— Да что я в эти чёртовы бумажки напишу?! — Воскликнул Родин, швырнув на стол Лизину историю родов.
— Серёжа. Есть бумажки — и они всё стерпят. А есть человек. И он может вытерпеть далеко не всё. Ты заботишься о правильности документации или ты спасаешь человека? Ты почему во врачи в итоге пошёл?
Родин смотрел на Святогорского с беспомощной детской растерянностью. Аркадий Петрович махнул рукой.
— Где её муж? Я сам с ним поговорю.
— Обещал вернуться вечером. Где-то здесь крутится её отец. Бери у него согласие, если всё так срочно. Хотя я, признаться, ни черта не понимаю!
Святогорский покачал головой, одарил Родина очень говорящим взглядом, который бы на раз считали Мальцева и Панин. И вышел из кабинета.
Он шёл по коридору обсервации к палате Лизы. И ему пришлось перейти на бег. Потому что раздались страшные вопли и к её палате понёсся персонал, обтекая шарахающихся перепуганных беременных и родильниц. Его верный анестезиологический чемодан был с ним. В палате уже были Оксана Анатольевна и Анастасия Евгеньевна. Они пытались успокоить Лизу — но куда там. Тут нужен был дюжий санитар или…
— Натрия оксибутират, — сказал Аркадий Петрович, вводя препарат.
И Лиза успокоилась «на игле».
Затем он смешал свой фирменный коктейль для комбинированной длительной внутривенной анестезии, ввёл его Лизе, отдавая распоряжение Оксане Анатольевне:
— Разворачивайся, Засоскина! Чем дольше ты тормозишь, — тем сильней медикаментозная депрессия плода. Неонатологи по головке за такое не погладят.
— Аркадий Петрович, что вы делаете?!
Заведующая обсервацией была растеряна не меньше своего мужа.
— Беру командование на себя, — он кивнул на кровавые потёки по стенам палаты. — Пока что нейролепсия. Затем — комбинированный эндотрахеальный наркоз. А затем — искусственная кома.
Тыдыбыр уже бежала в сторону родильно-операционного блока.
Тридцать две недели — вполне жизнеспособный плод. Особенно при нынешнем аппаратном и медикаментозном оснащении. Поцелуева с Разовой окончили операцию. Святогорский ввёл Лизу в медикаментозную кому. Муж и отец Лизы всё ещё не появлялись. Родин собрал всех у себя в кабинете. И он был мрачнее тучи. Он даже позволил себе кричать на Святогорского!
Аркадия Петровича, признаться, это совсем не напугало. Он попросил Родина набрать номер заместителя министра здравоохранения по материнству и детству Панина Семёна Ильича и включить громкую связь. Через несколько гудков Панин ответил — и все присутствующие, кроме Аркадия Петровича, поневоле чуть не взяли под козырёк.
— Сёма, привет! Святогорский.
— Здравствуй, Аркадий Петрович.
— Семён Ильич, я самовольно ввёл женщину в искусственную кому.
Панин взял совсем небольшую паузу.
— Уверен, ты это сделал не по желанию своей левой ноги.
— Семён Ильич, скажи мне… Даже не мне, а всем присутствующим при этом разговоре в кабинете у Родина олухам царя небесного, включая его самого, что такое сенестопатическая головная боль.
— Это головная боль, которой нет. Невозможно обнаружить её причину и источник. Абсолютно всё в норме. Но которая есть настолько, что — отвал башки.
— И чаще всего какой бывает эта головная боль?
— Аркаша, тебе заняться нечем, кроме как меня элементарный курс…
— Сёма, просто отвечай, пожалуйста! Олухи царя небесного слушают тебя, затаив дыхание!
— Ох, грехи мои тяжкие, — проныл Панин, но подчинился старому другу. — Такая боль чаще всего бывает «сделанной».
— Чем «сделанной», Сёма? Чем?!
— Да ты не хуже меня знаешь! Шизофренией! Чем же ещё!
— Но всё равно! — Родин опомнился, что он тут начмед. И тоже имеет право голоса. — Я понимаю, Семён Ильич, что Аркадий Петрович старше меня, опытней, умнее, что угодно. Но он не взял разрешение ни у мужа, ни у отца пациентки!
— Мужа не было в роддоме, Семён Ильич. А решение надо было принимать срочно. Решение на уровне: «мы позволим беременности стать триггером окончательного отъезда крыши в никуда» или «сохраним жизнь ребёнку и относительное психическое здоровье матери».
— Да отец её вот только был! Только отошёл. И через пять минут бы вернулся! — воскликнул Родин. — Я не понимаю, что, неужели счёт шёл на…
В этот момент в кабинет ворвался взъерошенный Алексей.
— Что происходит? Почему меня не пускают к Лизе?! Почему её прооперировали?
— Семён Ильич, не отключайся. Позволь мне насладиться показательной поркой двоечников и разгильдяев.
