Я уже в это время хищными руками мял ее белую торчащую грудь или совал свои пальцы ей в рот, заставляя сосать их, облизывать, приучая ее тем самым к будущему минету.
Потом затихшая, изумленная, обалдевшая от того «растления», которому она, провинциальная тихая девочка, вдруг поддалась, она лежала, спрятав от меня в подушку лицо, не желая разговаривать со мной, стыдясь своего беспутства.
А я, насмешливый и голый, покуривал в постели и ждал очередного прилива сил, и гладил ее по слабо отталкивающим мою руку бедрам. Ее белое, кремовато-белое тело, ее льняные волосы, которыми во время наших антрактов я часто оборачивал своего Брата, ее зеленые, просящие снисхождения глаза возбуждали меня чрезвычайно, и после десяти-пятнадцатиминутной паузы я набрасывался на нее снова, вернее – вновь набрасывал ее на себя.
Да, Ирка научила меня беречь силы, моя учительница, моя Верховная Учительница навек внушила мне, что высшее мужское удовольствие – отнюдь не кончить, а видеть, как тает над тобой (или под тобой) женщина, как дрожит в экстазе ее тело, как стонет и кричит она в момент оргазма – до слез, до судорог, и как потом – медленно опадают ее плечи и клонится куда-то пустое, истомленное, благодарное и покорное тело.
В этом победа!
Не в том, чтобы трахнуть, ввести свой член в женское тело и кончить, это еще не победа, это так, полукайф, но вот увидеть, почувствовать членом и телом, что все ее тело сдалось и пало, опустошенное, и гладить его, вздрагивающее, и – не спешить, а, не вынимая, дать ей чуть отлежаться, и возбудить снова, и вновь довести до экстаза, до стона, до крика и опустошения, и так – по нескольку раз кряду – о, мы с Нинкой очень скоро достигли в этом большого прогресса.
Она оказалась, что говорится, «мой размер». Среднего балетного роста, но не худая, а как раз то, что надо для рук, которые любят мять женскую плоть, гибкая, с хорошими сильными ногами и упругой задницей, с которой она на ежедневных тренировках и балетных занятиях сгоняла лишний вес, – моя первая балерина Нина Стрельникова быстро вошла во вкус верховой езды на моем пенисе и вытворяла на нем черт-те что, уже забавляясь своим мастерством и искусством.
Конечно, я научил ее минету и – спустя какое-то время – пробился ей в задний проход, и теперь мы уже с ней на пару занимались поисками новых изысков.
Помню, однажды я ждал ее после очередного спектакля «Бахчисарайский фонтан», она танцевала там танец негритянки, и – я впервые увидел – вышла на сцену вся выкрашенная какой-то черной краской, неузнаваемая негритяночка темно-шоколадного цвета с зелеными глазами.
О, что было с моим Младшим Братом! Он вздыбился, он вскочил, он напрягся, вытянувшись из шестнадцатого ряда чуть ли не прямо на сцену.
Я бросился за кулисы. Я перехватил ее, когда она, еще в отплесках аплодисментов, бежала в гримуборную, чтобы каким-то маслом снять с себя черную краску и выскочить ко мне на улицу.
Я остановил ее: «Стоп! Поехали прямо так!»
– Как так? Я же вся в краске, черная! – изумилась она.
– Вот именно! Сегодня ты будешь черная, негритянка!
– Но мы измажем все простыни!
– Черт с ними! Я хочу тебя негритянкой!
И еще много раз после «Бахчисарайского фонтана» я забирал ее неразгримированной, и с «негритянкой» на такси, в самом центре России, под изумленными взглядами обалдевших прохожих, мы мчались на квартиру моего приятеля и пачкали его простыни черной ваксой, каким-то темно-шоколадным гримом. Но зато – черная женщина с зелеными глазами, негритянка со льняными волосами прижималась к моим чреслам с новизной первого обладания…
Да, вот что такое влияние театра!
Теперь вы понимаете, почему я стал театральным администратором, а потом – администратором телевидения…
Сейчас уже трудно восстановить хронологическую последовательность побед юного сексуального бандита, да и ни к чему, кому это интересно?
Но вот уверенность в совершенстве усвоенного от Верховной Учительницы метода и результаты применения этого метода – волшебные, удивительные результаты – это, пожалуй, заслуживает внимания. Итак, следующая глава:
Глава V КАК Я ИЗЛЕЧИВАЮ ЖЕНСКУЮ ИМПОТЕНТНОСТЬ
…! опять взываю,
Опять желаньем изнываю,
О ней я не могу писать;
Бурлят во мне и бродят страсти…
Но для себя их за напасти
Не буду никогда считать;
Не смолкнет петь моя их лира…
Я знаю: при кончине мира
… – наш идол и кумир –
Последняя оставит мир.
