Как он бегал тогда за справками - быстрей любой машины. Он чувствовал тогда в себе мотор, который давал ему и скорость, и силу, и уверенность. Он хотел эту квартиру и получил. В конце концов ничего у него больше не было в жизни, за что пришлось бы ему так побороться. Все приходило естественно и нормально. По конкурсу прошел в полиграфический институт. Облюбовал в пединституте на вечере девушку, и она вышла за него замуж. Получил назначение в издательство и медленно, но верно стал расти по службе. От девяноста (девятьсот раньше) до двухсот пятидесяти. За квартиру же он дрался. Как он тогда бегал, искал стариков, которые могли бы подтвердить, что мать его строила метрополитен. Нашел-таки! А Анна говорит - уходи. Это ж какую надо совесть иметь - предложить ему такое!
Через несколько дней после скандала с неимоверным грохотом поднялась к нему в клетушку Ленка. Вид у нее был, по его определению, «шаловатый». Все на ней как-то висело, телепалось, лицо было жесткое, холодное, и Алексей Николаевич приготовился к самому худшему, ну например: «Твои вещи внизу - у проходной, забери, пока не утащили».
– Я уговорю мать переехать, - сказала она каким-то отвратительно чужим голосом. - Но у меня условие…
Он слепо смотрел на нее, а мозги его, тяжелые, застывшие, не могли переработать такую простенькую и легкую информацию: Ленка его спасает. Ржаво и вяло поворачиваясь в очугуневшей голове, мозги выдавили не мысль - эмоцию: «Что ж, дочь мать предает?» Но он спохватился и вслух спросил по существу:
– Какое же?
– Простое, - ответила Ленка. - Ты покупаешь мне машину.
– На что? На какие деньги? - закричал Алексей Николаевич.
– А это меня не касается, - сказала Ленка и встала. - Если у меня будет машина, я уговорю мать, и мы съедем. В твои вонючие Сокольники.
– Были бы у меня деньги, я вступил бы в кооператив, и разговоров бы не было. Ты-то знаешь мои доходы?
– Я не буду с тобой дискутировать, - сказала Ленка. - Мне нужна машина…
– Зачем? - вновь не сдержался Алексей Николаевич. - С каких пор у тебя эта идея?
– Слушай, - сказала она. - Ты хочешь остаться в квартире? Мать готова стоять насмерть, а я тебе предлагаю выход.
И она ушла, грохоча по лестнице.
Что это какой-никакой выход, так и не пришло ему в голову. На что он купит машину? У него на сберкнижке пять рублей, все, что осталось после переезда, ремонта, похорон. А было три тысячи. Еще от бабушки. Она когда-то завела на него книжку и складывала на нее по мелочи. Как все потом пригодилось! Нет, об этом - чтоб обсуждать Ленкино предложение - не думалось. Всего его раздырявила сама Ленка своим желанием иметь машину. Он видел в этом вызов ему, Вике.
Глупо, конечно, но таким казалось движение Ленкиной мысли, и он считал себя виноватым. Два последних года только ссорился, трандел что-то там о классической литературе, о Чехове особенно, потому что воображал себя Гуровым, а Вику - дамой с собачкой. И вот чем все обернулось - предательством матери: какая там Анна ни есть, она мать, и ей в голову не придет, что Ленка готова вступить с ним в сделку против нее.
Так вот, сбивчиво, больше о предательстве, чем о машине, он все и рассказал Вике.
– Ну что ж, - сказала она, закусив губу, - это несколько неожиданно, но это можно обсуждать.
– Как? - вопил он. - Что тут можно обсуждать? Девчонка, соплюха! Ты бы видела ее! Машину ей захотелось! А деньги? Она об этом подумала? Что я - пойду воровать?
– Большие деньги, - вздохнула Вика. - И все-таки, все-таки… Леша! Это выход. У меня немножко есть, возьмем взаймы… Подумай, деньгами мы купим покой и решение вопроса. Да ничего за это не жалко, поверь мне!
– Да я же не об этом! - закричал Алексей Николаевич. - Я же о девчонке!
– А что девчонка? - улыбнулась Вика. - Все равно скоро она от вас уйдет. Так пусть уйдет сильной, с машиной. Это, знаешь, как ей придаст уверенности. Совсем другая вырабатывается психология.
– Это-то и страшно, - сказал Алексей Николаевич.
– Ничего страшного, каждое поколение утверждается по-своему. Они будут ездить с матерью по магазинам, будут презирать всех пешеходящих и перестанут к тебе цепляться. А мы выплатим долг. И очень скоро. Я умею отдавать долги.
«Она не хочет со мной говорить о том, что Ленка поступает отвратительно, чтобы меня не огорчать, - думал Алексей Николаевич. - Мне ж не все равно, какой она уйдет от меня. Она и так ужасная, но не думал, что это все, конец, точка. А этот ее приход - конец и точка. И предательство матери, и нежелание считаться с возможностями, и просто цинизм…»
Он не мог уйти от этих мыслей, а тут еще это навязчивое воспоминание о Ленке тогда, в коридоре, когда он неожиданно открыл дверь. Значит, не вся вышла девочка, значит, было в ней что-то хорошее.