Он красноречиво оглядел Родина, Поцелуеву и даже Разова не осталась незамеченной. Затем он обратился к мужу Лизы:
— Алексей. С вашей женой всё в порядке. По крайне мере — с её физическим здоровьем. У вас родился прекрасный мальчик, хотя и слегка недоношенный. Он быстро нормализуется. Я сейчас провожу летучку с замминистра по поводу как раз вашей жены. Всё под контролем. Я, Алексей, попрошу вас сказать глубокоуважаемым начмеду, заведующей отделением и ординатору, где отец вашей жены?
Алексей видимо был действительно хорошим бизнесменом. Никаких сцен с заламыванием рук и выяснением чего бы то ни было не произошло. Он спокойно ответил на вопрос Святогорского:
— Там же, где и последние без малого два десятилетия. На кладбище.
У всех, кроме Святогорского, отвисли челюсти.
— Семён Ильич, я поставил вас в известность о том, что перепрыгнув через голову заместителя главного врача по акушерству и гинекологии, ввёл пациентку в искусственную кому. Отбой.
Он встал и нажал на кнопку. Затем обратился к Родину:
— Сергей Станиславович, я могу воспользоваться вашим кабинетом для разговора с мужем пациентки?
Родин молча кивнул.
— Конфиденциального разговора.
Родин поплёлся на выход без второго слова. За ним на выход отправились Поцелуева и Разова.
— Присаживайтесь, Алексей. Разговор будет нелёгкий. И не думаю, что короткий.
Выяснилось вот что. Восемнадцать лет назад Лизин отец, молодой генерал ФСБ, как-то пришёл домой, застрелил жену и сам застрелился. Списали на стрессы и срывы. На этом история Лизиной семьи для Алексея заканчивалась. Он знает только, что Лиза очень любила своих родителей. Особенно отца. Весь их дом увешен фотографиями Лизы с отцом. Ничего удивительного. Мать Лизы была профессиональным фотографом. Отличным профессиональным фотографом. Стояла у истоков отечественного глянца. Была членом соответствующего профессионального союза. Дочь пошла по её стопам. Фотографий Алексея у них в семейном архиве тоже куда больше, чем фотографий самой Лизы. Так бывает, когда живёшь с фотографом. Алексей встретил Лизу много позже трагической гибели её родителей. Да, она всё ему рассказала. Но для мира у них была версия с автокатастрофой. Согласитесь, не каждому будешь хвастать, что твой обожаемый отец сперва с одного выстрела в сердце отправил на тот свет твою не менее обожаемую мать — а затем пустил себе пулю в голову. Лиза их и обнаружила, когда пришла домой. Ни записки, ничего. Она долго ходила к психологу…
В этом месте рассказа Святогорский взвился от ярости.
— Шарлатаны херовы! Знаний и образования — никаких! Лишь бы клиент с крючка не соскочил! Если уж врачи — и отменные врачи! — не заподозрили! Даже во время беременности!.. Кажется, я бы не отказался от пистолета. Так бы и ходил с ним по психологам!.. Потому что ну не понимаешь, не разбираешься — не лезь! Отправь к профильному специалисту!
Алексей всё ещё не очень понимал, в чём дело. Злость Святогорского была ему не ясна.
— Простите. Это была совершенно неоправданная вспышка гнева.
— Но что, чёрт возьми, с Лизой?!
— Алексей. Я дам вам контакты отличного психиатра. Подчёркиваю — психиатра! Не психолога. Психиатра! Но сперва нам надо вывести Лизу из искусственной комы. — Святогорский глубоко вздохнул. — Многое. Очень многое зависит от того, в каком состоянии сознания она из неё выйдет. Если бы кто-то раньше предположил… Хоть один из!.. Но мы все так заигрались в инструментальные и аппаратные методы исследований, что совершенно забыли о старом добром клиническом мышлении. У большинства молодых докторов его попросту нет!
Алексей всё ещё не понимал, о чём речь.
— Если бы Лизу ввели в искусственную кому чуть раньше. До появления слуховых, зрительных и обонятельных галлюцинаций, до двигательного возбуждения, до бреда — я бы гарантировал… А сейчас…
— Вы мне можете простым человеческим языком объяснить, в чём дело?!
— Алексей, я подозреваю что у отца вашей жены была шизофрения. Параноидальная шизофрения. Какие бы стрессы и срывы человек ни испытывал — его не сорвёт, если в геноме нет, как бы это выразиться, «нужной готовности», склонности. Скорее всего, он и сам не знал. Или — скрывал. С диагностированной, «учётной» шизофренией он бы точно не дослужился до генерала ФСБ. Конечно, можно написать шпионский роман или сценарий сериала. Но ларчик чаще всего открывается просто. Что было с отцом вашей жены — мы никогда не узнаем. Но судя по тому, что во время беременности случилось с его дочерью — он был шизофреником и передал Лизе соответствующий ген. Беременность явилась пусковым механизмом, развернувшим этот ген. В любом случае ей необходима помощь психиатра. В каком объёме? Давайте для начала выведем её из комы.
