Александр Андрианов - Почему умирают гении

«Уважаемая публика! Ель Матадор обкурился. Развлекать вас дальше буду я».

— Давай! — закричали ему остальные. — Покажи класс!

Августин почти не слушал стихов друга — все его внимание было сосредоточено на Багире. Впрочем, девушку внимательно изучали и остальные представители сильной половины человечества, благо вид «черной пантеры» сегодня был особенно вызывающим — черные чулки в сеточку, короткая юбка и чисто символический топик, который отнюдь не скрывал, а скорее подчеркивал ее формы. Августин и Багира лежали на полу, используя перерывы между выступлениями для страстных поцелуев и интимных ласк. Они никого не смущались, им было абсолютно наплевать, что о них подумают.

Между тем на сцену поднялась Елена. Оказалось, что она не только отличная художница, но и великолепная танцовщица. В длинной юбке до самых пят и рубашке на выпуск под хлопки Маврикия и подхвативших ритм остальных членов клуба, она изящно двигалась по сцене, выделывая умопомрачительные па. Люди замерли от восторга, и лишь только Эль Матадор спал где–то в уголке без задних ног, положив голову на видавшую виды сумку.

Вскоре наркотический дурман вновь заволок помещение, послышался звон граненых стаканов, наполненных водкой и вином. Раздавив косячок, Августин запустил руки под топик Багиры, а потом и вовсе снял его за ненадобностью, лаская языком налитую соком грудь. Где–то рядом пыхтел над своей Еленой Маврикий, а остальные курили траву и пили водку, с интересом наблюдая за любвеобильными парочками. Вскоре до кондиции дошла и Маргарита. Полностью раздевшись, она откровенно предлагала себя всем подряд, а в итоге оказалась вместе с Маврикием и Еленой, которые вовлекли ее в свою игру и не отпускали до самого конца вечеринки.

Наплевав на царящий вокруг гвалт, на сцену взобрался Ласкала. Набрав в легкие побольше воздуха, он начал читать стихи, и его совершенно не волновало, что слушатели заняты сейчас совсем иными вещами.

Доставшись жидких аплодисментов, Ласкала улыбнулся и попросил до краев наполнить свой пивной стакан водкой, а когда его просьбу исполнили, он осушил его одним махом и свалился куда–то за сцену.

Тут и там слышались громкие стоны, порой преходящие в настоящий крик. Пришедший в себя Эль Матадор поднялся на ноги и подойдя к Багире, стал покрывать поцелуями ее ноги, обтянутые чулками. Августин не препятствовал, уставший от любовных ласк он пил пиво и наблюдал, как Багира, несколько минут назад отдававшаяся ему целиком и без остатка, позволяет языку другого мужчины гулять по своему телу. Впрочем, мечтам Эль Матадора не суждено было сбыться. Как только он собрался снять штаны и взгромоздиться на «черную пантеру», она мягко отстранила его и широко разведя ноги сказала:

— Если хочешь, можешь поласкать меня языком, на большее не рассчитывай.

Парню этого было вполне достаточно, а Багира, наслаждаясь изысканной лаской, вовсю целовалась с Августином, который то прикасался к ее пухлым губам, то прикладывался к бутылке пива.

— Ты не ревнуешь? — спросила девушка.

— Чем больше правил человеческих порушим, тем веселее станет наша жизнь. Свободна ты, и я свободен тоже, что нам захочется, то хорошо и есть…

Возвращаясь после собраний клуба домой, Андрей все чаще сравнивал Багиру с собственной женой, причем, как правило, не в пользу последней. «Черная пантера» была такой раскованной, такой дерзкой и непредсказуемой. Она не просила денег, ничего от него не ждала и не требовала. А Наташке лишь повод дай — всю душу изгрызет. Она все время пыталась подстроить Андрея под себя, лишая его даже возможности выбора. К тому же супруга не представляла собой загадку, она была банальной и довольно скучной, чего о Багире никак не скажешь. Своей энергией она могла зарядить полгорода, а ее бесноватые глаза всегда горели огнем.

Впрочем, Андрей не любил Багиру — восхищался ею, хотел. Но не любил. Она была начитанным человеком, с которым можно было пофилософствовать и порассуждать о религии, бессмертии, творчестве, смысле жизни. Она и не подумала бы закатить истерику по поводу выкуренного косячка или выпитой бутылки водки, она не ревновала его к другим, уважая свободу и право выбора. Одним словом, с Багирой было интересно, а вот Наташа ничем кроме покупок и магазинов не интересовалась в принципе.

Сегодня Андрей больше всего хотел полежать в тишине на кровати и ничего не делать, но этим мечтам не суждено было сбыться. Пару минут назад позвонила Наташа и сказала, что пригласила в гости своих школьных подруг. Худшей новости трудно было и представить. Андрей ненавидел ее подруг, поскольку считал, что они были еще ограниченнее и примитивнее, чем сама Наташа — вся их жизнь состояла из мальчиков, красивой одежды и навороченных рецептов, ничего больше они не знали и не умели. Впрочем, почти все люди на взгляд Андрея были такими, с тем единственным исключением, что мимо них можно спокойно пройти на улице, а этих баб придется терпеть в собственной квартире.

Даже запершись в комнате, избавиться от шума с кухни не представлялось возможным. Типично бабские сплетни плавно переросли в обсуждение типично бабских болезней, а закончились, как и обычно, обсуждением мужиков. Проехались и по Андрею, куда ж без этого? Впрочем, чего еще ждать от примитивных существ, чей удел — стирать грязные носки и мыть посуду? Куда им понять его душу, воспарившую намного дальше пределов их ограниченного интеллекта. Андрей не обижался, да и как может взрослый человек обижаться на неразумных детей? Он мог только пожалеть их и посочувствовать, что бедняги не видят ничего дальше собственного носа и навсегда останутся на задворках истории.

Но когда, проводив девочек, Наташа подошла к Андрею и начала пересказывать слова подруг на его счет, Андрей не сдержался.

— Ты так смешна, что хочется икать. Кого ты слушаешь, кого в пример возводишь? Дешевых прачек, кухонных прислуг, которые лишь завистью исходят? Пустая жизнь их ждет, ведь даже помечать их примитивный мозг не в состоянье, и каждый день для них, что наказанье средь драных тряпок и облезлых стен.

— Ну а чем ты лучше их? Что у тебя есть кроме твоих ни на чем не основанных фантазий? Ты вечно паришь в облаках, в то время как я тащу на своих плечах всю нашу семью — готовлю, стираю, убираю, протираю пыль. Давай, я тоже сяду и начну рассуждать о высоком, и что тогда получится?

— О чем ты можешь помечать, родная, о кофточке иль золотых серьгах? О новой шубке или лисьей шапке — какая высь, какая глубина! Смешно! Не утони в словесном ты поносе, не называй мечтами примитив, стирай готовь, три пыль, но умоляю — не суйся с прозой ты в мои стихи. Ты Санчо Панса, милый подмастерье, а я — талант, я — гений, я — звезда, избавь меня от мелочных уколов, от бытовухи жалкой навсегда. Пойми, не каждому дано подобно небу над массою людскою воспарить, а те, кто по земле ногами ходит, таких как я не смогут полюбить.

— Ну, это уже слишком! Твое самомнение просто не знает границ!