— Не пришла ли пора летать? — взволнованно спросил он.
В первый год обучения Николу мало интересовал мир вне библиотеки и аудиторий политехнической школы. Его не вдохновлял ни здешний приятный климат, ни термальные источники в Тобельбаде. Ни часовая башня шестнадцатого века. Ни Мура. Ни мосты на ней. Ни пивные. В этом городе добрых шляпников и оптиков его интересовали книги и электротехника.
Его не трогала жизнь Граца, он даже не стремился познакомиться с ней. Дамы носили кружевные головные уборы. Господа щеголяли в сюртуках, застегнутых на одну пуговицу под горлом, отчего полы расходились как крылья шатра. В домах играли «Вальсы Граца» Шуберта. Под люстрами кружились господа в черном и дамы в кружевах. Похоже, в этом кружении они опять сливались в единое существо, Платоновы «animus» и «anima». Офицеры расцвечивали поклоны почтительными улыбками. Публика разговаривала о восстании в Герцеговине, о недавнем экономическом кризисе, о чешской кухне, о преимуществах академической живописи перед французскими экспериментами.
А Никола?
Никола был свободен. Ему казалось, что до сих пор он был вымышленным человеком и только теперь становится настоящей личностью. Ежедневно он гулял по холму, откуда неприступная крепость некогда угрожала туркам и Наполеону. Он говорил, что ему нравится «электрический воздух» Шлоссберга. Портной Мурк сшил ему в кредит, но с процентами костюм и пару сорочек. До этого молодого человека звали просто Никола. Теперь к нему обращались «Тесла, господин Тесла».
Господин Тесла проводил каждый вечер в библиотеке. Со стены на него смотрел крокодиловыми глазками Гегель. Под сводом парили барочные ангелы, источавшие аромат семнадцатого века. В голове Николы продолжал не переставая бубнить отец, сомневающийся в его решении.
«Гляжу, теперь Прогресс стал твоим богом, — не умолкал Милутин в Теслиной голове. — Если твой Прогресс и существует, то он не глядя увеличивает любую вещь. Выращивает ее до размеров зла. И зло увеличивает. Увеличивает homo homini lupus».
Расстроенный, Никола отгонял подобные мысли. Он начал систематически читать Вольтера, чтобы вооружиться против отца. Вольтер убедил его в том, что лучшее — враг хорошего. Поэтому господин Тесла начал работать по восемнадцать часов в день.
На первом курсе он сдал девять экзаменов — на два больше положенного. «Ваш сын — звезда первой величины», — писал декан приходскому священнику в Госпич. Успехи Николы не вызывали у Милутина особого энтузиазма, потому что его беспокоило здоровье сына. А Никола отцовское беспокойство воспринимал как банальное здравомыслие.
— Знание, если оно настоящее, захватывает дух, — говорил Никола, — к тому же оно намного волнительнее практической жизни.
В нем теплая любовь боролась с любовью холодной. Теплая любовь распространялась на людей. Холодная любовь была любовью к тому, что отец Теслы называл Богом (и он любил Его теплой любовью).
Холодная любовь была направлена на сладкую и — как огонь — жестокую мощь открытий. Теплая любовь была беспомощной перед холодной. Ничтожной. Тенью. Библиотека была для Николы священным местом, таким, какого у попа Милутина, может, никогда и не было. Прочие студенты заучивали «науку» как стишки, знание которых будет кормить их в течение всей жизни. Тесла же совершенно искренне интересовался самой сутью вещей. Помимо физики, он проглатывал том за томом классическую и философскую литературу.
Он читал, и мир расширялся. В конце концов, он хотел стать изобретателем, а изобретательство и есть расширение мира. Перед самым закрытием библиотеки он выходил на улицу и вглядывался в звездное небо Канта. Он чувствовал, как растет под взрывами звезд. Он чувствовал, что скоро его острые уши поднимутся выше городских башен. А потом? А потом созвездия будут вращаться в его волосах.
А потом?
Из доклада, который Никола Тесла сделал в студенческом обществе
«Сербиада», 3 декабря 1875 года
Дорогие коллеги, что бы мы знали о мире, не имея носа?
Уверяю вас, мы бы ничего не знали!
Носы связывают нас с невидимым миром. Они оповещают нас о присутствии здоровых и нездоровых веществ. Определяют, чиста ли постель и вскипел ли суп. Они дарят нам запахи утра и приближающейся грозы. Они сближают нас с природой.
Кстати, носы часто сравнивают с овощами: нос картошкой, огурцом, бананом.
