Плача, она попыталась неповрежденной рукой дотянуться до раны. Помешал ей это сделать со словами, что беспокоиться не о чем, — «ничего серьезного», «всего лишь царапина». И наконец-то в голову пришла дельная мысль. На столе лежало небольшое полотенце, подстеленное под серебряную вазу для фруктов. Взял его и, стряхнув пыль, аккуратно свернул. Затем, завязав им рану, оставшийся свободным конец обмотал поверх рукава платья, пропитанного кровью. Зафиксировав руку в одном положении, я посоветовал ни в коем случае ею не шевелить.
Слезы Жануарии приводили меня в растерянность и в то же время заставляли быть рядом, чтобы успокоить. Даже позабыл спросить, нет ли в доме аптечки для оказания первой медицинской помощи. Меня удивило, что пуля, которая оставила эту рану, не убила девушку. Как могло получиться, почему пуля прошла между грудной клеткой и левой рукой? Отсюда со всей очевидностью следует, — стреляли в сердце, то есть с твердым намерением убить наповал. Почему Блондин пошел на это? Я не находил ни малейшего повода для оправдания такого поступка.
Почему человек устроен так, что от любви до ненависти его отделяет всего лишь один шаг? Какая слепота заставляет действовать с такой бездушной жестокостью? У меня не было никакого ответа на эти вопросы. И, напротив, не вызывало сомнений, кто стрелял в Жануарию. Конечно же, этот несчастный Блондин! Ведь я видел его с пистолетом в руке, взбешенного, похожего на монстра.
Жануария пошевелилась, но я попросил ее не двигаться. На самом деле в этом не было необходимости, так как она просто продолжала плакать, всхлипывая как ребенок. Раненая и сбитая с толку, она никак не могла прийти в себя. А я, имея все основания подозревать в нападении Блондина, счел лучшим об этом не говорить, и лишь повторял, утешая ее, что боль скоро пройдет.
Более трезво оценить ситуацию я не мог, поскольку понятия не имел, в чем причина, послужившая толчком для такого развития событий, а главное, ничего не знал об этой фазенде, на которой оказался при столь странных обстоятельствах. Так как слезам, казалось, не будет конца, оставаясь рядом с ней, думаю, что я тоже плакал. Сцена выглядела довольно патетически. Наконец она попыталась подняться, но пришлось решительно удержать ее за плечо, приказав успокоиться. Потом подложил ей под голову подушку:
— Так будет лучше, Жануария.
Она переменила позу, устроила поудобней голову и впервые пристально посмотрела на меня. В ответ я посмотрел на нее и опустил глаза. Что она чувствовала? Стыд или недоумение? Возможно, испуг? Никогда не предполагал, что увижу такое беззащитное лицо, выражающее глубочайшее отчаяние и абсолютную покорность. Бедняжка плакала навзрыд, сотрясаясь всем телом. И я, слушая этот плач, по непонятной причине ничего не предпринимал. Не знал, что нужно сделать или хотя бы сказать. Поэтому в нерешительности стоял рядом как истукан. Всхлипывая, она едва успевала выговорить: «Эмануэл, Эмануэл»!
Внезапно плач прекратился. Возможно, она просто не чувствовала своих слез, стекавших по мокрым раскрасневшимся щекам. Я подошел к ней ближе и взял за правую руку:
— Не бойся Жануария, я останусь с тобой, что бы ни случилось! Не бойся.
Но, кажется, это лишь все ухудшило, так как она разрыдалась еще сильней. Меня испугало то, что свои бессвязные слова она подкрепляла движениями раненой руки. Я поспешил покрепче затянуть узел на полотенце, чтобы неподвижно зафиксировать руку. Однако она воспротивилась:
— Не делай мне больно, Эмануэл! Не так сильно.
Я спросил ее, нет ли в ванной комнате медикаментов — обезболивающих или антисептиков для обработки раны. Она кивнула утвердительно и сразу же замотала головой, давая понять, что ничего подходящего там нет. В чем дело? Это меня заинтриговало. Но тут же подумал, ведь она еще плохо соображает. Рана, видимо, снова начинала беспокоить. Плач возобновился и этого оказалось достаточно, чтобы я отпустил ее руку и попытался найти другое решение.
Встал, предупредив ее, что выйду осмотреться и скоро вернусь. Прежде чем направиться в коридор, из которого можно было попасть в другие помещения — жилые комнаты, кладовку, кухню и ванную, — я быстро открыл дверь, ведущую на крыльцо. Снаружи все, насколько кромешная темень, отделяющая фазенду от всего остального мира, позволяла различать предметы, оставалось на своих местах: садовый инвентарь и какое-то вспомогательное сельскохозяйственное оборудование, одежда, висящая на оглобле. Было ясно, — никого и ничего там больше нет. Только тишина, еще более плотно, чем раньше, окольцовывающая весь дом.
