Мы добрались уже до трансформаторной будки рядом с конторой фабрики. Отпустили тележку, и она сама прокатилась еще несколько футов, замедляя ход.
— Я в долгу перед тобой.
Ма всегда учила меня, что долги нужно отдавать. Я вывернула карман посмотреть, нет ли чего-нибудь в подарок Мэтту, но обнаружила лишь обрывки туалетной бумаги, которые служили мне салфетками.
— Фигня, — бросил он. — Забудь. — И скрылся в клубах пара.
За окном офиса мелькнул силуэт Тети Полы, и я поспешила к своему рабочему месту.
Ма спрятала волосы под косынку, на правом виске у нее темнело лиловое пятно — видно, стирала пот.
— Привет, а у нас сегодня не было занятий, — с порога объявила я.
— Так почему ты не явилась раньше? — скрестила руки на груди Ма.
— У меня большое задание на следующую неделю.
— Что за задание?
— Текущие события, — мгновенно придумала я. — Нужно смотреть новости по телевизору.
Ма кивнула, но, похоже, поверила не до конца.
— И ты оказалась на фабрике ровно в то же время, что и после школы?
На этот раз я думала дольше.
— Я никогда не ездила на метро в другое время.
Ма принялась продевать пояс в петли юбки.
— О чем это вы там болтали с мальчишкой By?
— Да так, ни о чем.
— Тебя, похоже, что-то сильно удивило.
— Да нет, он просто звал меня поиграть после работы. — Мне даже удалось изобразить смешок. — Вот ведь бездельник.
— Думаю, с такими тебе следует быть начеку.
— Да, Ма.
Отложив юбку, Ма присела на табуретку. Внимательно посмотрела на меня.
— Не стоит водить дружбу с этими детьми. Ты всегда должна помнить, А-Ким, что если ты играешь с ними, говоришь, как они, учишься, как они, так же ведешь себя, — чем тогда ты от них отличаешься? Ничем. И лет через десять-двадцать окажешься там же, где остальные китайские девушки, — за швейной машиной на фабрике. А когда состаришься и не сможешь больше шить, будешь обрезать нитки, как миссис By.
Она помолчала, словно сомневалась, стоит ли продолжать.
— Большинство людей обречены на такую жизнь. Возможно, и для меня больше нет будущего. Мне уже не стать вновь учительницей музыки. — Я встрепенулась было возразить, но Ма остановила меня: — Это так. Но родители для того и существуют, чтобы жизнь детей была лучше. Ты не должна забывать, что в Гонконге была лучшей ученицей в нашей школе. И ничего не изменилось сейчас, известно это твоему нынешнему учителю или нет. Никто не может изменить твою природу, кроме тебя самой.
Ма притянула меня к груди.
— Прости, что притащила тебя сюда, — прошептала она.
Никогда, ни до, ни после, Ма не выражала столь явно сожаление по поводу нашего переезда в Америку. И я поняла, в чем отныне моя задача.
— Я вытащу нас обеих отсюда, Ма. Обещаю.
В понедельник придется вернуться в школу. Па скончался, а больше некому спасти Ма. Представить себе Ма обрезающей нитки было невыносимо. Я припомнила, что Тетя Пола говорила о братце Нельсоне — якобы учительница считает, что тот станет хорошим адвокатом. Не представляю, чем занимаются адвокаты, но, кажется, они зарабатывают огромные деньги. Ну уж если Нельсон на это способен, я тем более справлюсь.
Принятое решение странным образом принесло облегчение. Многочасовое сидение дома порождало лишь чувство вины и страх. А еще голод, холод и одиночество. В глубине души я осознавала, что это не может продолжаться вечно. И вот боги дали мне еще один шанс: за несколько праздничных дней я могла придумать объяснение, почему пропустила школьные занятия.
Но в предвкушении возвращения к мистеру Богарту я потеряла аппетит. Я помогала Ма, а перед глазами все стояло его злобное лицо и ореол вокруг лысой головы. (Лишь много позже я поняла, что волосы у него есть, просто очень светлые и жидкие; я не опознала их сразу, поскольку никогда прежде не видела блондинов.) Я вспоминала, как ничего не понимала, как получила «ноль». Думала о своих учителях в Гонконге, всегда хваливших меня и ставивших в пример. Раньше я жалела бедолаг, которые невнятно мямлили неправильные ответы и, потупившись, нервно сжимали руки, но теперь, как ни тяжко это признавать, среди таких бестолковых оказалась я сама.
Первые же слова мистера Богарта, едва я появилась на пороге, прозвучали непонятно.
— Где твоя спавка?
