Тартальона-заика — звали девушку в сабо на босую ногу. Тонкая блузка облегала крепкие, точно камешки, груди. Заикание было столь сильным, что так и подмывало — подсказать нужное слово. В ответ Тартальона прыскала смехом, как от щекотки, будто слово лежало за пазухой, и мы вместе доставали его.
Среда 11 — Ближе к вечеру ветер неожиданно прекратился. Миндальные деревья перестали качаться. В ветвях поселился закат. Пошел на площадь слушать фонтан. Он шумит на фоне красно-кораллового собора. Натолкнулся на немца-архитектора. Роланд Гюнтер, часто бывает в Ангьяри. Неплохо было бы устроить летучий университет. Изучать места, связанные с поэтическим творчеством. У меня есть еще одна идея — соорудить фонтан из водосточных труб в заброшенном доме с рухнувшей крышей. Готово и название — Обитель воды.
Четверг 12 — Идет дождь. Едем в Кортону. На протяжении всего пути до Виамаджо видим, как охотники спускают собак в лес. При том, что вся изгородь вдоль шоссе обвешана призывами местной власти — Охота запрещена. Охотники настаивают на своем. «А где еще нам натаскивать собак? Собаки под контролем, мы следим за ними в бинокль». На обнесенной сеткой опушке увидел рассвирепевшего кабана. Мчится в сторону свежевспаханного поля. Миновав бор, шоссе поворачивает на Сан-Сеполькро. Сосны стряхивают на дорогу сухие иголки и последние капли дождя. В облаках образовались первые прогалины. За Ангьяри зелень табачных плантаций. Поодаль черные от солнца головы подсолнуха. Уныло свисают они с высохших стеблей. Кукуруза еще не достигла спелости. Ее початки гордо поглядывают по сторонам. Кортона встречает нас этрусскими крепостными стенами и миниатюрными площадями в окружении древних палаццо. Дворянские гербы на раскаленных от зноя стенах тают, как мороженное. Здесь зона светоносного излучения. Так бывает только во сне. На обратном пути остановка в Сан-Сеполькро. Засвидетельствовали свое уважение Воскресению Пьеро делла Франческа. Пейзаж напоминает окрестности Монтефельтро. Пытаемся отыскать вершину, вдохновившую великого художника. Вот она! — крикнули мы в один голос, радостно указывая на Монтеботолино.
Последний привет уходящего лета. С горных круч опускается полог тумана. Пришлось надеть ельветовую куртку.
Суббота 14 — У меня медленный взгляд, как у вола, тянущего плуг. Сяду, встану, хожу взад-вперед. В Пеннабилли пусто — ни души. Просматриваю газету. Гляжу на стены окружающих площадь домов. Городишко теперь сломанный музыкальный инструмент. Дачники забились в свои городские норы.
Воскресенье 15 — К семи вечера стало прохладно. Вернулся за фуфайкой. Долго разговаривал с адвокатом Берти из Сан-Марино. Адвокат бывает у какого-то странного человека, предрекающего опасности будущего. Гадает на оливковом масле. Всего несколько капель в кувшин с холодной водой. Вода начинает кипеть. Говорит, что на адвоката ополчился злой дух.
Четверг 19 — Тосковать можно и по нищете, вспоминая трудные, но веселые времена. Тогда все мы жили в ладах с самими собой. И сегодня люблю слушать, как трещит до красна раскаленная жаровня. В детстве таскал из нее обжигающие огнем каштаны. Люблю оставаться наедине с самим собой на горном пастбище в заброшенной кошаре. Я не искатель кладов. Для меня важен влажный запах земли, на которой отпечатался след куриной лапки. Приятно услышать скрип ржавого крана. Все мы живем детством. Тогда мы были бессмертны.
Суббота 21 — Иногда я жду того, чему нет названия. Возникает чувство неопределенности, атмосфера предчувствия. Самоуверенность улетучивается. Ждешь озарений. Начинаешь верить в приметы. На днях меня поразило одно явление. На вершину холма ведет извилистый и ухабистый путь. В конце пути мы увидели одноэтажный домик — два на три метра. Обитавшая здесь прежде старуха питалась дарами горного леса и лечилась растущими у порога травами. Она глядела на мир сквозь древние щели в стене. Зарабатывала на жизнь, отмывая грязные бутылки шершавым лопухом, который в этих краях так и называется — стеклянная трава. У нас в горах немало таких развалин, где старики доживают последние дни в полном забвении. Единственные близкие — небо над головой и земля, на которой они появились на свет. Часами смотрят они на мир из крохотных окон. От головной боли лечатся запахом листьев вербены. Отчего щемит сердце при виде этого убогого жилища? В памяти ожили родники жизни, прожитой другими людьми. Как будто я уже был когда-то в этой хижине и тоже взирал на окружающий мир сквозь щели древней бойницы.
Даже когда за окном плотная пелена дождя, все равно над вершинами ярко светит луна.
Пятница 27 — Временами усаживаюсь в плетеное кресло стоящее на террасе. Передо мной горный кряж с зеленым куполом дубовой рощи. Внизу Месса — горный ручей, свежевспаханные поля. Кое-где одинокие дубы. На расстоянии вытянутой руки — кованная решетка. Она соединяет два столба террасы. Похищенная в Мареккье речная галька лежит на поручне парапета. Тут же — до блеска отполированные рекой обломки средневекового кирпича. Итак, одна вселенная в двух шагах. Другая, в нескольких километрах — в долине. Между ними, у основания террасы — широколистная смоковница. Она еще не пришла в себя от летнего зноя. Все чаще задаю себе вопрос — прибыл ли я уже на конечную станцию? Суждено ли мне полюбить русскую деревню с деревянными избами в сибирской тайге, или водные зеркала древних китайских рисовых чеков? «Не рассчитывай на далекие путешествия. Лучше окинь взором пройденный путь» — твердит внутренний голос: «Отдохни». Выходит, пора возвращаться домой и вглядываться в горизонты былого? Увы, душевный мир — это дерево, которое растет только на обочине жизни. Сама жизнь наполнена волнениям и страхами. Редко кому удается обрести спокойствие, отсиживаясь за безопасными крепостными стенами замка, где давно уже царствует равнодушие.
Воскресенье 29 — Утром изучал трещины на дороге. Меня утомила широта ландшафтов и открытых пространств за бруствером моей террасы. Пожалуй, уже пора надевать теплые вельветовые брюки.
У нас было крепкое рукопожатие и данное слово было крепче камня. Теперь все утратило смысл. Заключить сегодня кого-то в объятия — все равно, что обхватить кучу тряпья.
Понедельник 30 — В Римини кинофестиваль. Встретили племянника Параджанова. Гарик привез документальную зарисовку — дом Параджанова после кончины мастера. Гарик рассказал о похоронах дяди. В начале июля 1990 года в Ереване стояла жара. Градусов 50! Вода едва сочилась в фонтанах. Параджанова вынесли из музея его же имени. Потными руками толпа пыталась прикоснуться к открытому гробу. Доски стали влажными от пота сердобольных рук. Лицо Параджанова обложили кубиками льда. Оно порозовело и выглядело, как живое. Лед начал таять. Над гробом чуть видно дымился пар. Грузовик, в кузове которого везли Параджанова, остановился из-за поломки мотора. Молодежь тотчас взялась толкать грузовик руками. Город почернел от горя. По улицам Еревана медленно шествовала траурная процессия. Жажда дала знать о себе. Дети требовали воды. Сначала шепотом. Потом криком. Вода в городских фонтанах пересохла. Люди лизали влажный мрамор. Толпа испытала такую жажду, что многие не выдерживали и стучались в дома — просили пить. Женщины и старики, из-за жары оставшиеся дома, растворили двери и окна настежь и подавали прохожим воду в стаканах. И так на протяжении всего пути до самого кладбища. За ночь мужчины выкопали могилу руками. Это дань уважения великому человеку. Когда гроб опускали в могилу, толпа опустилась на колени. Каждый кинул в могилу свою горсть земли. К вечеру над могилой вырос огромный курган.
Ветер приносит давно забытый запах. Следом вбегает в мой дом девочка с ведром родниковой воды.
Под ногами ковер из опавших листьев
Четверг 3 — После дождливого лета два солнечных дня в октябре. Под ногами звенит опавшая листва. Радужные краски повсюду — вплоть до Карпенья. Солнце заходит теперь за ее вершиной. Карпенья удерживает закат на своих склонах даже когда вся долина Мареккьи погружена в кромешную темноту.
В сумерки вдоль дороги ветер гонит листву. Листья шуршат под ногами — меня отправили купить коробок спичек.
Среда 9 — С утра снова в забытом городе — Трамареккье близ Тедальдского аббатства. Сижу на ступенях у входа в чей-то дом. Кругом груды старой обуви и кукурузных початков. Мара из Рофелле говорит, будто бы со времен Древнего Рима у стен этого дома растет особенное лечебное растение. Нашел пару кривых веточек. На ощупь — влажные, листья с ворсинками. Теперь отдыхаю. Налетел порыв ветра, застучал расшатанными ставнями. Внезапно дрогнула земля. Послышались глухие равномерные удары — шаги великана. Прямо на меня из-за развалин вышел боевой слон Ганнибала, перешедшего через Альпы и устремившегося в Рим. На слоне — спящий наездник-африканец.
