Поцеловав Верочку в щечку (ну прямо как пятиклассник), Георгий Владимирович ушел. Верочка выждала немного – вдруг он вспомнит что-нибудь и вернется, и позвонила Татьяне Яковлевне.
– Вы – волшебница! – восхищенно и сбивчиво заговорила она услышав знакомое «Да-а?». – Что вы сделали с моим... что так понравились моему мужу? Он просто очарован вами!
– Но вы, Вера Денисовна, я надеюсь, не ревнуете? – рассмеялась Татьяна Яковлевна.
– Нет, ну что вы! – Вначале Верочка приняла ее слова всерьез и лишь спустя несколько секунд поняла, что это была шутка. – Как вам это удалось?
– Врач должен уметь находить общий язык не только с пациентами, но и с их родственниками. Это азы нашей профессии...
Выкупить весь блок Георгию Владимировичу не удалось – на момент Верочкиной госпитализации пустых блоков не было. Верочка по этому поводу не переживала – ее мысли были заняты другим.
Первую ночь в палате она не сомкнула глаз. Вначале хотела убежать отсюда, убежать прямо так – в ночнушке, халате и в тапочках. Потом, конечно, поплакала в подушку, чтобы не поднимать шума. Когда подушка намокла так, что хоть отжимай, начала мысленно разговаривать со своим ребенком, объясняя ему, что никак не может поступить иначе и что если бы не эта «комбинация», то ей бы пришлось сделать аборт и он бы, несчастный малютка, вообще бы не увидел белого света. А так хоть увидит... Эх, велика ли радость?
Утром набежали врачи – Татьяна Яковлевна, палатный врач Инесса Казимировна, хмурый анестезиолог по фамилии Куцелай, какой-то доцент... Все задавали вопросы, осторожно щупали живот и груди и поминали кесарево сечение. В пятом часу Татьяна Яковлевна забежала попрощаться.
– Освоились уже? – улыбнулась она.
– Освоилась, – подтвердила Верочка.
– Больше плакать не будете?
– А что – разве было слышно?
– Подушка вон до сих пор влажная. Я сейчас скажу, чтобы ее поменяли.
– Спасибо, Татьяна Яковлевна. Вы – моя добрая фея. А когда будет операция?
– Ну уж точно не завтра, – подумав немного, ответила Татьяна Яковлевна. – Да, завтра никак не получится. А вот послезавтра – возможно, очень даже возможно.
На том и расстались.
Назавтра Татьяна Яковлевна появилась у Верочки около полудня.
– Готовьтесь, – с порога сообщила она. – Завтра будем оперировать. Пока вы будете в оперблоке, ваши вещи перевезут в послеродовое отделение.
– А разве...
– Там у вас будет такая же отдельная палата, только уже с пеленальным столиком. Недельку пролежите, привыкнете к своему новому статусу, привыкнете к ребенку и поедете домой! С малюткой на руках.
С первого взгляда ребенок, привезенный медсестрой в маленькой каталке, Верочке не понравился. Она ожидала увидеть румяного бутуза, похожего на тех, которые рекламируют памперсы, а ей принесли какого-то головастика со сморщенным личиком.
– А это мой ребенок? – осторожно поинтересовалась Верочка.
– Он самый. – Медсестра положила ребенка на столик, высвободила из пеленки крошечную ручку и, сверившись с клеенчатой биркой, висевшей на ней, подтвердила: – Никакой ошибки.
– Какой-то он такой... – упрямилась Верочка.
– Новорожденные – они все такие, – грубовато ответила медсестра. – Не верите – можете на соседских посмотреть.
– Верю, верю, – поспешила ответить Верочка.
Медсестра распеленала ребенка полностью, чтобы продемонстрировать его матери во всей красе, затем запеленала и посоветовала:
– Вы сядьте сначала, а потом я вам его на руки дам, чтобы не уронили с непривычки. Сидеть-то как – больно, небось?
– Больно, – ответила Верочка, – но терпимо.
Она осторожно, бочком присела на край кровати и попросила:
– Только вы, пожалуйста, на всякий случай стойте рядом...
Ко дню выписки Верочка уже успела забыть все плохое, словно его никогда и не было. Она уже почти искренне верила в то, что этот ребенок – ее ребенок, ее Данилка, тот самый, который так бурно реагировал на отцовское мяуканье. Верочка нашла, что хоть сын внешне больше пошел в отца, но выражение лица у него ее, мамино. А когда Данилку прикладывали к груди, то он сопел и чмокал губами в точности так же, как спящий Георгий Владимирович.
Сам же Георгий Владимирович утверждал, что спящий Данька (Верочкино «Данилка» ему категорически не нравилось) – ну прямо копия спящей Верочки.
