Нельзя позволять ему расслабляться. Он ленив и вял. Он все время хочет спать. Одновременно он хитер и упорен, он постоянно уговаривает тебя все бросить и начать наконец жить в свое удовольствие. А это - гибель.
В дверях ресторана банкир столкнулся с кем-то, прорычал бессвязные извинения; бросился в туалет. Слава богу, там было пусто.
Он наклонился. Его вывернуло.
Нельзя тратить время. Тратить можно деньги, нервы, силы. Все восстановимо. Кроме времени.
Оно жестоко мстит тому, кто его не бережет. Оно наказывает того, кто его не ценит. Оно убивает того, кто его тратит.
Отплевывающегося над унитазом миллионера обступили, излучая укоризну, призраки несделанных дел. Всего того, на что можно было израсходовать последние два часа. Важнейшие переговоры по важнейшему поводу. Анализ истекшего рабочего дня. Составление легального плана дня завтрашнего. Обязательные звонки коллегам-конкурентам. Разработка сценария разрыва отношений с фирмой «Альянс», возглавляемой господином Солодюком - старым аферюгой, приятелем молодых лет. И так далее.
Два часа - целая вечность. За два часа, бывало, банкир трижды переходил из разряда нищих в разряд богатых и обратно. Когда играл на бирже…
А за спинами призраков проступило из мглы, налилось красками, заполнило собою мысленный горизонт самое главное: сверкающий фасад высотой до небес, увенчанный, как короной, алыми пятиконечными звездами и чередой букв, исполненных шрифтом простым и четким:
ГОТОВЬСЯ К ВОЙНЕ
3. Четверг, 21.30 - 22.30
Вслед за наиболее рассудительной частью человечества Знаев считал, что лучшая пора для женитьбы - бедная молодость. Однако не сложилось. Главным образом оттого, что молодость пролетела незамеченной. Гитарист Сережа целеустремленно работал, начиная с пятнадцати лет. Деньги откладывал. Копил. Он любил копить. В молодецких кутежах участия не принимал, принципиально. Друзей имел мало; тех, что были, держал на расстоянии.
Женщины появлялись, но мгновенно исчезали при первой же попытке потребовать к себе повышенного внимания. Женщины не имели над ним никакой власти. Сколько себя помнил, он всегда уставал и имел пониженную потребность в сексе. За исключением небольшого отрезка времени, с двадцати двух до двадцати трех лет, - но и тогда желание физической любви было (как он потом понял) всего-навсего производным от успеха, от восхождения на вершину благополучия.
Долгое время Знаев всерьез думал о себе, как о сублиманте. Ежедневное созидание, воплощение в жизнь планов, определение цели, движение к ней и достижение ее - вот что его возбуждало, заставляло кипеть кровь; тогда как женщины - даже самые лучшие из них - мешали, раздражали, отвлекали и оставались существами с другой планеты.
Ближе к двадцати пяти годам он обнаружил, что ему грозит сделаться женоненавистником, и забеспокоился. Он не хотел быть женоненавистником.
Меж тем Москва безудержно богатела, граждане хотели красиво жить, танцевать, посещать показы мод и художественные галереи. В город, пятнадцать лет назад считавшийся высокоморальной столицей коммунистического движения, проникла гей-культура. Однажды Знаев, уже ставший к тому времени банкиром, банально испугался, что в нем заподозрят гомосексуалиста. А что еще может подумать обыватель (в среде, где вращаются банкиры, тоже есть обыватели) о мрачном молодом мужчине, который сторонится противоположного пола?
Он решился и женился.
Бывшая супруга, сейчас открывшая ему дверь, мало походила на вежливую тихую девочку, восемь лет назад после непродолжительных колебаний пошедшую с ним под венец. Годы абсолютного комфорта превратили ее в шикарную, холеную, плавную в движениях самку, мучимую крайней формой снобизма - такой, когда меняется не только социальная или частная жизнь человека, но даже и его физиология. Когда-то очень здоровое существо, посвятившее детство балету, а юность - художественной гимнастике, теперь при малейшей перемене погоды страдало мигренями, к наступлению полнолуния готовилось заблаговременно, а по возвращении с Майорки или Сицилии тратило на акклиматизацию не менее месяца.
Винить было некого.
Камилла изучила гостя с ног до головы особенным взглядом. Поискала приметы мужской запущенности: плохо выбритую щеку, оторванную пуговицу, несвежий манжет рубахи. Свидетельства того, что бывший супруг лишен ухода. Видимо, нашла. Некрасиво ухмыльнулась:
- В чем дело?
Банкир сделал жест миролюбия.
- Заехал узнать, как дела.
Из дальней комнаты, громко топая, вихрем выскочил семилетний Виталик. С разбега прыгнул в отцовские колени.
- Ура! Папа!
- Привет, пацан, - сказал Знаев. - Ты в порядке?