К счастью, слово «справка» я знала и заранее подумала, что должна представить документ, объясняющий мое отсутствие. Я протянула учителю записку, которую старательно подделала, почерпнув сведения из старого учебника английского.
Уважаемые сэры,
Кимберли болела. Простите за беспокойство.
Ваша покорная слуга
Миссис Чанг
Мистер Богарт коротко глянул на листок и сунул его в журнал без дальнейших комментариев. Я скользнула на тоже место, где сидела в первый день.
Потом была контрольная. Я пропустила предыдущие уроки, поэтому понятия не имела, что нужно делать. Нам раздали листочки с числами и текстом над ними. Три баскетбольные команды… каждая сыграла по пять игр… Мне потребовалось несколько минут, чтобы понять суть вопроса, но зато оказалось, что это просто задача на вычисление среднего арифметического. А вот обычный пример с десятичными дробями. Словно неожиданная встреча со старыми друзьями. Оказывается, они здесь изучали то, что мы в Гонконге проходили больше года назад.
Тем не менее косые взгляды мистера Богарта по-прежнему внушали страх. Я не совсем правильно перевела текст и слишком поздно поняла, что допустила ошибку, а стереть написанное было нечем. Интересно, он разозлится, если я просто зачеркну? Скорее всего. Да и места для правильного ответа не останется. Я не смела обратиться за помощью к кому-нибудь из ребят, боялась, что меня опять заподозрят в списывании.
Выход один — обратиться к самому мистеру Богарту. Я встала и решительно направилась к учительскому столу. Подобная ситуация, по крайней мере, описана в учебнике английского, и я знала, что нужно сказать.
— Прошу прощения, сэр, — я старалась выговаривать слова как можно тщательнее, — не могли бы вы дать мне попользоваться резинку?
Он молча уставился на меня, а по классу пронесся шепоток.
Один из мальчишек громко произнес:
— А что, у твоего парня никогда с собой нету?
Класс грохнул. Но почему? Как сейчас пригодились бы длинные волосы, чтобы прикрыть ими лицо.
Мистер Богарт побагровел. Пристально глядя на меня, он словно прикидывал, не нарочно ли я отвлекаю класс от работы.
— Довольно! Замолчите! Кимберли, иди на свое место.
Пристыженная, но так и не осознавшая ошибки, я поспешила к своей парте. Сегодня же уйду из школы и никогда больше сюда не вернусь.
Но тут ко мне склонилась кудрявая девочка.
— Это называется ластик, — прошептала она. И, поправив выбившуюся прядь, подтолкнула мне розовый ластик.
День в итоге оказался неплохим. Я знала, что на все вопросы в контрольной ответила верно, даже если решила уравнение другим способом. Позже выяснилось, что в Америке действительно принято записывать систему уравнений немного иначе. Мистер Богарт снял за это несколько баллов, так что «сто» я за работу не получила, но узнала достаточно, чтобы в следующий раз дело ограничилось несколькими небольшими исправлениями. В этой битве я имела реальные шансы на победу.
Что гораздо важнее, я познакомилась с Аннет, той самой кудрявой девочкой. После инцидента с резинкой она легонько толкнула меня локтем. Я взглянула на нее, потом перевела взгляд на ее тетрадку, где она написала «Мистер Буги» под фигуркой человечка с широко разинутым ртом, извергающим ругательства. Я не знала тогда, что «буги» означает «страшила», но идею поняла и пришла в восторг. Аннет обычно не поднимала руку — наверное, потому, что недолюбливала мистера Богарта, — но верный ответ зачастую знала. Она записывала правильный ответ в тетради и демонстрировала мне. Читала я гораздо лучше, чем говорила, так что вариант общения был выбран идеально.
Именно Аннет помогла мне смириться со школой.
Чтобы выжить в декабрьские холода, мы с Ма включали духовку и круглые сутки держали ее открытой. За пределами крошечного теплого круга разница между стылой кухней и комнатой была практически незаметна. В кухне имелась духовка, зато окна затянуты мусорными пакетами, а в комнате просто не было отопления.
В Гонконге я носила бело-голубую школьную форму, а после занятий обувала сандалии и подставляла кожу солнцу. Я привыкла видеть пальцы на ногах, голые коленки и плечи; теперь, когда они были постоянно скрыты одеждой, я скучала по самой себе. Замотанная в одежду, как мумия, слой за слоем, я, бывало, по несколько дней не видела собственного тела. А в те краткие моменты, когда отдельные участки тела обнажались, воздух касался кожи ледяной лапой. Утреннее одевание становилось суровым испытанием, когда приходилось избавляться от тряпок, нагревшихся за ночь, заменяя их кусачей стылой одеждой.