Г. Державин
Трудно поверить, что огромное количество красивейших женщин, имеющих уверенный и постоянный успех у мужчин, часто – замужних, так и не познали удовольствие оргазма…
Эта фраза сама просится в лекцию какого-нибудь занудливого очкастого сексолога или психотерапевта.
Я уверен, что во время такой лекции этот очкарик будет говорить о раскрепощении духа, умственной настройке на предмет удовольствия, утренней гимнастике и теплых ваннах, а на приеме в своем кабинете будет пальцем «разрабатывать» во влагалище у пациентки какие-нибудь «заторможенные эрогенные точки».,
В лучшем случае это кончится тем, что, выкачав из пациентки немалые деньги, он уже навсегда приучит ее к пальцу и, говоря высокопарно, навек лишит Божественного удовольствия пользоваться нормальным мужским членом.
Женщин, прошедших такой курс лечения, прошу ко мне не обращаться!
Не терплю перелечивать.
Но вот лечить – пожалуйста.
Никакой утренней гимнастики, никакой психотерапии и прочей нудистики, включая пальцетерапию.
Лечу только пенисом – собственным, трудолюбивым и многострадальным.
Лечу по методу своей Верховной Учительницы и, как любой врач, признаю только свой метод и горжусь особо трудными, клиническими случаями.
Вот типичный случай из практики моего Бюро Половой Помощи, как я сам себя называю.
«Пациентка» Петрова, 30 лет, английская переводчица из «Внешторга», стройная, красивая брюнетка, похожая на американскую актрису Одри Хепберн.
Мы познакомились на какой-то загородной новогодней вечеринке, где она была Снегурочкой и королевой вечера, где все мужики наперебой лезли с ней танцевать, пили шампанское из ее туфель и на руках носили ее вокруг новогодней елки.
Трахнул ли ее кто-нибудь из них в ту новогоднюю ночь – не знаю, я не лез к ней, я был с какой-то своей очередной девочкой, которая меня вполне устраивала на эту ночь.
Потом мы всей компанией катались на лыжах в хвойном подмосковном лесу, потом гуляли в пригородном ресторане и, как всегда бывает, шумно разъехались по домам, пообещав друг другу, что и следующий Новый год будем встречать вместе.
Прошел и год, и два, и три – мы с ней не встречались. И вдруг лицом к лицу столкнулись на улице Горького.
Привет – привет, как жизнь, как дела – обычный дежурный треп при случайной встрече, обмен телефонами, и – разошлись.
А через неделю, как-то поздно вечером, после одиннадцати, когда нормальные люди уже и не звонят друг другу, я случайно нашел в кармане бумажку с ее телефоном и – набрал номер.
Сонный недовольный голос сказал: «Алло».
– Ты уже спишь, дорогая? – спросил я нежно, балуясь.
– Кто это?
– Ну кто это может быть? Ты уже в постели? Я сейчас приеду. Ты уже приняла ванну?
– Андрей, это вы? Что за шутки?
– Алла! Такая роскошная женщина, как ты, не имеет права пропадать в своей постели в одиночестве. Я не могу этого допустить. Моя мужская совесть не позволяет. Я уже отсюда вижу тебя всю под одеялом – это потрясающе, меня уже в жар бросает. Я беру такси и еду к тебе!
– Андрей, вы пьяны, я сейчас повешу трубку.
– Это будет роковой отбой. Я не доживу до утра. Жди меня, я буду у тебя через восемь минут, целую.
Конечно, я никуда не поехал, у меня и адреса-то ее не было, но дня через три-четыре я позвонил ей опять и повел ту же игру, только еще активней.
– Все! Все! Не могу больше! – кричал я в трубку. – Где ты была? Где ты пропадала все эти дни?! Я ломился к тебе в дверь! Я не спал ночами! Я умираю от желания! Срочно – прими душ и в постель, я буду у тебя через две минуты, мне будет некогда ждать, пока ты разденешься!…
– Андрей, у меня гости!… – прервала она.
– Никаких гостей! Всех – вон! И сама – в постель, немедленно! Я уже выезжаю!
Так продолжалось с месяц.
Я звонил ей примерно раз в пять-шесть дней и кричал в трубку: «Ой, как я тебя хочу! Ой, как я тебя хочу!» – и она уже приняла эту игру, и отвечала мне смеясь, грудным, действительно возбуждающим меня голосом:
– Андрей, никогда не думала, что ты такой безумный.
– Я безумный! – подхватывал я. – Ты даже не знаешь какой я безумный, особенно с брюнетками, похожими на Одри Хепберн…
После этого разговора я спокойно трахал какую-нибудь очередную теледевочку, но я уже точно знал, что там, по ту сторону провода, Аллочка Петрова засыпает на полчаса позже обычного, распаляя свое фарфоровое личико и тело ожиданием моих «безумств».