***
Идея обратиться к Федорову пришла Вике сразу. К кому же еще? Она ждала у перехода, испытывая неприятное чувство от того, что она стоит, а он приедет на своей машине. Раньше ей было приятно ждать его, а потом нырять внутрь и хлопать осторожненько дверцей, и снимать с чехла несуществующие пылинки…
Ленка не дура. И в общем она права. Так и надо - уметь в крушении не растеряться. Зря Алексей городит вокруг этого черт знает что… Это действительно выход, материально тяжелый для них, но не смертельный. У нее есть на книжке две тысячи. Надо будет продать хрустальный штоф с двенадцатью рюмками. По нынешним ценам это еще столько же… Три тысячи она попросит у Федорова, вон он едет - аккуратненько и осторожненько.
Федоров распахнул дверцу, и она нырнула внутрь и сразу ощутила, что машина чужая. Пахло какими-то странными духами, не французскими, не арабскими, примитивными, но с каким-то таким оттенком, что она бы купила. «Не буду спрашивать, какие», - решила Вика.
– Куда поедем, Манефа? - спросил Федоров. - Что у тебя стряслось?
– Никуда не поедем, - ответила Вика. - Если можешь - постоим и поговорим.
Он отъехал от перехода, встал за газетным киоском и повернулся к ней. Каждый раз, когда он к ней так поворачивался, она думала - какой, он потрясающе некрасивый с этим носом шляпочкой. И сейчас подумала о том же. Некрасивый, а ничто его не портит. И непроизвольно вздохнула, что до сих пор так думает. Надо же иначе: «Вот урод, так урод, что за нос, что за рот, и откуда такое чудовище?»
– Как твои дела? - спросила она.
– Дела? - переспросил он. - А какими им быть? Украшаю землю картоном… Ты меня прости, Сулико, но у меня со временем туго. Так что давай завершающую мизансцену.
– Я так не могу, - сказала Вика. - Я хочу знать, что у тебя и как, чтоб обращаться к тебе с серьезным разговором.
– Ой, - засмеялся Федоров. - Ой! Ну считай, что ты сделала анестезию и я уже все восприму… Что случилось?
– У меня все в порядке, - ответила Вика. - Собираюсь замуж за Алексея… Ты его знаешь.
– Осторожненький и вежливый господинчик… Нижняя часть лица у него бабья.
– Ты же никогда не был циником, - сказала Вика, - зачем же так?
– Господи, Адель! - воскликнул Федоров. - Ты о чем? Я ж о внешнем облике… Я ничего против него не имею. Порядочный мужик… Рад за тебя!
– Мне для счастья нужны деньги, - засмеялась Вика.
Федоров полез в бумажник. Так все просто и так на него похоже. Надо - ради бога!
– Сколько тебе надо для счастья? - спросил он.
– Три тысячи, - ответила Вика.
Он спрятал бумажник и почти серьезно - что для него редкость - посмотрел на Вику.
– Извини, - сказал он. - Такая сумма мне не по зубам.
– Ну конечно! - возмутилась Вика, - Всю жизнь я брала у тебя по мелочи… А тут…
Она вдруг почувствовала, что готова, способна, хочет, жаждет наговорить ему кучу гадостей, начиная с того, чем это у него в машине пахнет? Пачулями какими-то… И кончая тем, что сам-то он может себе позволить и два кооператива, и машину… Вовремя сообразила, что в одном из этих кооперативов живет сама и знает ведь, как ему достаются деньги за работу, которую он называет «украшаю землю картоном».
– Не могу, - сказал он. - Моя скоро рожает. И у нее не все в порядке. Уже три месяца держу ее в больнице, и мне это стоит… И я готов все это умножить в десять раз, лишь бы у нее все окончилось благополучно.
Вика больше ничего не слышала. Если был способ перебросить ее из одной температуры в другую, то это можно было сделать одной фразой: «Моя рожает». Его рожает…
Шевелились федоровские губы, складываясь в странные слова «гемоглобин», «токсикоз», «эклампсия» - импортные слова, дорогие, но ему никакой цены за них не жалко, только чтоб их не было.
– Ну и хорошо! - резко сказала Вика. - На нет и суда нет. Поищем в другом месте. - Она прямо выпорхнула из чужой машины, как из своей, и пошла, покачивая сумочкой, делая ему «до свидания» ручкой. Торопится женщина, торопится, вся жизнь у нее такая.
Прости, мужчина, что не дослушала про твои беременные дела!
Федоров смотрел ей вслед, положив подбородок на руль, и думал о том, что когда-то любил эту женщину. Это чепуха, когда говорят, что любить можно один раз. Сколько угодно! Просто каждый раз это совсем другая любовь, и может статься, что той, которая нужна тебе, чтоб уже с ней и умереть, у тебя никогда не будет. Любил он Вику, строил с ней дом на всю жизнь, пока однажды вдруг не почувствовал, что ни одним вколоченным гвоздем он не прибит. Бил, старался, вгонял по самую шляпку, а выйти смог без единой царапины.
