— «Постарайся приземлиться поточнее. — Этот мужской голос, он уверен, донесся до него из пилотской кабины. — У нес не осталось горючего, не потянем лишнюю тысячу ярдов».
Хьюго попытался откашляться, прочистить горло — сухой комок дерет глотку. Все уже собрали вещи и спокойно ждали выхода на бетонное поле — и невдомек, как им всем повезло, горько размышлял Хьюго, глядя в окошко и страстно желая поскорее очутиться на земле.
Самолет плавно сел и докатился до стоянки. По радио послышался знакомый голос капитана:
— Надеюсь, полет вам понравился, дорогие пассажиры. Прошу извинить нас за опоздание. Надеюсь на скорую встречу.
Хьюго сошел с трапа на землю под каким-то странным углом. Обещал Сильвии, что сразу, как вернется в город, зайдет к ней. Сибилла во Флориде, гостит всю неделю у родственников.
В такси, убегая от грубого мира покрытых синяками, побежденных товарищей, от воспоминаний о схватке со смертью в заблудившемся в тумане самолете, он с тоской, страстно мечтал о теплой постели, о нежных ласках многоопытной в таких делах, очень дорогостоящей ему девушки.
Сильвия долго не реагировала на его звонки в дверь, а когда наконец ее отворила, лишь на цепочку, то предстала пред ним в халатике для ванны, с лицом, искаженным, по-видимому, невыносимой головной болью. Хьюго к себе не впустила, а лишь процедила через щель в двери:
— Я уже сплю. Приняла две таблетки сильного снотворного. У меня просто раскалывается…
— Ах, дорогая, прошу тебя! — стал умолять ее Хьюго; от ее ночной рубашки и халатика исходил такой чудный, дразнящий запах.
— Уже поздно! — резко сказала она. — И ты просто ужасно выглядишь. Поезжай домой, поспи немного. — И решительно щелкнула дверью.
Спускаясь по тускло освещенной лестнице дома Сильвии, Хьюго твердо решил всегда таскать с собой в кармане дорогую безделушку на такой вот пожарный случай. Выйдя на улицу, с тоской посмотрел на окно Сильвии на четвертом этаже: сквозь плотно закрытую штору все же пробивался тонкий луч света, располагающий к уюту, мучительный дразнящий. Вдруг в холодном ночном воздухе он услыхал смех — такой теплый, чувственный, — он его отлично слышал левым ухом и вдруг с болью, перехватившей дыхание, вспомнил, когда, в какие моменты слышал этот соблазнительный смех… Пошатываясь, шел по улице под бледно горящими фонарями, чемоданом в руках, чувствуя себя точно как Вилли Ломен на закате карьеры в пьесе Артура Миллера «Смерть коммивояжера». Ему показалось, что за ним медленно едет черная машина, но сейчас он слишком расстроен — не обратил на это никакого внимания.
Придя домой, взял карандаш, лист бумаги и записал все подарки, сделанные Сильвии этой осенью, с указанием цены каждого драгоценного украшения. Общая сумма вместе с налогами оказалась довольно внушительной — 3468,3 доллара. Разорвал листок и пошел в постель спал он плохо и постоянно в тревожном сне слышал гул барахливших двигателей самолета и звуки радостного, мучительного для него женского смеха на четвертом этаже, у себя над головой.
На следующий день с утра лил дождь, и во время тренировки он плюхнулся в грязь и имел, конечно, самый жалкий вид, в расползающейся под ним липкой жиже. Сокрушался: почему выбрал себе такую профессию — футболиста. Позже, когда мылся под душем, устало смывая куски грязи с лица и подбородка, вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. В кабинке рядом стоял Крокер, запасной защитник, и, намыливая голову, смотрел в его сторону с какой-то странной улыбочкой на губах. Потом от Крокера до него донесся долгий, низкий, мучительный для него смех, словно в голове у Крокера спрятан проигрыватель и он все время крутит пластинку с любимым музыкальным произведением. Крокер! Хьюго готов был убить его в эту минуту, — так это был Крокер! Жалкий запасной игрочишка, команда даже не брала его на выездные матчи. Каждое воскресенье у него выходной, предатель, умеющий использовать для собственных удовольствий каждую минуту своего времени, когда товарищи ломаются на полях, отчаянно дерутся за жизнь.
Хьюго все снова слышал этот смех даже журчание воды заглушает. Ладно, в следующий раз, при двусторонней встрече с вторым составом, он изуродует этого сукина сына во время схватки вокруг мяча.
— Тебя хочет видеть тренер, Плейс, — сообщил второй тренер и добавил по-испански: — Pronbo![3]
Хьюго не нравилось это испанское слово, слишком от него разит газетной, выпендренной передовицей.
