Впрочем, находились и такие туристы, кто решал никуда не бежать, а принять геологические передряги как роковую неизбежность, как указующе наставленный перст судьбы: они отписали на родину, прося своих домашних не поминать лихом за то, что поменяли жизнь и среду обитания, так уж вышло, они в этом не виноваты; и, хоть были это в большинстве своем люди слабовольные, склонные откладывать решение проблем назавтра, это вовсе не значит, что у них нет мечтаний и тайных желаний: беда в том, что они обычно умирают прежде, чем удается осуществить самую малую их толику. Были и такие, что действовали втихую, писем не писали, а просто исчезали бесследно, и сами все забыв, и сделав все, чтобы их забыли, и история того, кем и чем удалось или не удалось — ведь двух одинаковых людей на свете нет — стать любой из подобных особей сама по себе может послужить сюжетом увлекательного романа
Но есть люди, влачащие на себе бремя обязательств и обязанностей более тяжкое, чем лежит на простых смертных, и вот им бежать не пристало, и когда дела у отчизны не ладятся, именно про них в первую очередь мы и спрашиваем: Ну, а эти-то что, что намерены предпринять? чего ждут? — и торопимся обличать облеченных нашим доверием, и наше законное нетерпение становится частью великой несправедливости, ибо и ответственные лица тоже, бедняги, под Богом ходят и от судьбы уйти не могут, и самое большее, на что они способны, — это подать президенту прошение об отставке, но, конечно, в такой обстановке это было бы настоящим позором, и история сурово осудит тех общественных и государственных деятелей, кто решится на такой шаг в данных обстоятельствах, во дни, когда, собственно говоря, все летит кувырком. И в Португалии, и в Испании правительства выпускали обнадеживающие и успокаивающие обращения, официально заявляли, что ситуация не дает повода для особого беспокойства — странный язык: какой уж там повод, давно вырвались поводья из рук — и что принимаются все надлежащие меры для обеспечения безопасности граждан и их собственности; председатели правительств и сами появились на телеэкране, а уж потом, чтобы внести мир в смятенные души, обратились к своим нациям их главы — там король, тут президент. Friends, Romans, countrymen, lend me your ears,[9] говорили они, а их подданные, собравшись на свои форумы, отвечали им в один голос: Да уж ладно, теперь-то чего уж внимать, добавляя цитату из того же драматурга: все это — words, words, не более чем words. Приняв во внимание явное неудовольствие общественного мнения, собрались премьер-министры на тайную встречу и беседовали сначала с глазу на глаз, а потом позвали членов своих кабинетов и держали с ними совет то с каждым по отдельности, то со всеми вместе, и по завершении двухдневных изнурительных переговоров решили создать на паритетных началах антикризисный комитет, первой и главной задачей коего станет координация действий подразделений гражданской обороны обеих стран, с тем, чтобы всемерно облегчить объединение сил и средств, долженствующих дать достойный отпор геологическому бедствию, из-за которого полуостров уже отделился от остальной Европы на десять метров, и если, как шушукались в кулуарах, не пойдет дальше, то, глядишь, и обойдется, и, кроме того, умоем греков, получив бесплатно канал побольше ихнего Коринфского залива. И все же, господа, не следует сбрасывать со счетов то обстоятельство, что наши отношения с Европой, и так уже в силу исторических причин достаточно напряженные, могут осложниться ещё более. и ситуация принять взрывоопасный характер. Ну, а чего — мостов понастроим. Меня, господа, сильнее всего тревожит перспектива дальнейшего расширения акватории пролива, и если он станет проходимым для крупнотоннажных судов, особенно нефтеналивных, это нанесет сокрушительный удар по иберийским портам со всеми вытекающими из этого важнейшими последствиями: ведь достаточно вспомнить — mutatis mutandis,[10] разумеется — какие события последовали за открытием Суэцкого канала, то есть, я хочу сказать, что север и юг Европы смогут сообщаться напрямую, а Гибралтар, так сказать, отставить от дел.[11] А когда попросите уплатить денег за проход через территориальные воды, скажут нам «Держи карман шире», пробурчал тут один из членов португальской делегации, и присутствующие расценили эту реплику как обещание грядущих неисчислимых доходов, прибылей и барышей, которые принесет новый канал, и только мы, соотечественники его, говорящие на одном с ним языке, могли бы понять, что карман следует растопырить для химер и миражей, обманов и разочарований, ибо смысл сего речения следует понимать так: Англичане остаются с мысом, а мы — с носом.