– Вы оба спите так сосредоточенно, как будто работу работаете, – повторял он.
* * *
– Выписали сегодня нашу Веру, – доложила сестре Татьяна Яковлевна. – Все нормально. В субботу заеду к тебе на обед.
– Я сварю грибной суп и нажарю котлет, – пообещала Анна Яковлевна.
– А на гарнир – тушеную брюссельскую капусту! – потребовала сестра.
Она распоряжалась по праву старшей, родившейся десятью минутами раньше.
– Непременно, – заверила Анна Яковлевна и дала отбой.
По телефону много не скажешь, но все было ясно и так, без слов. В субботу сестра привезет ксерокопии истории Вериных родов, истории родов «донора» и еще кое-каких документов, могущих впоследствии оказаться полезными.
Они лягут в личную Верину папку – пластиковый конверт, в котором уже лежат ксерокопия Вериной карты из медицинского центра, оригиналы настоящих скрининговых тестов и первая, соответствующая реальному положению вещей, запись консультации генетика. Вера Денисовна очень перспективная клиентка, ее можно будет «доить» до бесконечности.
Анна Яковлевна покосилась на антресоль, где в двух картонных коробках из-под телевизоров хранился их общий архив – гарантия обеспеченной старости, и самодовольно улыбнулась.
История третья
Отдай даром!
Гильденстерн:
Расспрашивать себя он не дает
И с хитростью безумства ускользает,
Чуть мы хотим склонить его к признанью
О нем самом.
Уильям Шекспир«Гамлет, принц Датский»[8]
– За последние пять лет вы сменили три места работы, – главный врач не носил очков, но по тому, как далеко от глаз держал он трудовую книжку Антона, легко можно было догадаться о его дальнозоркости, – три поликлиники. И везде работали на участке... В чем дело?
Волосы у главного врача были неестественно черными, без единого седого волоса. «Красится, – подумал Антон. – Очков не носит, волосы красит, галстук вон какой нацепил. Все с вами ясно, Анатолий Васильевич. Бабник вы, котяра мартовский».
Бабник – это хорошо. Для бабников была у Антона особая легенда, которую он про себя называл мелодраматически-сентиментальной. Отставным военным полагалась легенда «мужская», дамам предпенсионного и пенсионного возраста – «сопливая со слезой», а тем, что помоложе, – тоже «сопливая», но уже без слезы. Проколов ни разу не было, потому что довольно посредственный врач Лебедев был блестящим психологом. Тем, как говорится, и жил-кормился.
– Скучно мне на одном месте, Анатолий Васильевич, – «признался» Антон, – работа у нас рутинная, а если еще и на одном месте сидеть, то вообще мхом обрастешь.
Говорил он неискренне, как будто заранее заученный урок отвечал. Да еще глазами побегал туда-сюда, заодно и обстановочку оценил. Обстановка может рассказать о человеке больше, чем он сам о себе знает. Цепкий глаз Антона уцепился за початую бутылку «мартеля» ХО, выглядывавшую из-за книг, приметил дорогой, явно не рыночный, кожаный пиджак, висевший не просто на крючке, а на плечиках, углядел массивную малахитовую пепельницу в углу подоконника.
– Что-то мне не верится насчет скуки, – проявил проницательность главный врач, – такое объяснение можно услышать от вчерашнего студента, а вам ведь уже...
– Сорок два, – немного заискивающе подсказал Антон.
Встретив взгляд главного врача, он тут же отвел глаза куда-то вбок и для усиления впечатления немного поерзал на стуле. Дешевый дерматин противно заскрипел: «Врешь! Врешь!»
– Пьете? – Фантазия у главного врача была никудышной. – Запоями?
– Нет! – Тут уже можно было и в глаза посмотреть, и голос сделать потверже. – Правду же говорю, не лгу.
– А если я позвоню? – прищурился главный врач.
– Звоните, – так же твердо сказал Антон. – Я вообще к спиртному равнодушен. Так, если пригублю когда по случаю...
– А случай бывает по два раза на дню? – гнул свою линию главный врач.
– Лучше позвоните вашим коллегам и спросите – видел ли кто-нибудь меня хоть раз нетрезвым, – разыграл оскорбленную добродетель Антон. – Им вы поверите больше, чем мне...
– И позвоню! – с нажимом сказал главный врач. – И спрошу! Про алкоголь, про продажу больничных листов, про выписку «левых» рецептов...
– Спрашивайте, Анатолий Васильевич. – Здесь была уместна небольшая фамильярность, совсем небольшая. – Заодно можете спросить, не грублю ли я больным и не сижу ли на каждом вызове по два часа. Мне в коридоре подождать или в другой день зайти?
– Подождите, пожалуйста, в коридоре, – ответил главный врач.