Тренер сидел повернувшись спиной к двери и глядя на фотографию Хойхо Бейнса.
— Закрой двери, Плейс! — велел он не поворачиваясь.
Хьюго закрыл.
— Садись, — предложил тренер все в том же положении, все еще внимательно разглядывая фотографию спортсмена, которого однажды назвал по-настоящему стопроцентным игроком — таких ему больше никогда не приходилось видеть.
Хьюго сел.
— Я вынужден оштрафовать тебя на двести пятьдесят долларов, Плейс.
— Слушаюсь, сэр.
Наконец тренер резко повернулся к нему лицом и расстегнул воротничок.
— Плейс, послушай, что, черт тебя подери, с тобой происходит?
— Не понимаю, о чем вы, сэр.
— Чем ты занимаешься, когда остаешься в одном доме до утра, и так каждую ночь? Не скажешь?
Слово «оставаться» далеко не в полной мере отражало то, чем занимался там Хьюго, но он решил не возражать — пусть тренер сам подыскивает верные слова.
— Неужели ты до сих пор не понял, что за тобой установлена слежка, — ты, болван?! — заревел тренер.
Эта черная машина на пустынной улице! Хьюго опустил голову — он был сильно разочарован в Сибилле. Как она посмела быть такой подозрительной? И откуда у нее деньги на оплату частных детективов?
Большие руки тренера нервно дергались на крышке стола.
— Ты что, сексуальный маньяк?
— Нет, сэр.
— Заткнись! — заорал тренер.
— Как угодно, сэр!
— Только не подумай, что это я организовал за тобой хвост, — дело куда хуже. Хвост за тобой установлен по требованию спортивного комиссара.
Хьюго с облегчением вздохнул: значит, не Сибилла. Слава Богу! И он поспел так думать о ней!
— Я выкладываю свои карты на стол, Плейс! — заявил тренер. — Контора спортивного комиссара давно проявляет к тебе повышенный интерес. Их работа — следить за чистотой наших рядов. В этом я целиком на их стороне и хочу, чтобы у тебя не было на сей счет никаких заблуждений. В моем клубе есть только одно, чего я на дух не выношу, — игрок с подмоченной репутацией. Хьюго прекрасно знал, что тренер не выносит около сотни других вещей, о чем время от времени и напоминает игрокам, но счел, что сейчас неподходящий момент, чтобы освежить его память.
— Послушайте, сэр… — начал Хьюго.
— Заткнись! Если такой игрок, как ты, вдруг, ни с того ни с сего, начинает действовать на поле так, словно у него в голове под шлемом мякина, а не мозги, и действовать в средней линии защиты, причем все хуже от одной игры к другой, то, совершенно естественно, у них могут возникнуть подозрения.
Тренер, выдвинув ящик стола, вытащил темно-синюю папку, извлек оттуда несколько страничек напечатанного на машинке текста, и, вооружившись очками, стал читать, пояснив:
— Это доклад, полученный из офиса спортивного комиссара. — Пробежал глазами несколько абзацев, покачал головой, словно чему-то сильно удивляясь. — Скромность не позволяет мне зачитать тебе вслух описания твоих сексуальных подвигов, но, должен признаться, твоя способность выходить в воскресенье на поле и играть после таких ночных боев, и это на протяжении целых недель, заставляет меня просто разинуть рот от благоговейного удивления.
Хьюго счет за благо промолчать.
— До сих пор тебе везло, — продолжал тренер, — газеты пока ничего не пронюхали. но если что-то просочится в печать, я немедленно вышвырну тебя к чертям собачьим — не успеешь даже снять краги, как окажешься за дверью. Ты меня слышишь?
— Слышу, сэр.
Тренер теребил листочки в руках, бросая на них косые взгляды из-за бифокальных очков.
— Кроме своей новой карьеры бабского угодника ты, судя по всему, еще проявляешь поразительную щедрость в раздаче направо налево драгоценных украшений. Только в одном ювелирном магазине в нашем городе менее чем за два месяца ты истратил более трех тысяч долларов. В то же время ты приобретаешь дом из восьми комнат, с бассейном; отправляешь жену в дорогостоящие отпуска по всей стране; вкладываешь пятьдесят тысяч долларов в недвижимость, и эту сделку вряд ли можно назвать законной; играешь в карты на большие деньги с самыми крупными в городе игроками; арендуешь собственную ячейку в хранилище банка и по наблюдениям набиваешь ее каждую неделю все новыми кучами денег неизвестного происхождения. Я знаю, какое у тебя жалованье в клубе, Плейс. Могу ли я поинтересоваться, откуда у тебя появился недавно столь значительный источник доходов на стороне, или ты сочтешь такой мой вопрос неприличным? — Тренер, закрыв папку, снял очки и откинулся на спинку стула.
