Она все это время наблюдала за ним — грустно улыбаясь.
— Ты нервничаешь? Ты испугался?
Клюфт сел на стул рядом с ней. Он внимательно посмотрел испуганными глазами на нее. Его губы тряслись. Новость, его просто ошарашила:
— Я растерялся, с чего ты взяла? — виновато буркнул он.
— Так, как ты, воспринял эту новость? Ты будешь отцом. Папой — понимаешь, Паша, ты будешь папой. Клюфт, неожиданно упал на колени, у ее ног. Он яростно целовал ее руки. Он осыпал их горячими поцелуями. Она немного испугалась. Но потом, ей стало приятно. Вера рассмеялась и теребя волосы Павла, тихо сказала:
— Я вижу, ты рад, я так боялась, что ты испугаешься! Клюфт поднял голову. Он посмотрел ей в глаза и воскликнул:
— Я испугаюсь?! А рад?! Да я самый счастливый человек на свете! Вера! Спасибо! Верочка! Спасибо! Я самый счастливый человек на свете! Верочка! — он вновь стал целовать ей руки. Она улыбалась. Ей было так тепло и хорошо в это мгновение. Она пыталась погладить его по волосам, но он не выпускал ее рук. Он целовал кончики пальцев, он прижимался щеками. Вера чувствовала, как горит его кожа на лице. Кровь пульсировала в висках. Вера жалобно сказала:
— Паша, ну хватит. Хватит. Прошу тебя поднимись с колен. Я хочу видеть твои глаза. Хочу видеть их. Он поднялся с колен. Павел сел рядом с ней на стул. Вера положила ему голову, а плечо. Так они сидели несколько минут. Клюфт держал ее руку в своей.
— Так мы что теперь делать будем? — спросила Щукина.
— Как, что поженимся. Мы будем мужем и женой. Надеюсь, ты теперь согласна стать моей женой? Бельчонок? Ты согласна?
— Хм дурачок. Конечно. Куда ж теперь мне деваться, — Вера рассмеялась. Павел нежно отстранился и подошел к печки. Достав примус, он накачал давление в бачке. Временами, глядя на Веру, улыбался. Она сидела и смотрела, как он разжигает огонь и ставит чайник.
— Бельчонок, теперь все будет хорошо. Мы скажем твоим родителям. Ты переедешь ко мне. И нам не нужно будет прятаться. Мы будем жить как нормальная семья. Я буду работать. Ты будешь сидеть с ребенком. Я буду много работать. Да и работы у меня много. Я ж теперь подающий надежды журналист! Эх, слышала бы ты, что говорит обо мне Смирнов! Главный редактор сказал, что у меня есть настоящее будущее. Вера улыбнулась:
— Будущее есть у всех Паша. Это банальность.
— Нет, ты не поняла! Настоящее будущее! Настоящее с ростом, профессиональным!
Кстати может нам в конце января придется расстаться на три недели. Меня в Москву хотят направить. На курсы, — грустно сказал Павел. Он так не хотел огорчать ее в этот вечер. Он вообще теперь не хотел ничем огорчать ее. Виновато пожал плечами:
— Если хочешь, бельчонок, я могу отказаться. Я могу и не ездить. Вера вздохнула. Она кивнула головой и как-то обречено сказала:
— Нет, Паша. Если надо — езжай. Езжай Паша.
— Ты не будешь злиться бельчонок? Я вот подумал, приеду и мы, сразу поженимся? А? Как ты? Думаешь? Хотя нет, поженимся раньше. На следующей неделе. Я не хочу ждать. Да и чего ждать? Нет! Решено! На следующей неделе! — Павел разливал по стаканам горячий чай. В тарелочку нарезал черного хлеба. Из шкафчика, достал кусочек сала.
— Вот смотри — меня тут угостили. Привез из Минусинска. Там местные ребята из газеты дали сала! Сейчас мы с тобой его попробуем! Вере обхватила стакан с горячим чаем. Она грела озябшие ладони. Ей стало грустно. Павел почувствовал это:
— Что-то не так бельчонок? Что не так?!
— Ты раньше мне не говорил, что тебя отправляют в Москву.
— Хм, Вера. Мне Смирнов наш главный вчера сказал. Понимаешь, вчера. Я сам не знал.
— Понятно, — Вера отпила из стакана чай.
— Так, как ты, к этому относишься?
— Хм, меня больше беспокоит, как мы скажем обо всем отцу. Вот, что, я, конечно, хочу тебя ждать, но нам надо сказать обо всем отцу. И еще не известно — как он к этому всему отнесется.
— Почему? Он разве не хочет счастья своей дочери? Мне кажется, он нормально отнесется.
— Да нет, он, конечно, хочет мне счастья. Просто вот так, он не поймет. Не поймет, что мы с тобой до свадьбы успели ребенка зачать. Это не в его жизненных правилах. Павел закурил папиросу. Но, поймал себя на мысли, что Вере дышать дымом вредно. Ведь она носит под сердцем его ребенка. Клюфт, встал и подошел к окну. Он старался выпускать дым в щелку. Не глядя на Веру, Павел оптимистично сказал:
