Варварская страна; жестокие янычары; сатрап, отправляющий на страшную казнь толпы пленников; султан, умертвляющий по восшествии на престол своих братьев, — если это и было, то было в забытом прошлом. Вспомним о другом: одна великая цивилизация в буквальном смысле слова стоит в Турции на руинах другой. Хеттов сменили персы, на развалинах империи Александра Македонского обосновались римляне и парфяне, Византию сокрушили турки-сельджуки и основанная Османом на шесть с лишним веков султанская династия. Православный собор Святой Софии, превращенный в мечеть, — самый наглядный, но далеко не единственный пример малоазийского многообразия миров. Местный политический идол Мустафа Кемаль Ататюрк заложил на обломках рухнувшей под собственной тяжестью исламской деспотии светское государство, столь же европейское, сколь азиатское, открытое всем ветрам, доступное всем влияниям — не в силу внутренней слабости, а потому, что пласт многовековой, разноцветной турецкой культуры теперь невероятно прочен и, кажется, способен вынести любые потрясения. Назым Хикмет сравнивал малоазийский полуостров с головой кобылицы, галопом летящей в волны Средиземного моря. Сонное имперское величие ушло навсегда, и сейчас Стамбул — «всего лишь» Стамбул, вещь в себе, капризный и переменчивый город в тумане, парадигма непостоянства. «…Огромный город, выстроенный на трех морях и четырех ветрах, на двух континентах и над зеленым стеклом Босфора», — писал Милорад Павич.
Стамбул-Константинополь не случайно двадцать веков играл ключевую роль в определении мировых судеб, даже в периоды упадка этот город оставался великолепным, роскошным, манящим. Его жителям все еще по душе определения превосходной степени, связанные с блеском, светом, цветом: несравненный, сияющий, блистательный. Империю Османов называли Сиятельной Портой, а стамбульские мечети в стародавние времена нарекали цветными именами — Голубая, Зеленая, Радужная.
Силуэты Стамбула заданы мечетями с их высокими минаретами. Минареты вызывающе изящны и способны побудить к рискованным сравнениям. Милитарист сочтет их похожими на готовые к пуску ракеты (один турецкий политик назвал минареты «штыками ислама»), последователь Фрейда отыщет в их очертаниях фаллическую символику, а для романтического наблюдателя минарет — стебель ириса или пшеничный колос. Темной зимней ночью в плохо освещенных центральных кварталах Стамбула минареты, украшенные яркими лампами, напомнили мне свечи. Над гигантским городом нависла похожая на блюдо из базарной лавки луна — такая же, как и сто, как и пятьсот лет назад. Серые купола мечетей плыли в небе над застроенными вдоль и поперек холмами, над развалинами крепостных стен, над столпотворением великого азиатского города, прибившегося к европейскому берегу.
…Одним из немногих бессмысленных турецких султанов был сын Сулеймана Великолепного и восточнославянской рабыни Роксоланы Селим II. Он продержался у власти всего несколько лет, не оставив после себя ни возвышенных сказаний, ни героических поэм, ни благодарности в сердцах подданных, ни даже ужаса в душах покоренных народов. Летописцы дали Селиму прозвище «Пьяный» — он окружал себя художниками и учеными, любил шумные праздники и вино. Как-то раз после обильных возлияний султан поскользнулся, потерял равновесие и вскоре скончался от последствий падения на мраморный пол турецкой бани.
Несмотря на бесславную кончину, Селим сумел увековечить свое имя. Султан повелел построить мечеть, превосходящую размерами и роскошью саму Айя-Софию. Так в городе Эдирне и возникла Селимие, мечеть Селима. «Помощью Аллаха и милостью султана мне удалось возвести купол диаметром на четыре локтя, а высотой на шесть локтей больше», — написал, окончив в 1575 году строительство, архитектор Синан. Именно Синан, а не пьяный султан, достойно вошел в историю: не спесь тирана, а гений художника позволил исламу одержать великолепную победу над христианскими создателями храма Премудрости Божией. Главный православный собор славил Христа первые девять веков своей истории. Когда после падения Константинополя Византия склонилась перед знаменами Мехмеда II, победитель повелел оставить дом Божий домом Божиим, изгнав из святых стен чужого Бога. С той поры в Айя-Софии и славят Аллаха.
Купол святого храма — как купол небес, проливающих на землю божественный свет. Эту связь небесного и духовного исламские архитекторы уловили задолго до Синана. Плоскую кровлю древней мечети Улуджами в Бурсе, например, нарушают 19 опирающихся на колонны куполов. Один купол отсутствует: отверстие защищено стеклом, под которым бьет фонтан. Благодаря свету и тонкой игре со светом мечети кажутся еще более величественными и просторными, чем они есть на самом деле. Эту игру и довел в своих творениях до совершенства Синан. Он перенял у византийцев искусство создания свободного купольного пространства, добившись новых решений за счет перенесения наружу опорных столбов. Синан шел от общей формы к частной: невесомый купол становился не завершением, а началом, не крышкой над головой, а окном в небесный мир, задавал ритм пространства. В отличие от своего современника Микеланджело, Синан новых масштабов не искал, может быть, оттого, что владела им заветная мечта. И в конце концов турецкий зодчий все-таки вознесся к свету — выше Святой Софии, образца его подражания и объекта его духовного желания. На дворе стоял честолюбивый XVI век, век Тициана и Ивана Грозного, Коперника и Кортеса, Рабле и Нострадамуса, столетие Возрождения и Варфоломеевской ночи, время света и тьмы. По приказу султана Мимар Синан, православный грек, нареченный Иосифом, перестроил главный константинопольский храм, не тронув сам собор, но добавив к его архитектурному комплексу четыре высоких минарета. Перестройка пусть величественного, но чужого не приносила удовлетворения: Синан жаждал сам построить нечто еще более великолепное.
Путь к исполнению мечты занял почти всю жизнь, а прожил Мимар Синан без малого столетие. Он был сыном простого сельского каменщика из Каппадокии. Христианская кровь рано смешалась в нем с «турецкой верой»: юношу рекрутировали в янычары и обратили в мусульманство. Он обучился ремеслу плотника; участвовал в походах султанских армий на Вену, Багдад, Корфу, в Молдавию. В должности придворного архитектора Синан прослужил ровно пять десятилетий; под его руководством от Сараева до Дамаска построено более трехсот зданий — мечети и гробницы-тюрбе, школы и медресе, благотворительные кухни и богадельни, больницы и зернохранилища, акведуки и караван-сараи, дворцы и крытые источники, бани и фонтаны. Синан оставил память о себе и на территории бывшего Советского Союза: под его руководством возведены мост через реку Прут и красивая Джумаджами (Пятничная мечеть) в Евпатории.
Ступени ремесла Синан обозначил себе сам, уже стоя на вершине профессии: мечеть Селимие он назвал «мастерской», стамбульскую мечеть Шехзаде, построенную в честь рано умершего султанского сына Мехмеда, — «ученической работой», мечеть Сулеймана — «пробной работой». Сулейманджами зовут еще «мечетью света»: ее причудливо украшенный мрамором интерьер освещается с помощью почти полутора сотен окон. Как раз «пробная работа» Синана (а занимает мечеть Сулеймана целый квартал — помимо молельного зала с пристройками, это еще и благотворительная кухня, и библиотека), как считают специалисты, и есть настоящий образец таланта этого архитектора. Над характерным, словно двухъярусным, куполом блистает исламский полумесяц, а внутри, в древних стенах, на которых начертаны золотой краской аяты — священные стихи Корана, невнятно причитает паломник, отбивающий земные поклоны в сторону Мекки. Молельный зал Сулеймание, самый светлый и ясный в Стамбуле, отделан бледными мраморными плитами, и камень отполирован так тщательно, что, кажется, светится изнутри. Сюда могут вместиться до 10 тысяч человек одновременно. И до каждого доносится негромкий голос имама-хатиба, ученого богослова, наставника мусульманской общины. Синан распорядился вмуровать в стены и купол мечети полые резонирующие кувшины, так что молитва слышна повсюду: «Свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха! Свидетельствую, что Мухаммед — посланник Аллаха!» Во времена Синана и султана Сулеймана под этим куполом потрескивали четыре тысячи свечей, но сама мечеть была такой же. Свободный союз выверенных размеров, сечений и пропорций, букет света и камня в замкнутом пространстве. Даже в неяркий день нетрудно заметить, как столпы света словно поддерживают легкий, невесомый почти, купол мечети. Выше этого купола — только небо. А там другое свечение, там сам Бог Вседержитель.
Многие стамбульские мечети Синана, и те, что я уже перечислил, и мечеть Рюстема-паши, и мечеть Михримах, прекрасно видны либо с переброшенного через залив Золотой Рог моста Галата, либо с высокого холма, на котором, в двух шагах от Айя-Софии, расположен сераль — роскошный султанский дворец Топкапы («Высокие ворота»). В дворцовой бане, где некогда убился злосчастный Пьяный Селим, устроена теперь сокровищница, там хранится один из крупнейших в мире алмазов, «Ложечник», весом 82 карата, еще один наглядный символ красоты света. Помимо чистой воды бриллиантов, дворец набит и другими реликвиями: тут и волосы из бороды пророка Мухаммеда, и гигантский, как след снежного человека, отпечаток его ступни, и фрагменты его святых писем. Просторный гарем по соседству, к постройке нескольких корпусов которого тоже приложил руку архитектор Мимар Синан, дает досужим посетителям другие поводы для развлечения: вокруг специальные комнаты для обрезаний да спальни белых евнухов. Рядом, в оружейной, выставлены острые мечи с невеликими рукоятями: у славных витязей были маленькие ручки, таившие в себе огромную силу, что позволяла разрубать вражеского всадника от маковки до чресел. Вот тут мощь и богатство завоевавших полмира Османов предстают во всем размахе величия; тут приходит на ум вопрос о том, чему служили талант и мастерство зодчего.