Человеческие носы, как мосты, объединяют нас с миром животных. Вы наверняка слышали про орлиный и крысиный нос, про нос хоботом.
Многих несчастных молодых людей обзывают туканами, единорогами, носорогами.
Нос прочно связывает нас с временами года. Он приносит нам запахи февральского мороза и июньской липы. Запах печеного сладкого перца стал геральдическим запахом августа.
Нос — своеобразный инструмент. Люди порой задумываются: наверное, таким носом можно открывать консервы… Часто его сравнивают с лопатой, топором, колуном.
Это и музыкальный инструмент наподобие трубы, фагота, тромбона. При храпе он служит прекрасным резонатором, за что его ненавидят соседи по комнате.
От носа зависит тембр голоса, он радость певцов и проклятие гнусавых.
Люди ощущают и аромат настроений в обществе. Известен запах денег и дух нищеты.
Он дополняет облик матери-земли, напоминая о гордых вершинах и бездонных пещерах.
Нос — лабиринт, в котором свет и воздух встречаются с мраком жерла. Он поддерживает жизнь. Не забывайте: прежде чем преподнести аромат, он дарит нам дыхание. Нос всегда вдохновлял мудрецов. Паскаль был уверен, что лицо мира было бы иным, будь нос у Клеопатры несколько короче. «Сколько ни плачь, в конце обязательно высморкаешься», — шутил Гейне. Вольтер сказал, что все люди рождаются с десятью пальцами и носом, но никто — со знаниями о Боге.
Ковыряние в носу выдает вечную человеческую незрелость и разоблачает претензии на воспитанность.
У Тихо де Браге был золотой нос.
Нос, как и ухо, можно украсить серьгой.
Дорогие коллеги, все вы видели, как хозяин на прогулке безуспешно тащит собаку, а собака не двигается с места, пока не дочитает рассказ, который был написан запахом на придорожном столбе.
Нос рассказывает истории.
Этот верховный пробуждающий орган помнит запахи чердака и подпола родительского дома.
Нос — престол для пенсне.
Парфюмеры Парижа и Кёльна — лучшие друзья человеческой души.
Нос дарит нам запахи базилика, кофе и лимонной корочки.
Греки, евреи и другие древние народы верили, что боги, как и мы, любят запах барбекю. Эти боги именно носами, вне всякого сомнения великолепными, принимали сожженные жертвы.
Нищие перед ресторанами пытаются насытиться, страстно вдыхая запахи супов, гуляша, жаркого.
Эскимосы целуются носами.
Он хрупок и чувствителен, а дети так любят разбивать этот чудный орган.
— Дай ему в нос, — кричат, — чтобы глаза кровью налились! А то потом не получится!
Легенда гласит, что наполеоновский артиллерист отбил нос у сфинкса потому, что тот был чересчур совершенным.
Многие недовольны собственными носами. Фантазеры мечтают об их обмене. Или даже о бирже носов, работу которой контролировала бы Восточно-Индийская компания с центрами в Лондоне и Амстердаме.
— Любое лицо с носом красиво, — говаривал мой дед.
О носах можно говорить как о лошадях: у хорошего носа тысяча недостатков. У плохого — один: никуда не годится!
Дорогие коллеги, вдохновенные коллеги, — следите за своим носом!
Произнеся эти серьезные слова, Никола Тесла вздернул подбородок и продемонстрировал публике собственный профиль.
Носатый Кулишич, сидевший в первом ряду, словно попугай, ворочал головой по сторонам, чтобы лучше видеть.
В тени барочной подворотни юноша с девушкой прижались друг к другу. Ее мрак наполнился шорохом и поцелуями. Пальцы девушки освобождались только для того, чтобы переплестись с пальцами юноши. Ее щека терлась о его щеку, и это было так интересно! Они соприкасались грудью, и это так возбуждало! Они бы не целовались по-другому, даже если бы завтра ему пришлось уйти на войну или если бы утром наступил конец света. Его губы приникли к ее губам, потом щекам и глазам. Потом девушка прикоснулась пальцами к его губам:
— Мне пора.
— Подожди, — мечтательно прошептал юноша. — Еще немного.
Она попыталась оттолкнуть его.
— Еще раз.
Когда намагниченные губы расстались, девушка коснулась рукой лба и прошептала:
— Правда пора…
В это мгновение на этаже хлопнуло окно и раздался недовольный голос:
— Ульрика! Несчастная! Давай домой!
Разгоряченное лицо девушки окаменело.
— Ни стыда у тебя нет, ни совести! — раздалось из окна.