- Конечно.
- Маму не обижаешь?
- Обижает, - грубо сказала Камилла. - Еще как.
- Это плохо. Нельзя обижать маму.
- Он такой же, как и ты, - с вызовом заявила бывшая жена. - Не обращает на мать никакого внимания. Я начинаю с ним беседовать, а он разворачивается и уходит заниматься своими делами. Как будто я - пустое место…
Значит, он так тебя воспринимает, хотел ответить бывший муж, но промолчал; последние два года в этом доме говорила в основном хозяйка - много, громко и не стесняясь в выражениях, хозяин же помалкивал, возражать было бессмысленно, всякое выяснение отношений превращалось в диалог слепого с глухим.
Разумеется, он взял ее в жены вовсе не потому, что побаивался прослыть педиком. Это был взвешенный поступок, настоящий брачный союз в старых традициях. Когда жених - в начале зрелых лет, серьезен, солиден и в кармане у него ни много ни мало - собственный банк, а невеста мила, отменно воспитана, обучена фортепьянам, и папаша дает за ней двухкомнатные хоромы на Ордынке. Какой-то особенной страсти к высокой тонкой брюнетке с небогатой грудью и почти идеальными длинными ногами Знаев не испытывал, но так, может, оно и лучше. Молодых все друг в друге устраивало. Новобрачная энергично свила семейное гнездо, оборудованное по последнему слову дизайнерской мысли, и родила наследника.
Он ее не любил, нет. Вместо любви ощущал нечто вроде глубокой симпатии.
Он никого никогда не любил. Маму с папой любил, как сын. Сына любил, как отец. Очень любил, до слез, до боли в сердце, - но любил, получалось, текущую в чужих артериях собственную кровь, то есть в конечном счете себя. А вот жену, мать собственного сына, любил только как мать собственного сына. Да, переживал - главным образом в первые, наверное, полтора или два года - некие теплые чувства: умилялся, заботился, берег. Дарил подарки, приносил цветы. Наедине, под одеялом, бывал нежным и неистовым. Но не любил. Утром уходил из дома - и забывал напрочь. Когда Камилла отваживалась позвонить в контору - разговаривал сухо, заканчивал беседу при первой возможности. Бывало, что секретарша входила с виноватым видом: «Сергей Витальевич, на третьей линии жена…» - а он в ответ рычал: «Я же просил ни с кем не соединять!» - «Но жена же…» - «Ни с кем!! Ни с кем!!» И натыкался на ужас в глазах референтки. А ужасаться было нечему. Большой труд требует большой концентрации. Семья - отдельно, бизнес - отдельно.
Со стороны молодой супруги флюиды тоже не приходили. Может, приходили, но он не чувствовал. Или чувствовал, но принимал за проявления благодарности. С первых дней совместной жизни на банкиршу обрушился золотой дождь. Шубы и камни вызывали восторг, визг, далее следовали подпрыгивания на мысочках и игривые предложения немедленно отплатить натурой; масса приятных моментов содержалось в таком способе построения семейных отношений, однако любовь, стремление души к душе и тела к телу… Нет, насчет любви Знаев сомневался.
Правда и то, что сам он не выглядел героем девичьих грез. Лицом смахивал на Буратино, рано истрепавшегося в передрягах. Телом был тощ. Движения - точные, но необычайно резкие - раздражали окружающих (сидит дядя в кафе, спокойно пьет чай, завис, размышляет, глаза прикрыл даже - вдруг залпом допивает, вскакивает, швыряет купюру, исчезает бегом, что-то себе под нос бормоча, - про таких говорят «не в себе» и сторонятся).
Комплиментов говорить не умел. Двусмысленные беседы «с подтекстом» презирал. В одежде ценил удобство, и только его. Предпочитал просторные пиджаки с безразмерными накладными карманами, куда можно без церемоний сгружать связки ключей и пачки денег.
Ногти обкусывал. Волосы много лет стриг у одного и того же парикмахера, умевшего работать очень быстро. В первый год супружества Камилла потратила немало сил, пытаясь приохотить мужа к статусным прикидам и косметическим процедурам, но в итоге отступилась; единственной, необходимой и достаточной, косметической процедурой Знаев считал умывание и твердо стоял на своем.
В какой- то момент обнаружил, что с женой ему скучно. Как правило, семейные вечера проходили в обсуждениях планов увеселений. Жаровы летят в Рио, а мы куда полетим? Я вчера была в клубе «Зима», там так интересно, давай пойдем туда вместе? К тому, что супруга понемногу превращается в рафинированную мещанку, Знаев поначалу отнесся спокойно -не пьет, не курит, не нюхает, родила прекрасного ребенка, и на том спасибо, - но его стало удивлять то, что сама Камилла себя таковой не считала и очень обижалась, когда он говорил ей об этом прямо. А он говорил все чаще и чаще.