Во время этого заседания, как и было условлено заранее, Совет Европы обнародовал официальное и весьма велеречивое заявление, где давалось понять, что наметившийся дрейф иберийских стран к западу никоим образом не лишает законной силы ранее заключенные с ними договоры, тем паче, что и отплыли они от континента на несколько пустячных метров — всего-то! — на ничтожное расстояние, если сравнить его с тем, которое отделяет от Европы Англию, не говоря уж про Исландию или Гренландию — те и вовсе где-то на отшибе. Заявление это при всей своей ясности стало причиной острой дискуссии в комиссии, поскольку иным её членам показалось, будто кое-кто из стран-участниц ЕС проявил известную развязность — вот оно, то самое слово! — сказавши, что если пиренейцы отделились, то, значит, туда им и дорога, и напрасно их приняли в респектабельное европейское сообщество. Разумеется, разумеется, это не более чем шутка, joke, так сказать, участники сложных и трудных международных заседаниях — тоже ведь люди, им тоже нужна разрядка, нельзя же так — все работа да работа, однако португальский и испанский делегаты дали гневную отповедь этому полупровокационному высказыванию, вступившему в вопиющее противоречие с духом и буквой сообщества, причем оба очень уместно привели — каждый на своем языке — известную поговорку «Друг познается в беде». Вслед за тем попросили генерального секретаря НАТО сделать заявление о незыблемости принципов атлантической солидарности, но в ответ получили, хоть и не отказ, но странноватую фразу, публикации не подлежащую и подлежащего не содержащую. «Wait and see»,[12] промолвил генеральный секретарь, после чего распорядился перевести на режим повышенной боеготовности военные базы в Беже, Роте, на Гибралтаре, в Эль-Ферроле, в Торрехон-де-Ардосе, Картахене и Сан-Хурхо-де Валенсуэла.
А Пиренейский полуостров тем временем, словно пробуя силы, отодвинулся ещё немножко — на метр, на два. Провода и кабели, протянутые от края до края наподобие тех бумажных ленточек-«контролек», которыми пожарники и ремонтники заклеивают трещину на стене дома, желая удостовериться, что она не поползла дальше, грозя обрушить и стену, и дом, лопнули вот именно как бумажные ленточки, а самые толстые и прочные с корнем вырвали деревья, снесли с опор столбы, к которым были прикреплены. Потом наступила пауза, потом пронеслось в воздухе некое дуновение, словно кто-то, очнувшись ото сна, глубоко вздохнул и с силой выдохнул, а потом вся громада земли и камня, покрытая городами и селами, реками и озерами, полями и лугами, заводами и фабриками, дремучими лесами и тучными нивами, со всеми своими людьми и зверями двинулась, поплыла, обратилась в корабль, выходящий из бухты в открытое — давным-давно кем-то открытое — и опять ставшее неведомым море.
В португальских краях это дерево называется кордовил или кордовеза или кордовиа, все равно, каким из трех имен его окрестить, разницы нет никакой, в каждом слышится упоминание о Кордове, но вот ведь странность: плоды его за размеры и красоту сами кордовцы зовут «королевскими маслинами», а не, скажем, кордобесами, хотя место, где они растут и где мы находимся сейчас, ближе к городу Кордове, чем к границе с Португалией. Скажут нам, что эти подробности вполне можно было опустить, что отлично обошлись бы без них, без этих рулад и фиоритур, к чему они? спросят нас, в простом и безыскусном нашем напеве, мечтающем стать крылатым, как настоящая музыка — ведь куда важней рассказать о тех троих, что сидят под этой самой оливой — о Педро Орсе, о Жоакине Сассе, и о третьем, о Жозе Анайсо, и неведомо нам, чудесное ли стечение случайностей свело их, или же встреча произошла в итоге намеренных и ревностных стараний. И все же если мы упомянем, что эта олива называется кордовией, то, по крайней мере, поймем, какие неслыханные упущения допустили, к примеру, евангелисты, когда, ограничившись упоминанием о том, что Иисус проклял смоковницу, сочли, что этого нам более чем достаточно. А вот и нет, совсем даже недостаточно — двадцать столетий минуло, а до сих пор не знаем, белые фиги давало злополучное дерево или же черные, скороспелки это были или поздние плоды, каплевидные или сплюснутые с боков, и хотя священная история никакого ущерба от незнания всех этих обстоятельств не претерпела, зато историческая правда пострадала наверняка. Ну, стало быть, есть олива, она же кордовия, и у подножия её сидят трое. Во-о-н за теми горами — впрочем, отсюда все равно не видно — находится городок, где жил да поживал Педро Орсе, и так уж вышло, что человек этот носит то же имя, что и место, откуда он родом, и это отнюдь не умаляет правдивости нашей истории, хоть, правда, и достоверности ей не прибавляет: человека могут звать Кабеса-де-Вака, а он не мясник, а другого, скажем, Мау-Темпо, а он ни малейшего отношения к метеорологии не имеет.[13] Я же говорю, бывают случайности, а бывают и подтасовочки, хоть и сделанные от чистого сердца.
