Для всех полицейских с улицы Бастион, которые видели своих коллег, вернувшихся из „Батаклана“[1], ноябрь оставался самым мрачным месяцем в году. Самым мерзким. Вечером десятого ноября две тысячи девятнадцатого года Клара только-только встретилась с подругой Хлоей в баре, где-то в Тринадцатом округе, как в общую группу Ватсапа пришло сообщение от ее начальника Седрика. В тот день Клара закрыла дело об умышленном тройном убийстве — расследование заняло несколько недель, — и уже собиралась отпраздновать окончание одного из сложнейших разбирательств, в которых ей только доводилось участвовать. Однако ее группа должна была заступить на дежурство, да и новые дела редко появлялись кстати. „Вот опять“, — подумала она, щелкнув пальцами — привычка, от которой она никак не могла избавиться еще с подростковых времен.
Звонки посреди ночи или ранним утром, прерванные обеды, ужины, праздники, проведенные на холоде или под неоновым светом кабинета, перенесенные отпуска — ко всему этому героизму, свойственному ее профессии, Клара была готова. Однако она не представляла, что каждый день, погружаясь в суровую реальность, будет чувствовать напряжение, с которым ее телу придется справляться годами. Даже во сне ее мышцы не расслаблялись, поэтому в любое время дня и ночи она могла вскочить, одеться за считаные секунды и отправиться на работу.
Через несколько минут, когда прошли первые впечатления от встречи лицом к лицу, Клара рассмотрела на лице Мелани в желтом свете фонарей отчаяние — неприкрытое, всепоглощающее отчаяние. Когда молодая мать в последний раз огляделась, будто надеясь, что дочь вот-вот выпрыгнет из куста, что все это — полиция по всему саду, полиэтиленовые ленты, протянутые между деревьями, — не по-настоящему, Кларе показалось, будто она впитывает страдание Мелани. Они обменялись лишь парой слов, но Клара видела, как ужас овладевает каждой клеточкой тела Мелани. Вцепившись в руку мужа, та в десятый раз проживала момент, который всеми силами хотела вырвать из реальности, повернуть вспять необратимое, но даже ее всеобъемлющая печаль, ее самые горькие сожаления не могли стереть воспоминание о том, как ее сын вернулся из сада и сообщил, что нигде не может найти сестру.
К половине третьего, после того как были составлены первые протоколы и опечатаны все улики, Клара вернулась домой. Оставалось меньше двух часов на сон, прежде чем она снова отправится на улицу Бастион.
Но вместо того чтобы лечь спать, Клара включила компьютер и нашла в интернете „Веселую переменку“. На главной странице „Ютьюба“ высветилось с три десятка окошек с последними опубликованными семьей видео. Под каждым из них было написано количество просмотров: от пяти до двадцати пяти миллионов. Клара прокрутила страницу — казалось, роликам нет конца. Она слишком устала, чтобы считать: там было несколько сотен роликов с Кимми Диоре и ее старшим братом. Несколько секунд Клара разглядывала лицо девочки: светлые кудряшки, огромные черные глаза. „Очаровательный ребенок“, — подумала она, прогоняя жуткие сцены, возникавшие в ее голове, а затем посмотрела пару-тройку видео наугад.
После недолгого сна Клара проснулась от одной четкой фразы. С ней и раньше случалось подобное: ясные, упорядоченные слова, будто она сама их произнесла, резко вырывали ее из сна. И каждый раз эти фразы, появившиеся из ниоткуда — из подсознания или другой недоступной темной области, — приобретали значение позже, а иногда звучали словно предзнаменование.
В 5:20, сидя на кровати, Клара отчетливо расслышала в тишине, будто сама произнесла: „Мы живем в мире, о существовании которого не знаем“.
Шестилетняя девочка исчезла в нашем, реальном мире, и Клара неплохо знала, какие опасности он в себе таит. Однако Кимми Диоре выросла в другом, искусственном, виртуальном, параллельном мире, с которым Клара прежде не сталкивалась. Тот мир подчинялся другим законам, и она не имела о них ни малейшего понятия.