Не теряя времени, я вернулся. Жануария лежала. Ее руки были неподвижны, волосы растрепаны, грудь едва заметно поднималась и опускалась. Босые ноги были сомкнуты. У меня создалось впечатление, что она спала, поскольку дыхание полностью нормализовалось. Осторожно ступая, чтобы Не наделать шума, я приблизился к коридору.
По одну сторону находились две двери. Открыв первую, обнаружил за ней жилое помещение. За второй, наверняка, также была жилая комната. Поэтому, не открывая ее, прошел дальше. В конце коридора — кладовка. Широкой аркой она соединялась с кухней, но там была и еще одна дверь, которая вела в ванную. Я повернул выключатель и лампочка внутри загорелась. Дверь оказалась закрытой, однако пробивавшийся из-под нее свет позволил разглядеть ручку. Прежде чем на нее нажать, я испытал самый большой шок в моей жизни, заметив на одном из косяков, вблизи деревянной решетки, капли крови. Но это могла быть и краска. Засомневавшись, решил потрогать обнаруженные пятнышки пальцем. Это была кровь. И что самое удивительное — еще тепловатая, свежая.
Я зажег свет в коридоре. И тут же предположил, чтобы разом покончить со всеми вопросами, — эта кровь на двери принадлежит Жануарии. Кто знает? Возможно, она была ранена в ванной и оттуда побежала в гостиную, где, в конце концов, упала в обморок. Могло быть и по-другому. Раненая, она дошла до ванной и поэтому там оказались капли ее крови, а потом вернулась в холл и потеряла сознание. Кроме того, и сам Блондин, подумав, что она мертвая, мог отнести ее в гостиную, положить на ковер и, уже выбежав оттуда, на полном ходу столкнуться со мной.
Позабыв, для чего я пошел, в ванную, я вышел в холл, глядя при этом на пол, предполагая что найду и другие следы крови. Однако никаких признаков того, что раньше тем же путем прошел раненый человек, увидеть не удалось.
Войдя в холл, я почувствовал головную боль. Все оказывалось сложнее, чем можно было себе вообразить. Посмотрел на Жануарию, лежавшую в прежнем положении. Дыхание было ровным. Как бы почувствовав мое присутствие, она медленно повернула ко мне голову с подушки, которую раньше я подоткнул ей под плечи. Между стонами с ее губ срывались неразборчивые слова. Похоже, что она бредила. Я понял, что она обращается к какому-то определенному мужчине, но не к Блондину. Это особо не привлекло моего внимания. В конце концов им мог быть и ее отец. Увидев ее, я вспомнил, что искал медикаменты. Нужно было продезинфицировать рану на руке и снять боль.
С теми же предосторожностями я снова добрался по коридору до злополучной двери, взялся за ручку и с силой толкнул от себя. Дверь приоткрылась и сразу же захлопнулась. Свет в ванной горел, поэтому, несмотря на то, что все произошло мгновенно, в глазах остался четкий отпечаток увиденного: дверь, упираясь в чье-то тело, переворачивала его на полу. Я застыл как в столбняке. Затем, отказываясь верить как в миражи, так и в реальность увиденного, протер глаза и убедил себя в том, что «переворачивал» в своем сознании проекцию тела Жануарии, представшей мертвой, окровавленной и для большей завершенности картины, которую нарисовало мое воображение, — похожей на мужчину. Последнее удалось объяснить тем, что мой мозг так соединил два образа — Жануарии и Блондина. В памяти еще была жива сцена, как он налетел на меня с пистолетом в руке, взбешенный, бегущий к машине, чтобы мгновенно скрыться за поворотом шоссе.
Именно такая интерпретация происходящего не вызывала у меня никаких сомнений. А значит, и выводы были сделаны соответствующие: я должен признать, что устал; мне нужно прилечь; усталость полностью меня доконала; я не мог находиться в состоянии бодрствования в течение всей ночи. Вот причина этих видений. Что нужно сделать? Взять в ванной пузырек с зеленкой или йодом и, если повезет, тюбик обезболивающей мази, чтобы наложить ее на рану Жануарии. Это все, что я мог и хотел там найти.
Прежде чем уже с большей осторожностью снова открыть дверь, я подумал о привидевшемся мне на долю секунды мертвеце. Он был ужасен. Я закрыл глаза и тут же вынужден был посмотреть в направлении кухни, откуда донесся какой-то странный скрип, напоминающий свист на две ясно различимые ноты. Предположительно, источником доносившихся звуков был ветер. Но мне было страшно. Поэтому, отпустив ручку двери, я пошел к кухне и, остановившись у входа, стал терпеливо прислушиваться, пока не убедился, что это действительно был ветер. Тогда я вспомнил, что уже обошел весь дом и при этом не заметил ничего необычного.