* * *
Отравляющий, кислотный страх внезапно ворвался и разошелся по всему телу Мелани. Могущественный, настолько могущественный, что она и представить себе не могла, страх проник в ее кровь. Истории об исчезнувших детях и напуганных до смерти матерей просачивались на телевидение и в сериалы „Нетфликс“, однако раньше она лишь сравнивала себя с персонажами, вооружившись бумажным платочком. Она переживала вместе с ними и представляла на мгновение — только на мгновение, — как подобное случается с ней. Все обрывалось на фразе: „Я бы этого не вынесла“.
Но в этот раз она не наблюдала за персонажем, хладнокровием и храбростью которого восхищалась. Этим вечером она, Мелани Кло, не спала, стояла столбом посреди гостиной не в состоянии присесть, не в состоянии вынести малейшее прикосновение, даже когда муж положил ей руку на плечо.
Сдавленный голос Сэмми, его бледное лицо и прерывистое дыхание навсегда запечатлелись в ее памяти.
Все вокруг суетились, по двадцать раз задавали одни и те же вопросы, предлагали горячие напитки в пластиковых стаканчиках. Зажатая в руке ладошка сына, холод, шаль на плечах, пропитанная ароматом духов, напоминавших тошнотворный запах ее матери. Около полуночи Брюно наконец приехал. Он также ответил на обрушившуюся лавину вопросов и даже подумал, не подозревает ли полиция, что он отвез куда-нибудь Кимми. Мимолетного взгляда на него хватало, чтобы догадаться, что он и мухи не обидит — Мелани поняла это с первого дня, с первой минуты их знакомства. Ее муж отвечал спокойно и терпеливо, не обнаруживая и доли раздражения. Лишь вернувшись домой и уложив уснувшего Сэмми в кроватку, он сел на диван и заплакал: всего на несколько секунд, сдерживая всхлипывания, от которых мороз бежал по коже.
После осмотра жилого комплекса, поисков с собаками, сбора улик все ушли, кроме одного парня, которому, как им объяснили, следовало оставаться у них, пока не вернется Кимми. Парень был из группы реагирования — что-то в этом роде, — и в его задачу входило сопровождать семью, давать советы в случае, если похитители выйдут на связь. Он устроился в дальней комнате: Мелани и Брюно собирались превратить ее в кабинет, но пока там просто валялся всякий хлам, среди которого, к счастью, нашелся раскладной диван. Если вдруг одному из родителей позвонят с незнакомого номера, первым делом они должны были предупредить полицейского. Раздав последние указания, парень удалился, а Мелани и Брюно остались наедине на кухне, понимая, что глаз им все равно не сомкнуть. В тишине загудел холодильник, все казалось неудачной шуткой, обманом, и на мгновение Мелани почувствовала, что вот-вот упадет в обморок. Она ухватилась за стол, закрыла глаза, сделала несколько глубоких вдохов, и головокружение прошло. Брюно сидел на стуле, схватившись руками за голову, и Мелани слышала, как он дышит — прерывисто, сдавленно, постанывая.
Тем утром они встали как обычно, даже не подозревая, что осталось всего несколько часов счастья, покоя, что вечером их жизнь погрузится в катастрофу, название для которой невозможно подобрать. Кто бы мог такое представить? Мелани отдала бы что угодно, лишь бы вернуться назад. Всего на несколько часов. На несколько часов. Запретить. Вот и все. Нет, вы не пойдете играть на улицу. Такая незначительная мелочь. И на свете должен быть человек, способный оказать ей эту услугу: повернуть время вспять, чтобы она произнесла эти слова. Слова, над которыми она раздумывала, слова, которые едва не сорвались с ее губ, но испарились в момент слабости. Она хотела сказать „нет“. Нет, у нас нет времени, надо доделать домашнюю работу и снять видео для „Инстаграма“. Но Кимми и Сэмми так обрадовались, увидев ребят. И тогда она подумала: „Ну пусть выйдут разок“ — и сказала „да“.
Один раз — всего лишь раз — и теперь все кончено?
Мелани еще предстояло свыкнуться со случившимся. В ту ночь она чувствовала себя иностранкой, не понимающей и половины того, что говорит собеседник, несмотря на все усилия, будто не в состоянии уловить смысл фразы. Будто она все отчетливо слышала, но повторить не могла — какая-то часть сказанного оставалась за семью печатями. Последние несколько часов она отвечала на вопросы с удивительным самообладанием, сохраняла лицо, но это было слишком.
